Страница 11 из 11
Впрочем, все эти предосторожности были излишни. Фаина не сталабы читать дневник дочери, — все интеллигентные люди знают, чточужие письма и дневники читать нельзя, а она интеллигентныйчеловек.
Из Таниного дневника понятно, как Фаина воспитывала дочь — «какположено в интеллигентной семье», ни на шаг не отступая от своихпринципов. Мамины принципы Таня обозначила четко, стандартныеинтеллигентские принципы того времени: образование во главе угла иполное отрицание пола. Девочка должна расти, не культивируя своюженственность, лучше всего бесполой.
Услышав вопрос «откуда берутся дети», Фаинапобледнела-покраснела, но собралась и четко выразила свою мысль —существуют тайные, плохие части тела, о которых интеллигентные людине говорят и даже не думают. От этого разговора у Тани осталосьубеждение, что она гадкая, раз спрашивает, и недоумение — как можетбыть плохой часть тела? Ведь быть плохим или хорошим — этосознательный выбор, а эта тайная часть тела ничего не выбирала, онане виновата, что она есть… Но Тане больше нельзя спрашивать, откудаберутся дети.
Бедная Таня, как же ей узнать, откуда берутся дети?.. Наверное,кто-нибудь во дворе расскажет.
Из Таниного дневника следует, что в семье Кутельманов произошлиприятные события, — впрочем, не приятные, а ЗАСЛУЖЕННЫЕ. Фаиназащитила диссертацию, стала начальником отдела. Молодец, добилась!А Эмка стал доктором наук. Это большая редкость, чтобы так быстрозащитить докторскую, но с математиками и физиками этобывает, — если работа талантливая. А Эмка талантливый. Вуниверситете о нем уже не говорят «сын Кутельмана», говорят«молодой Кутельман» или «самый молодой». Эммануил ДавидовичКутельман — самый молодой доктор наук на матмехе. У Эмки Кутельманауже есть аспиранты.
Ну а Илья пока не защитился, и — немного настораживает — Таняпишет «он не кандидат наук, но я все равно его люблю». Кто же извзрослых в этой компании ставит свою любовь в зависимость отнаучной степени? Неужели Фира? Или сами Кутельманы?…И еще однонастораживает — «гуляк». Таня, конечно, имеет в виду «гуляка».Илья, что же, разлюбил Фиру?!
Первая запись в Танином дневнике без числа. Она пишет, что ейшесть и она должна идти в первый класс, — очевидно, это былолето 1973 года.
В 1973 году Таня Кутельман и Лева Резник пошли в первый класс.Косички корзиночкой, белые банты, белые гольфы, белые гладиолусы уТани, серый пиджачок, мешковатые серые брючки, красные гвоздики уЛевы. У Тани на лице странное выражение — смесь восторга,недоумения и решимости не выпустить из рук тяжелого букетагладиолусов и не заплакать. Лева в школьной форме, в серомкостюмчике, невозмутимый, нежный щекастый малыш, был уже не такиммладенчески хорошеньким, чтобы называть его детским прозвищемНеземной, вместо теплых каштановых кудрей мальчиковая стрижка,такая короткая, что волосы казались совсем темными.
Фаина могла бы не учить Таню писать, оставить это учительницепервого «А» Коноваловой Ольге Николаевне, толстощекой крашенойблондинке, похожей на румяную пышку, присыпанную сахарной пудрой.Но Фаина хотела, чтобы ее дочь была успешной, — кричала,требовала, чтобы у буквы «д» хвостик был вверх.
В первом классе «а» школы № 206 писать и читать умела однаТаня. Не считая Левы, но Лева, как сказала Коновалова ОльгаНиколаевна, вне конкурса.
Первый раз в первый класс отмечали у Фиры.
…В этот раз обедали не в воскресенье, а в понедельник. Обед внерасписания был в честь Левы и Тани — этим утром для них прозвенелпервый звонок.
Одновременно праздновали еще одно событие, — Кутельманполучил приглашение на Международный математический конгресс.
Международный математический конгресс, самый влиятельный съездведущих математиков мира, созывался один раз в четыре года,последний конгресс проходил в Ницце, следующий будет в Канаде, вВанкувере через год, в 74-м. Кутельмана пригласили прочесть докладна секции математических проблем физики и механики. Приглашение наконгресс означало, что работа Кутельмана признана мировымматематическим сообществом как наиболее яркая в своей области запрошедшие четыре года — есть что праздновать!
Повод для празднования был, с одной стороны, чрезвычайнозначительный, с другой стороны совершенно смехотворный, —международный конгресс в Ванкувере будет через год, но Кутельманана конгресс уже не пустили. Приглашение на конгресс пришлоКутельману на адрес университета, — на прошлой неделе вызвалив первый отдел и вручили, вернее, показали.
— Вы уж на нас не обижайтесь, — сказал начальникпервого отдела, забирая у него приглашение и пряча в сейф.
Кутельман кивнул, — не обижаюсь.
Кутельмана не пустили за границу ни разу, ни на одну научнуюконференцию, приглашения копились в первом отделе университета, ион даже не обо всех знал. Кроме преподавательской и научнойдеятельности на матмехе, у Кутельмана было еще полставки по НИС,научно-исследовательскому сектору, в ЦНИИ Крылова. Несмотря нанебрежное «полставки», теория оболочек, которой он занимался винституте Крылова, была не менее важная часть его научныхинтересов, чем кафедральные работы, возможно, более важная часть.Приложение теории оболочек — оборонная промышленность, это танки,самолеты, подводные лодки. У Кутельмана была первая формасекретности, самая жесткая. «Вы уж на нас не обижайтесь…» былонежным флером на грубой очевидности: обижайся-не обижайся,математика-еврея, имеющего отношение к оборонке, не выпустят НИ ЗАЧТО.
— Ты мог увидеть Ванкувер… а следующий конгресс, возможно,будет в Париже. Я бы полжизни отдал, чтобы увидеть Париж… да иВанкувер тоже… — мечтательно зажмурился Илья, и лицо у негостало как у Тани в ее первый школьный день, — восторг инедоумение. — Представляю, как тебе обидно…
Кутельман пожал плечами — Илья иногда ведет себя как ребенок!Разве дело в «увидеть»? Конференции — это возможность научногообщения, а без научного общения не может быть полноценной науки.Ванкувер, Ницца, Париж… разве можно хотеть того, что ни при какихобстоятельствах невозможно? Ему никогда не увидеть ни Ванкувера, ниПарижа, ни даже Болгарии. Что они все заладили — обидно лиему?..
— Обидно, досадно, но ладно… — ответил он словамиВысоцкого.
Радость от приглашения на конгресс уже была пережита, — вкабинете начальника первого отдела, так что празднование выходилосовсем уж формальным, — что праздновать, приглашение всейфе? — и героем дня или героем обеда был не Кутельман, адети, первый раз в первый класс.
На расстоянии нескольких минут от Толстовского дома было тришколы, две в Графском переулке, одна на Фонтанке. Логично было бысразу же, без раздумий, отдать детей в школу на Фонтанке, где Фирамогла бы за ними присматривать, но тут мнения Кутельманов иРезников разошлись. Кутельманы считали, что присмотр — не хорошо,а, наоборот, плохо. Вредно для формирования характера. У Левы иТани не должно быть ощущения «блата», они должны чувствовать себятакими, как все, а не учительскими детьми. Фира не настаивала, необижалась, не доказывала, ее правота — держать малышей под крылом —была настолько очевидна, что она только улыбнулась Фаине и Эмме,как несмышленым детям, и документы, и Левины, и Танины, отнесла всвою школу. Кутельманы еще что-то обсуждали, сомневались, решали,что важней, принципы или соображения удобства, а Таня была ужезаписана в 1-й «а» класс школы № 206.
— Левка, тебе в школе было страшно? — тихо спросилаТаня.
— Человек испытывает страх, когда для страха естьпричина, — так же тихо ответил Лева. — Причина может бытьдвух видов. Конкретная причина, например дикий зверь лев или пожар.Или придуманная причина, что ты сама себе навоображаешь. Давайрассуждать. Диких зверей в школе нет, пожар маловероятен… Апридуманной причины для страха у меня тоже не было. Чтобы было нестрашно, можно о другом думать, я в уме задачку…
— А ты не можешь просто сказать — чтобы было не страшно, язадачку решал, — недовольно вздохнула Таня и соврала: — Ну ичто, мне тоже было не страшно.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.