Невесты Шерраби

Послание, недвусмысленно гласившее, что она согласна делать идавать то, что должна, но ничего больше. Саймон всегда отвечал наее послания, потому что читал ее как книгу. Точнее, дневник.

Он положил Оливию на подушку и начал умело снимать с нее джинсы.Женщина закрыла глаза и лежала неподвижно.

Вскоре на ее реснице повисла слеза и упала на щеку.

Саймон чертыхнулся. Его умение ругаться было таким же привычным,как умение раздевать.

— Это такое страшное наказание? — спросил он.

Оливия покачала головой.

— Нет. Все в порядке.

Он снова выругался, но после этого наступила тишина. Оливияоткрыла глаза лишь тогда, когда дувший в окно ветерок коснулся ееобнаженной кожи и заставил вздрогнуть.

Саймон, без рубашки, но все еще в джинсах, стоял к ней спиной исмотрел в темноту. Его волнистые волосы в свете луны отливалитусклым серебром.

— Саймон… — прошептала она. — Саймон, что тыделаешь? Ложись.

— Зачем? — ответил он так резко, что Оливиявздрогнула.

— Я думала…

— Я знаю, что ты думала. Ты думала, что по условиям сделкиот тебя требуется только одно: лежать как жертвенный барашек ипозволять мне получать удовольствие. — Саймон вскинул голову,и его серебристые волосы упали на шею. — Я тоже так думал. Нооказалось, что я ошибся.

Оливия снова вздрогнула и быстро забралась под простыню.

— Скажи, что я должна делать, и я постараюсь, —пробормотала она, пытаясь говорить приветливо, но слыша, что ееголос звучит тихо и неубедительно.

Саймон круто обернулся.

— Оливия… — Он умолк и начал снова. — Оливия, тыможешь думать что угодно, но я не покупал тебя. Я женился натебе.

— Да, — сказала Оливия. — Я знаю. — И она некривила душой. Она действительно знала, что Саймон хотел того, чтопроизошло между ними прошлой ночью, пока не выяснилось, что ончитал ее дневник. В глубине души она хотела того же. Но это былоневозможно. Больше невозможно. Саймон правильно сделал, что обманулее. Но теперь она не могла отдать ему ту небольшую часть души,которой он еще не владел. Эта часть была нужна ей для себя. Речьшла о доверии.

— Я знаю, что ты женился на мне, Саймон, — повторилаона. — Поэтому я и говорю, что постараюсь.

Из его горла вырвался звук, которого она доселе никогда неслышала. Это бы не стон, не рев, не рычание. Тем не менее ончрезвычайно успешно выражал досаду, гнев, разочарование и, можетбыть, желание разбить окно.

Оливия еще глубже забралась под простыню.

Казалось, прошли часы, прежде чем Саймон оставил свой пост уокна. С небрежной грацией пройдя по комнате, он подошел к кровати,снял с себя все, кроме трусов, и молча лег рядом. Он не прикоснулсяк Оливии, не сказал ей "спокойной ночи", но решительно повернулсяна бок и закрыл глаза.

Как большой холеный тигр, обиженно думала она. Неужели он могуснуть после… после того, что ничего не было? У нее дрогнули губы.Наверное, он научился моментально засыпать еще в те дни, когданужно было пользоваться любой возможностью для отдыха.

Затем Оливии пришло в голову, что она сама должна научитьсяэтому, если хочет жить с Саймоном. А она хотела жить с ним. Нужнобыло во что бы то ни стало найти способ сохранить их брак.

Но с каждым прошедшим днем она убеждалась, что надежд на это всеменьше и меньше.

Они сделали все, что требовалось от молодоженов. Саймон водил еев маленькие романтические рестораны, где изысканная кухнясочеталась с прекрасным вином, свечами и тихой музыкой. Он сновавзял напрокат лимузин и провез ее по пригородам, где они гуляли посказочным садам на берегу Сены. Когда Оливия попросила свозить ее вВерсаль, он и виду не подал, что бывал в знаменитом дворце Бурбоновуже десятки раз. Саймон покупал ей розы и возил на ночную экскурсиюпо Сене, был неизменно вежливым и очень сдержанным. Он отвечал наее вопросы, показывал местные достопримечательности, говорил опогоде и архитектуре Парижа.

Но при этом был застегнут на все пуговицы.

К концу медового месяца Оливия знала о Саймоне еще меньше, чем втот день, когда выходила за него замуж. А тогда она не знала о немпочти ничего.

Он не сдержался только однажды, когда Оливия, к величайшемусобственному стыду, не глядя начала переходить широкий бульвар иедва не попала под автобус.

Саймон с проклятием рванул ее назад. Когда Оливия виноватопосмотрела ему в лицо, на нем вместо легкого раздражения былнаписан лютый гнев, не соответствовавший тяжести ее проступка. Оназастыла на месте, не сводя с него глаз. Саймон обнял ее ладонями защеки и сказал голосом, напоминавшим хруст гравия:

— Оливия, больше никогда так не делай.

Когда она заверила его, что это ни за что не повторится, чертыСаймона смягчились и он снова напомнил того уверенного в себе,сводящего с ума мужчину, с которым Оливия познакомилась в лесуШерраби. А затем он опять надел маску образцового новобрачного.Оливия принужденно улыбнулась и церемонно поблагодарила его застоль пристальное внимание к ее особе.

Теперь каждый вечер по возвращении в гостиницу Саймон доставализ чемоданчика какие-то документы и работал почти до самого утра.Выбитая из колеи Оливия, убежденная, что она должна выполнятьусловия договора, упрашивала его лечь. Видя, что просьбы непомогают, она купила три новые сексуальные ночные рубашки и делалавсе, что могла придумать, чтобы заманить его в постель.

Дело не в том, что она хочет его, повторяла себе Оливия. Простоона обещала ему наследника, и, пока это не случится, она будет вдолгу перед мужчиной, давшим ей свое имя, крышу над головой иобеспеченную жизнь, которой она никогда доселе не знала.

В последнюю ночь медового месяца, когда Оливия прямо спросила,почему он не хочет с ней спать, Саймон ответил, что он не алтарь ичто будь он проклят, если обагрит руки ее жертвенной кровью.

— Но ты сам сказал, что это преимущество, — возразилаона.

— Что именно? — Он положил ручку и откинулся на спинкукресла.

— Что я не люблю тебя. Ты сказал…

— Я знаю, что я сказал. Но есть разница между нелюбящейженщиной и айсбергом. Айсберги угнетают мужчину. Они мешают емувыражать свою личность.

— Ох… Я не хотела…

— Я знаю, что ты не хотела. Но так вышло. Ты оченькрасивая, Оливия. К несчастью, мне не доставляет большогоудовольствия необходимость плавить лед. Вот и все. Рассказокончен.

И их брак заодно? Нет. Она этого не позволит. Да как он смелназвать ее айсбергом? Оливия спустила ноги с кровати и пошла кнему. Красная прозрачная ночная рубашка развевалась вокруг еещиколоток как пламя.

— Хочешь сказать, что ты для этого недостаточногоряч? — съязвила она, отбрасывая волосы и соблазнительноспуская с плеч тонкие бретельки.

У Саймона раздулись ноздри.

— Придумай что-нибудь получше, Оливия, — негромкосказал он. Когда женщина оказалась совсем рядом, глаза Саймонастали странно пустыми и он со злобной улыбкой пробормотал: —Отлично. Итак, да здравствует Англия и род Себастьянов!

С этими словами он раздвинул колени, положил ладони на ее бедраи притянул Оливию к себе.

Глава 9

— У вас тут весело как на кладбище, — заметила Диана,заглянув в кабинет Саймона. — Что, фирма на грани финансовогокраха, мистер Себастьян? Или опять двоюродные одолели?

— Двоюродные? — Саймон снял ноги со стола и выпрямилсяв кресле. — Ты имеешь в виду Джералда?

— Нет, другую, Эмму. Если бы это был Джералд, вы бы сказали"я занят" и положили трубку.

С тех пор, как Диана месяц назад завела себе дружка, она сталанамного более дерзкой, недовольно подумал Саймон. Куда деваласьпрежняя мышка? К сожалению, его брак с Оливией не дал того жерезультата. Скорее наоборот. В последнее время он ловил себя натом, что становится таким же молчаливым и погруженным в себя, какЗак.

— Диана, — спросил он, — тебе что, делатьнечего?

Диана показала глазами на Зака, который снял пиджак и развалилсяв одном из мягких вращающихся кресел, приобретенных Саймоном дляудобства клиентов.