Невесты Шерраби

— Прекрати, Эмма, — громко сказала она себе, чтобыполучше дошло. — Ты отказала ему, потому что он сделал тебепредложение из чувства долга. Уж не думаешь ли ты, что он сделаетего снова? По другой, более лестной причине?

Нет, она так не думала. На этот раз Зака пригнала к ней совесть.Его мнение о ней не изменилось. Он считал ее работу глупостью ихотел, чтобы она ее бросила, по одной-единственной причине — нежелая нести ответственность, если с ней что-нибудь случится.Вернее, уже случилось. Причем дважды.

Эмма злобно повернула кран. Может, Зак и прав. Может, она былабы более полезна, если бы сидела в кабинете. Впрочем, разницыникакой. Она не собиралась в угоду ему бросать работу.

Девушка вытерла лицо и, не поглядев в зеркало, с приклеенной кгубам лучезарной улыбкой отправилась на кухню.

Зак, скрестив руки на груди и прижавшись темным затылком кстене, сидел за белым деревянным столом. На плите грелась турка сароматным кофе, а на столе красовались две чашки с дымящимсянапитком.

Эмма одобрительно принюхалась, села за стол, и ей сразуполегчало.

— Хорошо. Я рада, что ты чувствуешь себя как дома.

— Дома? — Зак указал рукой на пустую комнату с яркимистенами. — Дома? Это, по-твоему, дом?

— А что?

— Здесь пусто. Голо. Как будто ты собираешься удратьотсюда, не заплатив по счету.

— Ох… Нет, это не так. Я просто… ну, не знала, сумею липустить здесь корни.

Разве можно было сказать Заку, что именно он был главнойпричиной, по которой ей не хотелось оседать на одном месте? Послетого утра в столовой Шерраби она потеряла покой. Тепло, уют,домашний очаг — это не для нее.

Конечно, Зак ничего не понял.

— Ты имеешь в виду, что решила переехать к родителям?Саймон сказал, что они были бы рады твоему возвращению в родноегнездо.

Он что, издевается? Думает, она не в состоянии прожитьсамостоятельно от силы пару месяцев?

— Нет, — возразила Эмма. — Я хочу сказать, чтонадолго не загадываю. Не знаю, чем я буду заниматься и где станужить. Поэтому нет смысла особенно суетиться.

— Я так не думаю. — Зак опустил руки и наклонился кстолу. Он закатал рукава, и Эмма поняла, что не может отвести глазот его загорелых мускулистых рук с гладкой кожей и извилистымивенами. Рук человека, не привыкшего просиживать штаны вкабинете.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила она.

— О тебе. Эмма, не упрямься и перестань всех нас сводить сума…

— Догадываюсь, что "всех нас" означает самого тебя.

— Среди прочих.

— Если бы ты и прочие занимались своим делом, то не было быи проблемы, правда?

— Была бы. Эмма, ты ведешь себя как ребенок!

Ну вот, опять. Это какая-то сказка про белого бычка. Эмма,делай, что тебе говорят, будь хорошей девочкой. Эмма, становисьвзрослой и иди работать. Нет, это не та работа. Не веди себя какребенок…

Ее опалил жар. Жар гнева и обиды, от которого лицо покрылосьуродливыми красными пятнами. Эмма со скрежетом отодвинула стул ивскочила, задев стол коленом и перевернув свою чашку.

Зак не успел опомниться, как водопад горячего кофе залил егобрюки и заструился на пол.

— Эй! — воскликнул он и тоже вскочил. — Посмотри,что ты наделала!

Эмма не сводила глаз с мокрого пятна на его бедре.

— Ты не… Ты обжегся?

— Всего-навсего вторая степень, так что можешь небеспокоиться.

Эмма метнулась к раковине.

— Снимай брюки. Ожоги лечат холодной водой.

— Что?

Голос Зака заставил ее остановиться. В этом голосе больше небыло гнева. Она неохотно обернулась.

Его темные глаза смотрели на Эмму не то с юмором, не то сугрозой. Но он улыбался. Честное слово, улыбался.

— Сделай это сама, — сказал он, садясь на уголстола.

— Что, снять с тебя брюки? — Эмма не верила своимушам. Он серьезно? Скабрезные шутки не в характере Зака.

— Почему бы и нет? Так тебе будет легче лечить моираны.

— Или насыпать на них соли.

— Этого я тебе не позволю. Ну что, начнем?

Эмма покачала головой, не зная, смеяться ей или удирать безоглядки.

— Нет. Я уйду, а ты снимешь их сам. Позовешь, когдазакончишь. Я приду и промою.

Не давая Заку времени возразить, она убежала в ванную изаперлась на задвижку.

Там она прижалась ухом к стене и стала ждать негодующего крика.Но его так и не последовало. Эмма подошла к раковине и вымыла руки,густо намылив их мылом с запахом лимона. С кухни по-прежнему недоносилось ни звука. Когда ее часы показали, что прошло десятьминут, она открыла дверь и осторожно прокралась в комнату.

Сначала она не увидела Зака. Но, пройдя мимо одного из бирюзовыхдиванов, поняла, что там что-то не так. Эмма остановилась иоглянулась. Это "что-то" и было Заком.

Он вытянулся на диване, облаченный в одни шелковые боксерскиетрусы. На его левом бедре виднелось слабое розовое пятно. ГлазаЗака были закрыты.

Эмма облизала губы, на цыпочках прошла по ковру и остановиласьрядом.

Зак. Человек, которого она любила с юности и ради которого жилана свете. Ее страсть больше не была страстью подростка, но сталасильным и постоянным чувством, с которым теперь предстояло мучитьсявсю жизнь.

Она проглотила комок в горле, не сводя глаз с обожженного бедраЗака. Это была ее вина. Но Зак спал, значит, ему не очень больно.Она подошла к бельевому шкафу, достала голубое фланелевое одеяло ибережно укрыла его полуобнаженное тело. Хотелось смотреть на негоснова и снова, но она не могла позволить Заку замерзнуть.

Он улыбался во сне и без привычной маски, которую носил, чтобыскрывать свои мысли, казался удивительно беззащитным.

Повинуясь внезапному желанию, Эмма наклонилась и быстропоцеловала его в лоб.

Но недостаточно быстро. Она промедлила несколько секунд, вдыхаязнакомый запах его тела и наслаждаясь его теплым дыханием. КогдаЭмма неохотно выпрямилась, Зак протянул руку и схватил ее за талию.В следующий миг ее ноги оторвались от пола, и не успела Эммаопомниться, как оказалась лежащей на Заке. Ее губы были внескольких дюймах от его рта. Вторая рука Кента сжимала еезатылок.

Эмма ахнула. А затем его губы прильнули к ее губам — или ее кего, какая разница? — и она забыла, что собираласьсопротивляться ему, забыла все, кроме своей страсти и голода.

Спустя какое-то время — но далеко не сразу — к ней вернулсяздравый смысл. Эмма пыталась заговорить, пыталась объяснить, чтодумала, будто он спит. Но он не спал, и спустя несколько секунд оназабыла, что хотела что-то сказать.

Опытные руки Зака скользнули по ее бедрам, и не успела Эммаморгнуть глазом, как ее джинсы оказались на полу. За нимипоследовал серый свитер.

— Так лучше, — пробормотал Зак. — Намноголучше.

Эмма тоже так подумала. Особенно после того, как ее лифчик итрусики пополнили собой кучку лежавшей на ковре измятой одежды.

— Теперь твои, — прошептала она, отбрасывая в сторонуголубое одеяло и протягивая руку к талии Зака.

Ее пальцы скользили по черному шелку, посылая чувственныесигналы вверх по руке. Но она была не так опытна, как Зак; в концеконцов он засмеялся и разделся сам.

— Не беспокойся, — шепнул он. — Еще научишься,крошка Эмма. Непременно научишься.

И весь следующий час Эмма училась. А учиться было чему. Онаизучала тело Зака… а заодно и свое собственное.

А когда урок закончился и они лежали рядом на бирюзовом диване,слишком сытые, чтобы разговаривать, и слишком возбужденные, чтобыспать, Эмма медленно спустилась с облаков.

Что случилось с ней за этот час? Как это вышло? Сначала Заквелел ей снять с него брюки и обработать раны; десять минут спустяон сам снял с нее джинсы, овладел ею… и это было чудесно. Еслитакова была его месть, она понимает, почему говорят, что местьсладка.

Она задумчиво глядела на его плоское ухо, идеально прилегавшее кголове. А затем Зак потянулся за одеялом, и это движение вывелоЭмму из транса.

— Зачем? — спросила она, когда Кент закутал ее. —Зачем, Зак? Это было… это была фантастика. Но теперь мне будеттруднее без этого обходиться, только и всего.