Невесты Шерраби

А затем Джейми потерял туфельку и наколол ногу. Он началхныкать, и в наступившей суматохе Оливия совсем забыла продневник.

Она вернулась за ним при первом удобном случае. Дождь оказалсянедолгим, место было уединенное, и она не ожидала, что кто-нибудьнаткнется на ее собственность. А сейчас этот верзила сказал, чтодневник грызла его собака — очевидно принявшая книжку за лакомство.Так что, благодарить его за это? А вдруг дневник до сих пор унего?

О господи… Неужели он прочитал его? Узнал все ее тайные мысли иболь, которую она излила на этих страницах? Она бы не вынеслаэтого. Если бы он узнал, как Дэн, нежно любимый Дэн, заставлял еестрадать, это бы значило, что вся ее подноготная, все, чтосоставляло ее суть, стало известно не тому, кому она была дорога(что тоже не доставило бы ей никакой радости), а человеку, скоторым она только что познакомилась. И невзлюбила с первоговзгляда.

Пока она следила за Саймоном, со страхом и нетерпением ожидаяответа, он отделился от дерева и слегка улыбнулся. Очевидно, этаулыбка должна была ее подбодрить, но своей цели не достигла.

— Да, — сказал он, — ваша книжка все еще у меня.Пойдемте со мной, и я верну ее.

Она кивнула.

— Отлично. Спасибо. Извините, если я доставила вамхлопоты.

— Не доставили. К сожалению. Потому что вы их стоите.

Что он хотел этим сказать? Он ничего о ней не знал. Конечно,если не прочитал дневник. Она облизала губы, собираясь с силами,чтобы спросить об этом прямо. Но Саймон не дал ей времени. Жестомсобственника он взял Оливию за руку, увлек с поляны и повел потропинке, которая вела к поместью. Над деревьями виднелись трубыособняка.

Риппер бежал впереди, таща в зубах ветку размером с небольшоедеревце.

— Что привело вас в Линкольншир? — спросил Саймонтаким тоном, словно имел право это знать.

Оливия пожала плечами. Прикосновение мужской руки с квадратныминогтями выбивало ее из колеи. Она едва доставала Саймону до плеча ичувствовала себя маленькой и жалкой. Хотелось отстраниться, нотропа была слишком узка для двух человек.

— Мне надо было увезти Джейми из Лондона, — ответилаона. — Он попал в плохую компанию, и, хотя ничего страшногоеще не случилось, я понимала, чем это может кончиться. —Саймон ничего не ответил, и она продолжила, словно в чем-тооправдываясь: — Я вдова. Нелегко зарабатывать на жизнь иодновременно приглядывать за Джейми. Поэтому когда моя подругаСидони — мы работаем с ней в одном офисе — сказала, что ее тетяхочет сдать верхнюю часть дома в Линкольншире, я решила переехать.Шерраби — идеальное место. Тихая деревушка и в то же времядостаточно близко от Лаута, чтобы можно было ездить туда наработу.

— Да, если ее посчастливится найти, — осторожно сказалСаймон.

— Мне посчастливилось. Три утра в неделю я веду счета однойадвокатской конторы.

— И на это можно прожить?

Его голос звучал скептически. Саймон Себастьян был самым богатымчеловеком в округе, но тем не менее знал, что в наше время таквезет далеко не каждому. Потому что заработал это богатствособственным горбом. И хотя Саймон унаследовал поместье отнеожиданно умершего старшего брата, но лондонская фирма, которой онвладел и управлял, процветала только благодаря его умеломуруководству. За неполный месяц, проведенный в Шерраби, Оливияслышала рассказ о ее самом удачливом и таинственном сыне по меньшеймере раз десять.

— Да, — сказала она. — Прожить можно. Если времяот времени подрабатывать уборкой.

Саймон бросил на нее непонятный взгляд и ускорил шаг.

— Эй! — воскликнула она. — Я вам не гончая! Иесли у вас ноги длиной с колонну Нельсона…

Как только они выбрались из леса в поле, Саймон пошел медленнее.В конце пологого спуска Оливия увидела кованые чугунные ворота икирпичную сторожку. За сторожкой начиналась длинная прямаяподъездная аллея, вдоль которой как часовые стояли липы.Противоположный конец аллеи упирался в массивное парадноекрыльцо.

— Прошу прощения, — сказал Саймон скорее нетерпеливым,чем извиняющимся тоном, затем помолчал и посмотрел на нее сверхувниз. — Нет, явно не гончая. Скорее кошка. У вас черныекошачьи глаза. И пышные, густые волосы, которые хочетсяпогладить.

Он что, пытается разозлить ее? Его черты были совершеннобесстрастными, но Оливия начинала догадываться, что выражениезагорелого лица Саймона Себастьяна к мыслям означенного господинане имеет никакого отношения.

— Только попробуйте, и я закричу, — так же бесстрастнопредупредила она.

— В самом деле? — Он приподнял брови. — Никогдабы не подумал. Вы не похожи на истеричку.

— Значит, по-вашему, я похожа на потаскушку?

К удивлению Оливии, он негромко и заразительно рассмеялся.

— Нет, миссис Нейсмит. Это значит, что я нахожу вас…интересной женщиной. Правда, не в моем вкусе. Слишком дерзкой, чертпобери. Но интересной. Как кошка.

У Оливии отвисла челюсть. В ту же секунду Риппер бросил ветку изалаял.

— Это не та кошка, — сказал ему Саймон. — Фу,Рип.

Рип умолк, но челюсть Оливии осталась на прежнем месте.

Неужели Саймон Себастьян такой прямой человек? И такой дерзкий?Или он по каким-то ясным только ему самому причинам пыталсяшокировать ее? Ну, она не доставит ему такого удовольствия!

— Держитесь подальше, а не то оцарапаю, — сухоответила Оливия. — Потому что я вовсе не нахожу васинтересным.

Это было не совсем верно. Хотя Саймон был не в ее вкусе. Никтоне был в ее вкусе, кроме Дэна. Но несмотря на невыносимую наглостьСебастьяна, следовало признать, что в его холодной загадочнойулыбке было нечто притягательное. Не говоря о фигуре. Тут Саймонмог дать фору кому угодно. Но после смерти Дэна — а честно говоря,намного раньше — она потеряла интерес к мужским фигурам. По крайнеймере, так было до сих пор. Тяжелая работа не оставляла ей временидля сладострастных мыслей.

Она сделала шаг назад. Несомненно, этот человек самолюбив, а онапосмела его оскорбить. Женщина сунула руки в карманы и приняласьждать реакции.

К удивлению Оливии, Саймон всего лишь взял ее за подбородок,заглянул в лицо и сказал:

— Неплохо. Миссис Нейсмит, вас когда-то задели заживое?

О да. И сделал это именно тот человек, которого она оченьлюбила. Поэтому не собиралась любить никого другого. Оливияотстранила руку Саймона, от прикосновения которой ее бросило в жар,и лаконично ответила:

— Да. Задели.

Она снова почувствовала, что ее слова вызвали у Саймона какую-тореакцию, и снова не поняла ее.

— Интересно, — только и ответил он, затем взял Оливиюза руку и свел по склону вниз — туда, где начиналась подъезднаяаллея.

Оливия во все глаза глядела на фасад дома, в котором векамипроживал род Себастьянов. Он был далеко не таким огромным, какбольшинство помещичьих усадеб, но гордо высился, охраняемыйпочетным караулом лип, золотился на солнце, дыша спокойствием ипостоянством, прорастая корнями в прошлое и излучая веру вбудущее.

Оливии, которая ощущала постоянство лишь урывками, он показалсявоплощением мечты.

— Тут очень красиво, — сказала она Саймону. — Вамповезло.

Он бросил на Оливию проницательный взгляд.

— Я знаю.

— Он всегда был таким… прочным? — спросила женщина, вголосе которой против воли прозвучала печальная нотка.

Когда Саймон ответил, выражение его льдисто-голубых глазнеуловимо изменилось.

— Не совсем. Кирпич появился только в начале восемнадцатоговека. До того стены были глиняными и деревянными, а крышасоломенной. Можно себе представить, как она закоптилась за сотнюлет!

За сотню лет, подумала Оливия. А мне показались веком те четырегода, которые мы прожили в муниципальном доме в Харлоу. Она виделаузкие свинцовые оконные переплеты и вспоминала грязные, захватанныепальцами стекла дома, в котором выросла. Ее мать не была помешанана чистоте. Она была слишком занята уборкой чужих домов, стремясьпополнить скудный доход семьи торговца словарями иэнциклопедиями.

Когда аллея осталась позади, Саймон вновь взял Оливию за руку ипровел за угол.

— Сюда, пожалуйста, — сказал он. — Обычно мыпользуемся боковой дверью.