Предпоследняя правда

Кутельман был равнодушен к литературе, — читал то, чтоФаина подсовывала, недавно прочитал в «Новом мире» Грекову обученых-оборонщиках, — не понравилось, перед этим «Мастера иМаргариту» Булгакова в журнале «Москва», Фаина долго на него вочереди стояла, — не понравилось, какая-то надуманность, иничто его по-настоящему не трогало. Фаина очень любила вопросы типа«Назовите десять книг, которые вы возьмете с собой на необитаемыйостров», — он не назвал бы ни одной, кроме, пожалуй, «Высшейарифметики» Дэвенпорта, — сто семьдесят шесть страницнаслаждения. Он был согласен с мнением Гаусса: высшая арифметикаимеет неотразимое очарование, превосходит другие областиматематики, и трудности в доказательстве теорем высшей арифметикиделают ее любимой наукой величайших математиков.

ЕГО ПИСАТЕЛЬ занимал особое место в его душе, — не накнижной полке на необитаемом острове, а именно в душе, и Кутельманмысленно хитровато улыбался — здесь не обошлось без мистическойсвязи, иначе как мог другой человек так математически точновыразить именно его ощущения?.. Он читал своего писателя нечасто,но когда читал, содрогался от узнавания, — это было вроде быне про него, но совершенно про него. Это не был изысканный стильили любопытные мысли, мысли были простые, проще не бывает, но отЕГО ПИСАТЕЛЯ бывало физически больно, и он читал его, когдачувствовал «затупление», — так он определял для себя странное,не то тоскливое, не то сердитое состояние, когда вдруг переставалрадоваться жизни…Кутельман думал: счастливый, радостный, физическиполноценно живущий Илюшка, чувствует ли он иногда «затупление»?Если да, то, наверное, избавляется от него с помощью физическойлюбви…

Кутельман долго не решался прикоснуться к Фаине, совсем как ЕГОПИСАТЕЛЬ, который в ожидании первого любовного опыта был занят«чем-то трудным, грустным и счастливым, томительнойнеопределенностью сердца». Кутельман ждал, что первая его с Фаинойфизическая любовь, вообще для него первая, будет такой, как егописатель описывал первое сношение с женщиной: «…он все времявнимательно слушал высокую точную работу сердца. Но вот сердцесдало, замедлилось, хлопнуло и открылось, но — уже пустое. Онослишком широко открывалось и нечаянно выпустило свою единственнуюптицу. Сторож-наблюдатель посмотрел вслед улетающей птице, уносящейсвое до неясности легкое тело на раскинутых опечаленных крыльях. Исторож заплакал — он плачет один раз в жизни человека, один раз онтеряет свое спокойствие для сожаления». Его писатель от первогоопыта «ожидал лишь пустяков, но женщина оказалась устроенанеожиданно, и он удивился свободе своего наслаждения…»

«А у меня ничего подобного не было», — написал Кутельман наклочке бумаги после того, как они с Фаиной стали близки, скомкаллисток и выбросил.

А у него ничего подобного не было, — он ожидал лишьпустяков, и это оказалось пустяки.

Фаина — лучшая жена на свете, близкая, правильная, именно такая,которая ему подходит. Что же касается физических отношений, у них сФаиной все было как у всех, как положено. У его писателя это оченьточно названо — «бедное, но необходимое наслаждение».

— Эмка, а у меня для тебя сюрприз! — азартно, сгорящими глазами, сказал Илья, обняв Леву, — это была неласка, а просто он его придерживал, чтобы тот не убежал. —Неземной, ну-ка скажи, сколько будет девять умножить на два иприбавить восемь?

Лева — хорошенький, пухлый, кукольный, щечки-ресницы-кудри,каким же еще он мог быть у таких красивых, таких ярких родителей?..Младенцем Лева привлекал внимание везде — на улице, в магазине, вполиклинике. Нависая над Левой, люди охали, ахали, причмокивали,возводили глаза к небу, восхищенно говорили — «ребенок неземнойкрасоты». Так Лева получил шутливое домашнее прозвище Неземной, ноиз часто употребляемого слова быстро исчезает шутливый смысл, ивскоре между Резниками и Кутельманами уже совершенно обыденнозвучало: «Неземному нужно новое пальто» или «у Неземного паршивыегланды».

Горло у Левы было вечно больное, одна ангина за другой, Фира сФаиной все не могли решиться удалить гланды — Неземной такойвпечатлительный, как он перенесет операцию, боль, кровь? Фираводила Леву к знаменитому гомеопату Тайцу на улицу Желябова, Фира сФаиной по очереди ходили с ним на ингаляции в детскую поликлиникуна Фонтанке. Левины гланды были постоянной темой за столом,«гланды» было слово, которое от многочисленных повторений непотеряло свой драматический смысл. А Таня была крепкая девочка, игланды у нее были отличные, ангиной она ни разу не болела.

— Умножение? Не смеши. Это у меня для тебя сюрприз, —усмехнулся Кутельман и хитренько попросил: — Неземной, извлекиквадратный корень из шестнадцати.

— Двадцать шесть, папа, четыре, дядя Эмка, — ответилЛева — щечки-ресницы-кудри.

— Из двадцати пяти, — скомандовал Кутельман.

— Пять, — безмятежно сказал Лева.

— Ой, ребята… Ой, ой!.. У меня сейчас бульонперекипит! — панически весело закричала Фира, бросилась накухню. Фаина пожала плечами и нехотя двинулась в сторонукухни, — подумаешь, бульон, подумаешь, перекипит.

Фира очень рьяно относилась к приему гостей. Она ко всемуотносилась рьяно, со страстью, и к бульону, и к семье, и к работе —от нее прямо искры летели. И все у нее должно быть по первомуразряду, и бульон, и семья, и работа. И обязательно должна бытьперспектива, чтобы знать, для чего жить, сверять каждодневныедостижения с жизненным планом, знать, по правильному ли путидвижешься. У Фиры есть перспектива, есть уверенность вбудущем, — в ее страстном жизненном плане было самой статьзавучем, а Илье защитить диссертацию.

Фира большая спорщица и всегда права. Нельзя сказать, что она неприслушивалась к чужому мнению, она очень любила чужое мнение — какповод доказать свою правоту, побороться ЗА СВОЕ, и, победив,завершала спор взглядом «что и требовалось доказать», как будтодоказывала у доски теорему, — победоносно повторяла: «Ну что,я права?» и лучилась счастьем.

«Права-права», хотелось ответить. Раз попав в ее орбиту, человекс меньшим, чем у Фиры, запасом жизненных сил, ОБЫЧНЫЙ ЧЕЛОВЕК,чувствовал от нее почти наркотическую зависимость. Красота — да,конечно, Фира была красива необычной для ленинградской еврейкисмуглой теплой южной красотой, но дело было не в красоте. Такоесильное и прекрасное было в ее глазах, улыбке, ей так весело жить,радость так бурно булькала в ней пузырьками, что трава рядом с нейказалась зеленее, солнце солнечней, дождь дождливей. И властностьее как будто обещала: слушайся меня, и будет тебе счастье, вбесцветной твоей жизни вспыхнут яркие краски, и будет тебе весело иэнергично.

Ну, а Фаина спокойно относилась к бульону, ко всему. С Фаинойбыло ОБЫЧНО, но немного напряженно, как будто тебя строгоспрашивают: «Ты правильно живешь? Ты достигаешь?»

В сущности, обе подруги хотели ДОСТИЧЬ, но в Фириной системежизненных ценностей все смешалось, ничто не занимало первогоместа, — первое место было у ВСЕГО, Фира на каждом сантиметрежизни хотела быть лучшей. Фаинино же достижение было другого толка.Ее система жизненных ценностей была строго выстроена. На первомместе была не семья и не работа, на первом месте была идея. Идеятакая: она не какая-то «жена», не «мамаша», она отдельный человек.Культурный человек, хороший профессионал.

Фаина работала в почтовом ящике, НИИ без названия и адреса, сединственной координатой в пространстве «Почтовый ящик № 211»,была руководителем группы, заканчивала диссертацию, темадиссертации имела отношение к оборонной промышленности и былазасекречена так же строго, как адрес НИИ. После защиты у Фаины былоВСЕ ВПЕРЕДИ — она сможет стать руководителем отдела.

На первом месте идея, затем, в строгом соответствии сидеей, — работа, затем культурная жизнь, — Фаина оченьбоялась пропустить что-то, оказаться не в курсе, не посмотреть, непрочитать, и это было не напоказ, не на публику, а именно для себя.Затем семья в целом, как организм, в семье на первом месте муж,после мужа дочь, Таня. Вслух об этой иерархии никогда неговорилось, Таня «места» не пересчитывала, вдруг горестно обнаруживсебя на последнем месте, но у нее, как у всякого ребенка, были своиважные слова, и среди ее важных слов было «маминаработа». К тремгодам она прекрасно знала словосочетание «почтовый ящик», зналадаже, что это «секрет», секретное предприятие, но как человек схорошим воображением представляла: мама уходит из дома, залезает всиний почтовый ящик на углу Рубинштейна и Невского — протискиваетсяв щель и там, внутри, в тесном темном ящике, РАБОТАЕТ. А что же ещемогут означать слова «работает в почтовом ящике»?