Страница 24 из 59
— Слава богу, — ответила Эмма. — Потому что яимею несчастье жить здесь. — Она повернулась к нему спиной ипошла на кухню.
Зак вздохнул и взялся за перила, но его настиг тихий обиженныйголос:
— Значит, завтракать ты не будешь…
Завтракать? Единственное, чего он хотел, это спать. Но еслисовместный завтрак хоть как-то утешит Эмму, он стоит того, чтобы начасок отложить сон.
— Да, — с преувеличенным энтузиазмом произнесон. — Да, если ты предлагаешь, я с удовольствием позавтракаю.Спасибо.
Салаты у нее были неплохие. Может быть, теперь она отважится наяичницу.
— Пятнадцать минут, — сказала Эмма. — Если Харвидаст мне подойти к плите.
Харви был не дурак. Подавив зевок, Зак отправился смывать с себяследы бессонной, но плодотворной ночи.
Когда через пятнадцать минут он спустился, в холле не пахло никофе, ни яичницей, ни тостами с маслом. С привычной осторожностьюон прошел на кухню и почуял запах горелой шерсти. Так могли пахнутьжареные носки.
Он слегка приоткрыл дверь… и оцепенел.
Эмма, на которой не было почти ничего, кроме фартука Харви,стояла на кухонном столе, держа в руке швабру, и пыталась достатьею до потолка, к которому прилипло нечто напоминавшее содержимоеассенизационного обоза.
— Эмма! — возопил Зак. — Что ты делаешь?
Девушка слегка покачнулась.
— Мою потолок, — сдавленным шепотом ответилаона. — Вернее, пытаюсь.
— Почему? — Он подошел к краю стола и посмотрел наЭмму снизу вверх. — Когда я видел его в последний раз, он былчистым.
— Когда вы видели его в последний раз, мистер Кент, —прозвучало за его спиной, — мисс Эмма не пыталась жаритьоладьи. Мисс Эмма, я говорил вам, правда? Говорил вам…
— Я хотела их перевернуть, — сказала Эмма, опускаяшвабру и кренясь набок, — но они начали гореть и прилипли ксковородке. А потом все четыре отлепились и взлетели в потолок.
Зак посмотрел на тяжелую черную сковородку, в которой дымилисьнеаппетитные горелые крошки.
— Ты налила слишком мало масла…
— Спасибо, что сказал.
Харви прочистил горло.
— Лучше бросьте, мисс Эмма. Лучше бросьте. Вы свернете себешею.
Эмма снова покачнулась.
— Нет. Нет, не брошу, Харви. Но спасибо тебе за заботу.
Зак задумался. Кажется, это был камень в его огород. Егообвиняли в недостатке сочувствия.
— Уходишь, Харви? — спросил он, видя, что старик наделпиджак.
— Если вы и мисс Эмма не против. Моя сестра — та, что живетв Манхэттене, — неважно себя чувствует. — Он покачалседой головой. — Совсем неважно. Нуждается в операции. В…
— О, мне очень жаль. Конечно, у нас все будет впорядке, — сказала Эмма, сжимая швабру так крепко, чтопобелели костяшки. — Ты можешь оставаться там сколькопотребуется, Харви. Конечно, можешь. Не вздумай торопиться.
Харви несколько раз странно хмыкнул и шаркая вышел в дверь.
— Бедный Харви, — сказала Эмма. — Похоже, онсильно взволнован.
— Да. Ты собираешься провести там весь день? — спросилЗак.
Эмма попыталась взмахнуть шваброй.
— Нет. Я не могу достать до потолка. Думаю, Харви прав.Пускай все остается как есть. — Она выпустила швабру ипротянула руки. — Помоги мне слезть, пожалуйста.
Зак уставился на полосатый фартук, прикрывавший бедра Эммы,тяжело вздохнул и положил руки на ее талию.
— Ммм… — промурлыкала Эмма и спрыгнула со стола к немув объятия.
Зак разжал пальцы, и его ладони скользнули по гладким бедрам.Она была такая мягкая, такая женственная, даром что худенькая… Ипахла тоже женственно. Так пахло от его сестры Джин, когда онасобиралась на танцы. Каким-то цветком… Только не фиалкой. Эмманичем не напоминала фиалку. Тем более желтофиоль [13]. Скорее уж львиный зев…
Прекрати, Кент! Зак заставил себя вернуться к действительности.Это было невозможно. Смешно. Он не мог…
— Эмма, — услышал он свой хриплый голос, — Эмма,ради бога… — Зак попытался отодвинуться, но руки Эммы ужележали на его груди, и она улыбалась ему самой нежной, самойлукавой и самой обольстительной улыбкой, которую он когда-либовидел.
Когда Эмма подняла руку и погладила Зака по щеке, онокончательно потерял голову.
Ее губы — те самые губы, к которым он прикасался всего лишь разв жизни с намерением преподать ей урок, — были в дюйме от егособственных. Когда Зака окутал женственный аромат, заставлявшийзабыть причину его отчаянного сопротивления, он закрыл глаза. Апотом поцеловал девушку, и ее губы оказались такими же нежными имягкими, как все остальное. У них был вкус мятного чая и меда. А онхотел большего, хотел пить, пока не утолит жажду, а потом опятьнаполнить стакан и начать снова…
Нет! Эмма прикоснулась к пряжке его ремня, и к Кенту тут жевернулся рассудок. О чем он думает? Это же Эмма. Он не может… недолжен прикасаться к ней. Ни под каким видом. Он не боялсятрудностей, поскольку повидал их на своем веку немало. Но Эмма,несмотря на всю свою соблазнительность, была той самой трудностью,которую он должен избежать.
Если не для себя самого, то для нее.
Со стоном, вырвавшимся из той части души, о существованиикоторой он не подозревал, Зак оторвался от ее губ и попятился.Рубашка прилипла к его потной спине.
— Извини, — сказал он, кое-как уняв дыхание. — Яне имел права так обращаться с тобой.
— Не нужно извиняться, Зак. Мне это нравится. — Эммаподарила ему еще одну нежную улыбку и потянулась к его руке.
Зак отдернул кисть.
— Послушай, — сказал он, — я совершил ошибку.Непростительную ошибку, о которой глубоко сожалею. — Кентсудорожно втянул в себя воздух. — А сейчас… ночь была трудная,так что, если ты не возражаешь, я прилягу.
Если бы только она не смотрела на него так! Эмма стояла в кругесолнечного света, маленькая и совершенно несчастная.
— Спокойной ночи, — не к месту брякнул он и неоглядываясь ушел с кухни.
Сквозь сон до Эммы доносился мужской голос. Она стояла наскалистом берегу, следила за исчезавшей вдалеке лодочкой иприслушивалась к печальным звукам губной гармошки. В лодке стоялодинокий мужчина с развевавшимися по ветру темными волосами доплеч. Мужчина обернулся и поднял руку, но, когда Эмма уже готовабыла прыгнуть в волны и плыть следом, он резко сказал:
— Что ты собираешься делать с тем жирным пятном напотолке?
Эмма вздрогнула и открыла глаза. За окном стоял янтарный летнийдень. Сколько времени? На шезлонг, в который она забралась с горя,падала тень. Она посмотрела на часы. Почти шесть.
На нее, подбоченясь, смотрел Зак, облаченный в джинсовые шорты изелено-коричневую рубашку с короткими рукавами, которую он неудосужился застегнуть.
Эмма потерла кулаками глаза и села. Наверное, он проголодался.Иначе к чему все это? Ясно, он уже успел побывать на кухне.
— Ничего я не собираюсь с ним делать, — сказала она,когда поняла, что Зак ждет ответа. — Харви велел все бросить.Как только слуги вернутся, они увидят пятно и что-нибудьпридумают.
Зак опустился в кресло, положил лодыжку правой ноги на коленолевой, и Эмма тут же поняла, что сморозила глупость. Кент смотрелна нее с таким видом, будто она заявила: "Для того и существуютрабы".
— Им платят за это, — принялась оправдыватьсяЭмма. — И, кстати говоря, очень неплохо.
— Что вовсе не значит, будто у них нет других забот, кромекак выводить за тобой пятна. — Темные глаза Кента смотрели нанее очень неодобрительно.
— Конечно, не значит. Но я не могу дотянуться до потолка.Черт побери, Зак, я пыталась!
— А как, по-твоему, с этим управится прислуга? —Последнее слово он произнес с нажимом.
Эмма поморщилась.
— Кто-нибудь принесет лестницу. — Когда темные глазавновь посмотрели на нее с осуждением, девушка обиженно объяснила: —На лестнице у меня кружится голова. Сама не знаю почему.
— Наверное, потому что это удобно, — подсказалЗак.
— Нет. Совсем не удобно. — Почему он думает о нейтолько самое плохое? Она спустила ноги на пол веранды ивстала. — Должно быть, очень приятно чувствовать, что у тебянет никаких недостатков. Ты-то, видно, никогда ничего небоялся!
13
Игра слов. Слово "wallflower" (букв. — "цветок у стены")по-английски означает и желтофиоль и девушку, остающуюся во времятанцев без кавалера ("подпирающая стену").