Невесты Шерраби

— "В горе и в радости", — процитировала она брачнуюформулу и дерзко добавила, прикрывая смущение: — На что не пойдешьради Джейми! Вот за кого я вас принимаю, Саймон.

Закрывая за собой дверь ванной, она услышала:

— Подождите немного, миссис Себастьян. Мне доставитгромадное удовольствие доказать, что ваша брачная жизнь начнется ссамого худшего.

Оливия улыбнулась. Ее не обманул шутливый тон, смешанный сдосадой. Может быть, этот вечер вовсе не будет страшным.

На самом деле он оказался волшебным. Они ели в ресторане, окотором Оливия много слышала, но даже не мечтала туда попасть.Обслуживание было тщательным и безупречным, изысканные французскиеблюда поражали воображение, в зале было спокойно и уютно — в общем,лучшее убежище после дня, полного треволнений, найти былотрудно.

Сидевший напротив Саймон, облаченный в темный костюмпревосходного покроя, казалось, понимал, что Оливии нужнопривыкнуть к новому положению, и до поры до времени не пользовалсясвоим прирожденным магнетизмом. Они вспоминали полет, говорили отом, что будут делать в Париже, о роковом притяжениипротивоположностей, продемонстрированном Эммой и Заком, о Джейми иих планах на его будущее.

Оливия испытала прилив гордости, когда Саймон непринужденнозаметил, что она хорошо воспитала Джейми.

Позже они гуляли по Елисейским полям и восхищались яркоосвещенной Триумфальной аркой. Видя детский восторг Оливии, Саймонзасмеялся и взял ее за руку. Он ничего не говорил, но этого и нетребовалось. Ее руке было уютно в его ладони. Гордо идя рядом сСаймоном, она чувствовала, что поступила правильно.

Когда молодожены вернулись в гостиницу, казалось вполнеестественным, что Оливия с улыбкой повернулась к Саймону,поблагодарила за приятный вечер и подставила щеку для поцелуя.

Сначала все было очень благопристойно. Но затем губы Саймонаприжались к губам Оливии, и их зубы стукнулись друг об друга.Оливия положила руки ему на плечи, а Саймон обвил одной рукойталию, поднял ее и притянул к себе на грудь. Когда ноги Оливииперестали ощущать пол, она тихонько вскрикнула от удивления,ожидания и острого желания. Услышав этот крик, Саймон отпустил ее,и Оливия навзничь упала на кровать.

Она лежала неподвижно, новое красное платье задралось изакрутилось вокруг ее бедер.

Оливия следила за Саймоном, который, не сводя с нее глаз,медленно снимал пиджак и галстук и бросал их на стул с обивкой изрозового бархата. Дыхание его стало более частым, но он не подавалвиду, что лицезрение белых шелковых лоскутков, прикрывавших еебедра, оказывает на него какое-то действие.

Прошло немного времени, и Оливия не выдержала. Она давно желалаэтого мужчину; даже тогда, когда пыталась убедить себя в обратном.А он стоял над ней, расставив ноги и слегка нахмурив широкие брови,которые были намного темнее волос.

Она протянула руки и прошептала:

— Саймон, я больше не чувствую себя девушкой.

Он не двигался.

— Саймон… — повторила она и слышала в собственномголосе паническую нотку.

Себастьян покачал головой, провел рукой по волнистым волосам исказал:

— Оливия. Моя прекрасная, сговорчивая Оливия. — Этоможно было бы принять за осуждение, если бы не намек на улыбку,позволивший Оливии понять, что в его словах нет ничегообидного.

Она засмеялась тихим ликующим смехом, смехом женщины, котораянаконец получила своего мужчину. Он назвал ее прекрасной. Он хотелее так же, как она его. И расстегивал пряжку ремня. Она следила затем, как рубашка отправилась вслед за пиджаком и галстуком.

А затем он вытянулся рядом с ней и положил руку на ее бедро.Пальцы Саймона неторопливо проникли под белый шелк, прикоснулись ктой горячей и влажной части ее тела, к которой не прикасался никто,кроме Дэна, и Оливия ахнула. А когда его рука начала своемедленное, мучительное исследование, она услышала собственныйголос, умолявший:

— Пожалуйста, ох, да, пожалуйста…

Но сейчас она думала не о Дэне. Нет, не о нем. Наверное, теперьона никогда не будет вспоминать Дэна с чувством потери. Потому чтоотныне центром ее мира стал Саймон.

— Что пожалуйста? — поддразнил он, продолжаянеторопливо и эротично двигать большим пальцем и заставляя еесгорать от желания. Она хотела его. Всего целиком.

— Пожалуйста, нет… то есть да… Саймон… — Она стонала,не в состоянии членораздельно выразить мучивший ее голод. А затемего губы прильнули к ее рту, и она ощутила вкус вина. Губыкоснулись ее подбородка, шеи, плеч и, наконец, спустились кнапрягшимся кончикам грудей. — Саймон… — Ее голоспревратился в тихий умоляющий шепот.

Саймон стащил брюки, снял с нее платье и сказал:

— Оливия… Прекрасная Оливия.

— Да, — простонала она. — Да, Саймон.

Саймон засмеялся, положил ее на себя, и, когда их взглядывстретились, она поняла, что его глаза горят от страсти так же, каки ее собственные.

Он легко погладил ягодицы Оливии, раздвинул ей ноги и медленноприподнял ее бедра. А затем бережно, очень бережно опустил их… покаона наконец не познала Саймона во всем его блеске и силе.

Вскоре после того, как Саймон вручил ей тот дар, которого онатак и не сумела попросить, мир Оливии взорвался и разлетелсявдребезги. А когда она вернулась с небес на землю и экстаз сменилсяпокоем в объятиях Саймона, Оливия посмотрела на него сияющимиглазами и сказала:

— Я думала, что знаю… Но не знала. Не знала, что такбывает.

Саймон провел рукой по ее волосам, задумчиво улыбнулся ипробормотал, словно говоря сам с собой:

— "Сладкое блаженство, неги совершенство…" Ты совершенство,Оливия.

Оливия застыла от ужаса, не в силах вымолвить ни звука. У нееотнялись руки и ноги. Хватило одной вполголоса процитированнойстихотворной строчки, чтобы объединившее их чудо и безмернаярадость превратились в осколки стекла.

Те слова, которые он произнес с такой нежностью, были цитатой изстихотворения Драйдена [16], произнесенной Дэном в ихпервую брачную ночь.

Совпадение было слишком велико для обычной случайности. УСаймона был только один способ узнать о словах, сказанных Дэномпочти восемь лет назад, в брачную ночь, так разительно отличавшуюсяот этой.

Он прочитал ее дневник.

Ее тело, только что таявшее от любви в объятиях Саймона,окаменело. Когда его пальцы коснулись уха Оливии, она отпрянула изарылась лицом в подушку.

— Оливия… Оливия, что с тобой?

— Ты лгал мне. — Ее голос был холодным, как колотыйлед.

— Какого черта? О чем ты говоришь? — вспыхнулон. — Я не отнимал у тебя честь исподтишка. И насколько язнаю, не произнес сегодня ни одного лживого слова.

— Ты помнишь, что ты сейчас сказал мне? — еле слышнопромолвила она. — Стихи, которые процитировал?

— Конечно, я… о черт! — Саймон перевернулся на спину.Спустя некоторое время он сказал: — Пора в утиль. В прежние годы яни за что не выдал бы источник информации. Ни при какихобстоятельствах.

— Значит, все мои сокровенные мысли для тебя источникинформации? — Оливия закрыла лицо рукой, чтобы незаплакать.

Саймон испустил долгий досадливый вздох.

— Ладно, — сказал он. — Я читал твой дневник. Этобыло не нарочно. Я не собирался вторгаться в твою личную жизнь. Ностарые привычки не забываются, и, раз уж я стал обладателемтаинственной красной книги, надо же было посмотреть, что этотакое… — Он положил руку на ее плечо. — Оливия, ты ненаписала в этом дневнике ничего такого, чего следовало быстыдиться.

— Почему ты солгал мне? — спросила она, словно неслышала ни слова.

— В то время это казалось мне правильным. Самым человечнымвыходом из положения.

— Читать мой дневник казалось тебе человечным?

— Не читать, нет.

Чувствуя себя страшно одинокой и поруганной, она тем не менеесмутно понимала, что Саймон пытается подавить свое раздражение, ислушала, не веря ни единому его слову.

— Я понятия не имел, что этот проклятый дневник принадлежиттебе. Я не был с тобой знаком. Риппер нашел его и принес накрыльцо. Я поднял его, подумав, что дневник пришел с утреннейпочтой. К тому времени, когда стало ясно, что эти записи не былипредназначены для чужих глаз, я дочитал дневник… и в утешение могусказать, что на меня произвела сильное впечатление преданностьавтора мужчине, который, казалось, не заслуживал этого.

16

Джон Драйден (1631–1700) — английский поэт и писатель.