Невесты Шерраби

Не ожидая ответа, она пошла на кухню и стала хлопать дверцамибуфетов. Когда Эмме это надоело, она открыла дверцу холодильника ихлопнула ею тоже. Стеклянные банки зловеще зазвенели, и что-тосвалилось с полки.

— Помогает? — раздался за спиной голос Зака.

— Что помогает?

— Хлопание. Я занимался этим в детстве. Пока не сломалзамок на входной двери. И тут Мораг раз и навсегда положила конецэтому безобразию.

— Это угроза?

— Нет, всего лишь наблюдение.

Эмма хлопнула дверцей духовки и уже готова была сказать Заку,что он может сделать со своими наблюдениями, когда заметила, чтоего нет в кухне.

Вся злость тут же куда-то исчезла, и она опустилась на ближайшийстул. Потом Эмма положила руки на стол и уронила на них голову.

Все бесполезно. Зак всегда будет считать ее капризной,избалованной девчонкой, которая все делает не так. Она могла бымахнуть рукой и вернуться в Грецию… если Ари захочет иметь с нейдело. Могла бы принять тонко завуалированное предложение занудноголондонского банкира позавтракать и переспать с ним. Но какой смысл?Заку это безразлично. Просто нужно забыть его и начать жить своейжизнью. Как-то, где-то, с кем-то. Или одной.

Вдалеке прозвучал гудок теплохода, напомнив Эмме, что жалетьсебя — самое бесплодное занятие на свете. Прежде чем начинать новуюжизнь, нужно было кое-что доказать — и Заку, и себе самой. Она ещене знала, что именно собирается доказать, но это неважно. Если Закдумает, что она проглотит его оскорбление, то сильно ошибается. Какон смел обвинить ее в том, что она ссылается на головокружение,лишь бы не ударять палец о палец!

Он хотел, чтобы в кухне было чисто? Ладно. Она очиститпотолок.

Эмма распрямила плечи и отправилась в сарай, где хранилисьинструменты.

К тому времени, когда Эмма снова вышла на солнечный свет, онаспоткнулась о газонокосилку, ржавую птичью клетку, двапластмассовых ведра и беззубые грабли. Но все же нашла то, чтоискала.

— Я покажу тебе, Зак Кент, — пробормотала она. —Погоди только!

Зак стоял, опершись о перила веранды, и следил за проливом.Вдруг до него донесся какой-то скрежет, словно по бетону волоклитяжелый металлический предмет. Какую чертовщину Эмма задумала наэтот раз? Хлопнула дверь, шум прекратился, и Кент залюбовалсяанютиными глазками, обильно росшими в ящиках у перил.

Да, он нагрубил ей. Во-первых, спросил, не собирается ли онапростоять на столе весь день. Когда же Эмма с готовностью упала вего объятия, он поцеловал ее, а потом заявил, что это ошибка. Да,конечно, ошибка, но совсем в другом смысле. Мало того, обвинилЭмму, что она хочет заставить мыть потолок других — тех, для когомытье потолков является работой.

Зак положил руки на перила. Эмма всегда выводила его из себя.Она доставала его как никто другой. И дело заключалось вовсе не втом, что он завидовал ее счастливому детству или богатствуродителей. Сейчас он и сам был обеспечен и твердо стоял наногах.

Нет, его злила непоколебимая уверенность Эммы в том, что еслиона чего-то хочет, то непременно должна это получить.Предпочтительно сразу. Он, вышедший из совсем другой среды, не могс этим смириться. А она была не в состоянии понять почему.

Ну что она вечно смотрит на него с таким видом, будто он украл уребенка любимую игрушку! Правда, игрушкой в данном случае был онсам. Черт, если бы он так отчаянно не желал ее, она въелась бы емув печенки.

Интересно, как он сможет прожить в этом доме еще нескольконедель?

Зак так трахнул кулаком по перилам, что ящик с анютинымиглазками чуть не вылетел из гнезда. Кент чертыхнулся и полез егопоправлять.

А затем послышался грохот. И тишина. Мертвая тишина. Он подождалнового грохота, который должен был смениться криками о помощи. Ноничего не было. Только шум волн, разбившихся о скалы.

Сердито ворча, он скорее по привычке, чем из любопытствавернулся в дом и пошел выяснить, что случилось.

Там по-прежнему стояла тишина. Ни малейшего шороха, по которомуможно было бы догадаться, где произошло ЧП. Ладно. Следовало начатьс очевидного. Когда Кент видел Эмму в последний раз, она дулась накухне.

Войдя в дверь, он не увидел ничего особенного, кроме старойжелезной лестницы, криво стоявшей на стуле. Но стоило опуститьвзгляд, как Зак в ужасе привалился к косяку.

Через секунду он стоял на коленях рядом с хрупкой фигуркой,скорчившейся на мозаичном полу.

— Эмма! — Он положил ладонь на ее обтянутую тонкоймайкой грудь, чтобы узнать, бьется ли сердце. — Эмма, радибога! Что ты наделала?

Эмма открыла глаза и тут же закрыла их снова. Это было слишкомхорошо для правды.

Зак стоял на коленях и прикасался к ее груди. Длинные волосыпадали ему на лицо, но это не мешало Эмме видеть его глаза. Дикорасширившиеся глаза, потемневшие от чувства, которое оченьнапоминало страх.

Но Зак никогда не испытывал страха. Осторожно, боясь надеяться,Эмма подняла веки.

— Я упала, — сказала она.

Все было как в замедленном кино. Она видела, как напрягся каждыймускул его тела, когда страх — если это был страх — сменилсямедленно закипавшим гневом. Зак тут же убрал руку, словно не желалприкасаться к ней. Место, где лежала его ладонь, моментальноостыло.

— Значит, упала, — сквозь зубы процедил он.

— Да. — Эмма подняла руку и прощупала висок. —Наверное, я ударилась о стол. — Она пошевелила плечами. —Кажется, будет несколько кровоподтеков, вот и все.

— Кр-ровоподтеков, — повторил Зак, и Эмма тут жевспомнила, что он родом из Абердина. — Кр-ровоподтеков… Радслышать. Потому что ты их заслужила.

Он уже говорил это. Эмма, душа которой болела не меньше, чемтело, села и прижалась спиной к ножке стола.

— А тебе-то что? — огрызнулась она. — Я делалатолько то, что ты хотел.

— Я хотел?! Черт побери, не сваливай вину на меня, женщина!Да, меня то и дело подмывает убить тебя, но это еще не значит,будто я хотел, чтобы ты сама взялась за дело! Ты… — Эммаошеломленно раскрыла глаза, и Кент, поняв, что проговорился, осексяна полуслове.

— Я думала избавить тебя от хлопот… — пролепеталаона.

— Ничего подобного. Ты вообще не умеешь думать.

Замедленное кино кончилось. Эмма устала от постоянных намековЗака на то, что она дура, устала от его вечного пренебрежения… иустала тратить силы на человека, который понятия не имеет о том,что такое любовь. Человека, который не сумел создать семью.Неудивительно, что он снова оказался один — какая женщина смиритсяс тем, что ей грубят на каждом шагу?

— Раз так, — сказала она, хватаясь за край стола иподнимаясь на ноги, — пусть тебя не удивляет, если я вообщеперестану думать. Особенно о тебе. А сейчас, если ты не против, язакончу мыть потолок.

Она поправила лестницу и приставила ее к стене.

За ее спиной раздался звук, напоминавший сипение спущеннойволынки. Затем Зак схватил девушку за плечи и оттащил ее, задевсиняк. Эмма вздрогнула, но Кент даже не заметил этого.

— Ничего подобного ты не сделаешь! — воскликнулон. — Черт побери, что еще нужно, чтобы научить тебяуму-разуму?

Эмма выпятила подбородок.

— Ты сказал, что у меня кружится голова от высоты, потомучто это удобно. А поскольку ты всегда прав, не вижу, в чемпроблема. Отпусти меня, пожалуйста.

— Черта с два! Только попробуй еще раз залезть на этулестницу, дуреха!

Эмма посмотрела ему в глаза и промолчала.

— Ладно, — сказал он, — ладно. Я был не прав. Тыдовольна?

Нет, подумала Эмма. Недовольна. Я была бы довольна, если бы этибольшие руки спустились с моих плеч на спину и… Она проглотилакомок в горле и громко сказала:

— Нет. Ни капельки.

— Ты хочешь, чтобы я извинился. — Это был не вопрос, аутверждение.

— Да уж.

— Ладно, я извиняюсь. За то, что сомневался в твоем умениипользоваться мозгами и за обвинение в симуляции. Этогодостаточно?

Руки Зака все еще сжимали ее плечи, он стоял так близко, что егодыхание касалось ее лба. Ах ты, мой вспыльчивый кельт… Увы, не мой.И все же Зак переживал, когда думал, что она разбилась. И смотрелна нее совсем не так, как прежде.