Страница 5 из 7
Здравствуй, Зина.
Прекрасно будет жить, как все.
А ты сама виновата! Тебе сказали «спокойной ночи», значит,«спокойной ночи», и нечего к ней входить. А если все-таки вошла ивидишь – тюк спит, то нечего его трогать, пусть спит спокойно.
И вообще, что страшного случилось? Она же не просто такускользнула. Она же сделала куклу из подушек!
Здравствуй, Ася.
Ася?
– Завтра у меня съемки ток-шоу, а вечером встреча, я придупоздно, – сказал Илья.
Я хотела холодно сказать: «Встреча с ангелами с золотымишарами?.. Кстати, о твоем эротическом тексте…»
Я хотела сказать: «Тебе за сорок, и твои восторги простосмешны!»
А сказала совсем другое:
– Тебе за сорок, а ты бегаешь по ток-шоу. На что ты тратишьсвою жизнь? Знаешь, кто ты? Эстрадный культуролог! Разве ты этогохотел? Всю жизнь болтать о культуре и ничего, понимаешь, ни-че-го всвоей жизни не создать самому? Знаешь, кто ты на самом деле?Неудачник!
Но это я от любви! От любви, от беспомощности, от этих егоангелов, от невозможности докричаться!
Зина!
Это твои штучки! Сказала бы как нормальный человек: «Ты мнеизменил, я тебя за это ненавижу!»
А ты орешь: «Неудачник!» И говоришь, что это от любви. Да комунужна эта твоя любовь?! Хочешь ударить по самому больному.Человеку, которого больно царапают, все равно, от любви это или отзлобы! Стыдно, Зиночка! Ты всегда так! Расцарапаешь человека докрови, а потом жалеешь себя.
И ни за что не попросишь прощения. Не можешь признать себявиноватой. Лучше будешь злобно плакать, пока не пожалеют и сами непопросят прощения.
Ты просто дрянь, Зина! Я бы на месте Ильи тоже тебеизменила!
Ася!
…Господи, что же я не понимаю – нельзя говорить мужчине, что оннеудачник.
Но ведь изменять тоже нельзя! Я просто хотела наказать его заизмену самым больным способом!
И я не умею холодно сказать! Я же знаю, все, что он пробовалписать – не о культуре, а свое, – было красиво задумано, но ниразу не было доведено до конца, все превращалось в горсть песка,просыпалось между пальцами.
…Все так смешалось! Я не понимаю, не могу разделить обиду зафизическую измену и за этот его текст, за ангелов с золотымишарами, «духовный и физический экстаз», за то, что он таквосторженно пишет, как мальчик! Как будто у него первая брачнаяночь!
Ася?.. В нашу с Ильей первую брачную ночь меня на негостошнило.
Люблю, скучаю.
Ася, привет!
Наша первая брачная ночь была не праздник любви, а всего лишьдосадное недоразумение. Неловкость для всех, особенно для главныхучастников.
Мы должны были прямо со свадьбы поехать в свадебное путешествиев Ригу. Мы должны были быть в двухместном купе. Нам было бынеудобно, Илья обязательно упал бы с полки, мы бы засмеялись, мы быбыли одни…
Но свадьба была в субботу, а билеты на поезд на воскресенье.Гостиницу в Риге заказали правильно, а, покупая билеты, перепуталидату. Вот мы и оказались дома, а дома – мама за стенкой!
Господи, моя мама… Моя мама, она слишком «интеллигентныйчеловек», слишком «духовная», чтобы уделять внимание чему-тонеинтеллектуальному, к примеру сексу.
Единственное наставление, которое дала мне мама, когда мне было13 лет: «Ася уже взрослая девочка, ты скоро станешь взрослой… тебенеобходимо соблюдать правила гигиены…» В ее словах была такаябрезгливость к чужому телу – моему телу.
Единственное «материнское напутствие», которое дала мне мамаперед свадьбой, было: «Надеюсь, что ты с ним не…»
– Я не… – заверила я, не очень понимая, что именно я«не». Не спала с Ильей до свадьбы? Или не должна спать с ним послесвадьбы? Или обещаю относиться к сексу как интеллигентный человек?Интеллигентный человек испытывает наслаждение только от чтения,музыки, живописи, а не оттого, что кто-то пытается вставить в негокусочек своего тела.
«Я не…» – заверила я, и мама удовлетворенно кивнула.
И вот, пожалуйста, – первая брачная ночь рядом с мамой.
Мы приехали из ресторана, папа сразу же ушел в кабинет, Илья,как болванчик на веревочке, пошел за ним, а мы с мамой уселись вгостиной. Мама выложила конверты на стол, по очереди вытрясла изкаждого деньги с объявлением, кто сколько подарил. Мама пересчиталаденьги, удивилась – подарили так много?!
– А Илья все еще сидит у папы? Может быть, он женился натвоем отце, а не на тебе? – улыбнулась мама.
Мама привела Илью, вручила ему деньги. Илья стоял с пачкой денегв руке, не зная, куда ее деть, и наконец сказал маме: «Возьмите,пожалуйста», и мы еще несколько минут молчали, и комната всенаполнялась и наполнялась неловкостью, как туманом, пока нам нестало трудно дышать.
– Ну что же… спокойной ночи, – наконец сказала мама, имы, как куклы на ниточках, двинулись к моей комнате. Мама осталасьв гостиной с лицом человека, который машет вслед уходящему поезду.О чем она думала? «С какой стати эта гадость должна произойтиздесь, в моем доме»?.. Илья обернулся и от смущения сделал неловкийприглашающий жест – не хотите ли с нами?.. Мама в ответ сделаласвое самое строгое лицо.
…Мы закрыли за собой дверь, и мне показалось, что я ошибласьдверью, что это не моя комната! Новая кровать вместо моей узкойтахты!.. Когда мы уезжали на свадьбу, ее не было! Ее привезли ипоставили, пока нас не было дома, и это проникновение двуспальнойкровати в нашу жизнь – тайком, с черного хода – показалось мнеужасно стыдным и неприличным.
Мы стояли у этой мерзкой кровати. Илья – в черном костюме, белойрубашке и галстуке, я – в фате и свадебном платье с двухметровымшлейфом. Илья двинулся ко мне, задел стул, стул упал на пол, яиспуганно вскинулась – «тише!», и мы опять замерли друг напротивдруга. Не то чтобы между нами совсем ничего не было, – мыцеловались. На свадьбе, когда кричали «горько».
– Может, перенесем первую брачную ночь на завтра? –улыбнулся Илья, и я заплакала. Стояла и плакала, стараясь плакатьбесшумно, – мама не спит, папа еще работает в кабинете, а мытут шумим…
Это была вроде бы шутка, но и не шутка! Ты, Ася, никогда неслышала таких слов – «перенесем на завтра»!
– Смотри, у медведя подарки, – сказал Илья.
На кровати сидел потрепанный розовый медведь, в одной лапе унего было что-то красное кружевное, а в другой – коробка конфет игазетный кулек.
– Это такой художественный жест, привет из детства, –сказала я. – Ася забежала ко мне в комнату перед свадьбой иподкинула мне своего медведя. И сунула ему в лапы конфеты. Мы съелиу нее дома тонны конфет! Александра Андреевна приносила с работыконфеты, которых не было в магазинах: «Красная шапочка», «Мишка наСевере», грильяж, прятала коробки в огромный шкаф. Мы с Асей еликонфеты прямо в шкафу, забирались в шкаф и ели. И еще у нее домавсегда были карамельки: «Дюшес», «Барбарис», подушечки. Наверное, умедведя в кульке карамельки.
Ты, Ася, думала, что мы бросимся кормить друг друга конфетами,эротично размазывая шоколад, есть одну подушечку на двоих?..Спасибо, тебе, Ася, но нет. Нам ни медведь не помог, никонфеты!
И даже красные кружевные подвязки для чулок, которые ты купиладля меня у спекулянтов. По-твоему, я должна была их надеть?.. Еслибы ты, Ася, была невестой, твой муж бросился бы к тебе без всякихкружевных подвязок и конфет. Я вообще против таких вещей. Этокак-то глупо – специально надевать чулки и прочее. Мой муж долженлюбить меня – меня, а не какую-то сексуальную приманку!
Илья подошел ко мне, обнял. Я думала: сейчас он почувствуетсексуальное возбуждение, и все само собой получится. Ждала, когдаже случится то, что ты говорила: я должна почувствовать, будто вомне гуляет ветер, и дальше я начну действовать бессознательно –прижмусь к нему, или поглажу, или даже расстегну ему рубашку. Но ясовершенно не была «бессознательно», наоборот! Я напряженно думала– сколько я должна ждать этого ветра, минуту или больше? Тыговорила – всего несколько секунд! Почему я ничего не чувствую? Ужепрошла целая минута, – я сосчитала до шестидесяти, со мнойчто-то не так?
Я ничего не чувствовала, только неловкость от того, что мыстоим, как фигурки на свадебном торте, замерев в неподвижномкукольном объятии. И еще неудобство от того, что Илья наступил наэтот дурацкий шлейф. Я отстранилась, вытащила из-под его ногишлейф.
Илья так и не смог снять с меня это сложное платье! Попыталсяразвязать все эти ленточки и запутался со шнуровкой.
И что ему было делать? Начать раздеваться самому? Тогда бы оноказался голым, а я в платье и фате. И еще – я не хотелараздеваться. Я не могла избавиться от глупого опасения – вдруг мамавойдет? Мне казалось – нельзя раздеваться, нельзя издать даже звук,мама все услышит… Но ведь когда мы с тобой ночами пели песни,смеялись и курили, я не боялась, что она почувствует запах дыма! Атут я прямо видела: вот она входит, встает рядом с нами,смотрит на меня с выражением «не вздумай заниматься гадостями!» иговорит: «Ты мне обещала, что ты не…»!
Получается в точности по Фрейду – мама виновата…
– Если ты будешь так себя вести, я не смогу. Не смогуничего, понимаешь?.. – сказал Илья.
И это наконец-то все поставило на свои места. Я не могладопустить, чтобы все так закончилось, чтобы в мою первую брачнуюночь он от меня отказался.
– Ты ложись, а я сейчас приду… – решительно сказалая.
Выскользнула из комнаты, прислушиваясь к тишине квартиры, снапряженной спиной прошагала в ванную. Выйти из ванной в халатебыло нельзя – вдруг мы с мамой встретимся в коридоре, и онаподумает, что мы уже… или, что мы еще не… Что бы она ни подумала,любой намек на то, что у нас первая брачная ночь, был совершенноневозможен! Я с трудом натянула на влажное тело это чертово платьеи свадебным привидением прокралась в свою комнату.
…Илья сказал, что я похожа на мумию в Эрмитаже – лежу неподвижнона спине и смотрю в потолок со строгим лицом. Но это неправда! Я несмотрела в потолок со строгим лицом, я просто старалась незаплакать! И все-таки заплакала.
Это так трудно объяснить!.. В романе Ильи – я к тому времени ужевыучила его наизусть – была героиня, девушка неземной красоты исовершенно бесполая, равнодушная к физической любви. Илья таквосхищенно о ней написал, как будто она его идеал! Этот образ – этоже просто слова. Но эти слова как будто стали у нас кем-то третьим.Я заплакала, потому что он сам написал, что эта холодность – егоидеал, а от меня требует чего-то совсем другого! Глупо, по-детски,но я же была еще не взрослая.
Илья сказал, что я Снежная королева, что я холодная, что яфригидная. Теперь-то я понимаю, – он хотел меня обидеть,потому что ему самому было страшно, невыносимо обидно. И он тожебыл еще не взрослый.
В ответ я его поцарапала. Ася, помнишь, как я тебя царапнула впервом классе? Ты смеялась и сказала, что я, как ваша кошка Муська,бледнею от злости, сжимаю губы, больно царапаюсь, а потомподлизываюсь? Но к нему я не подлизывалась, это был беспомощныйзлой царап.
– А ты женился на мне по расчету, – сказала я. –Я не фригидная, это ты… Ты просто не умеешь! Это вообще зависит неот женщины, а только от мужчины!
Вот так, купаясь то в моей злости, то в раскаянии, мы понемногупродвинулись до того, что в литературе называется миссионерскойпозой, и тут меня стошнило.
Ужас, да? Я снова прокралась в ванную, принесла таз с водой, мы,стараясь не шуметь, стирали в тазу простыню, по очереди ходилименять воду, повесили простыню сушить на спинку стула и заснулисчастливые, – что эта незабываемая ночь любви, наконец,позади.
Но что вообще бывает в первую брачную ночь? Лучше всего как вроманах: она смущенная девственница, и ему досталась сладкая рольоткрыть перед ней новый мир. А если девственница из самолюбияпритворяется несмущенной, а сама полна страхов? А если она знает,что он сравнивает ее с другой? Тогда все запутывается.
Ася! Ты скажешь – зачем думать, что тебя с кем-то сравнивают?Что все это из-за моей вечной боязни, что меня меньше любят, чемдругих?
Помнишь, Илья за пару минут набросал «наши портреты» навырванном из тетрадки листке в ресторане «Метрополь»?
«Представьте, входит красавица в зал… Это Зина. Официант упал вобморок и оттуда, из обморока, пробормотал: „Настоящей русскойкрасавице – лучшую котлету“. Такой наивный патриотизм, для этогопаренька „красивая“ непременно означает „русская красавица“.
Ну какая же Зина – русская красавица? Где национальное буйствокрасок, бровей, кудрей, ресниц, губ?
Может быть, Зина – немецкая Гретхен? Но где же ротик, носик,щечки, как розочки?
Не-ет, Зина не принадлежит ни одной нации, Зина – это космос.Может быть, Зина – Белка и Стрелка? Но для Белки и Стрелки у Зиныслишком тонкие черты лица. И где же хвостик?
Зина высокая, как сосна в черничнике, тонкая, как хлыстик,длинноногая, как стрекоза, огромные серые глаза на пол-лица, прямыесветлые волосы доходят до маленькой аккуратной попки.
Попка?! Нет! У Зины нет ни попки, ни попочки, ни даже попы. Унесовершеннолетней девицы Зины такое холодное и строгое лицо, чтодаже самому отъявленному педофилу не придет в голову испытать к нейвожделение. Зиной можно только восхищаться, благоговеть перед еечистотой. Зина слишком красивая.
Кстати, в выражении ее глаз есть что-то пугающее. Жесткость,готовность дать отпор?
Вот она, Зина, чужеземная кинозвезда, прекрасная принцесса. Злаяпринцесса».
А вот твой «портрет»:
«Официант не сводит с Аси глаз, прикрывает подносом низ фартука,он испытывает непрекращающееся вожделение. И не понять егоневозможно, я и сам… Ася смуглянка-молдаванка – 90-60-90, накоторые у каждого встречного случается незапланированнаяэрекция.
И при такой-то убойной сексапильности взгляд у Аси невыносимотрогательный, как у олененка в зоопарке, и губы у Аси как уолененка, большие, пухлые, и вся она – губы-глаза-челка – олененокс заплетающимися ножками. В общем, Ася – это увидел и пропал».
В первую брачную ночь меня стошнило на моего мужа. На нашегомужа.
У нас же с тобой всегда все было общее, правда?
Скучаю, люблю тебя.