Штопор

Командир отряда несколько увеличил высоту, но прогрев воздухашел так быстро, что от болтанки надо было лезть на тысячу метров, аэто значило дать себя обнаружить.

По условиям задания на цель — полигон — надо было выйти незамеченным «противником»: укрыться от ока радаров, обойти ракеты,ускользнуть от истребителей. Но это все условно. И хотя там, кудалетели штурмовики, невдалеке базировались истребители, радары ПВОсвоими щупальцами прощупывали небо, зенитные ракеты нацелены ввысь;Николай не предполагал, что за их полетом тщательно следят и всеусловия игры будут соблюдены, потому строгое выполнение режима ипрофиля полета несколько озадачило его: ради чего так стараетсякомандир — мстя за прежнюю обиду, выматывая его до седьмого пота,или по натуре такой зануда, солдафон и педант?

Как бы там ни было, командир есть командир, и повод ему длялишних придирок Николай постарается не давать. А потому трудись,пилот, потей и не ропщи на судьбу — никто тебя сюда не гнал…

Солнце оторвалось от горизонта и зависло, казалось, на одномместе, окутанное маревом, словно паутиной, било прямо в глаза,мешая пилотировать. Воздух накалялся, штурмовики уже бросало, какна многометровых трамплинах. А впереди еще предстояло пройти вдольгорного хребта, перескочить его на узком перешейке и лишь потомвзять курс на полигон.

Температура в кабине, несмотря на интенсивный обдуввентиляторов, росла, руки прилипали к рычагам управления, глазапощипывало.

Интересно, как чувствует себя Сташенков? С его комплекцией,наверное, не очень-то здорово. Но не отступится, чтобы досадить,проучить строптивого подчиненного. Пусть… Посмотрим, у кого нервыкрепче.

Наконец впереди показалась гряда гор. Самолет Сташенковаувеличил скорость, и Николай, чтобы не отстать, добавил оборотыдвигателя.

Гряда гор быстро росла, поднимаясь перед носом самолета.Сташенков круто развернулся вдоль нее. Николай чуть приотстал иусилил внимание — скоро будет перешеек, не запоздать бы с боевымразворотом, возможности над перешейком очень ограничены.

Штурмовик Сташенкова чуть клюнул носом и с левым креномустремился ввысь. Николай потянул ручку пилотирования. Самолетвзмыл и, как легкий, натренированный скакун, перемахнул через узкуюгорловину.

И снова снижение, полет на бреющем. Теперь штурмовики шли наддолиной, петлявшей между гор, и скорость пришлось сбавить доминимальной, что усложнило пилотирование — самолеты не так чуткослушались рулей управления.

Неожиданно справа появились истребители. Они барражировали чутьвыше, видимо, поджидая их. Пара остроносых, острокрылыхперехватчиков, серебром сверкавших в лучах солнца. Они сделали круги, погасив несколько скорость, пошли неожиданно параллельнымкурсом. По всей вероятности, штурмовиков они не видели, а командутак идти получили с КП, там догадывались о примерномместонахождении самолетов, знали о готовящемся «ударе»«противника».

Минут пять штурмовики и истребители летели параллельным курсом.Истребители делали змейки, осматривая впереди пространство и гасяскорость, отчего далеко не уходили. У очередного перешейка, гдепредстояло сделать еще одну горку, они снова встали в круг изаметили штурмовиков.

«Теперь придется покрутиться как белка в колесе, — подумалНиколай, — и удержаться в хвосте у командира будетнепросто».

Сташенков прибавил скорость — для лучшей маневренности — и повелштурмовик круто вверх. Николай не отставал, видя, как резкоизломали линию полета истребители и помчались за ними. Но во многораз превосходящая скорость не позволила им вписаться в малый вираж,и они проскочили. Стали на высоте делать новый маневр. А Сташенковуже свалил штурмовик влево, еще более увеличивая скорость.

«Ай да Миша, ай да пилотяга! — мысленно похвалил командираНиколай. — Соображает, как накрутить хвостапреследователям».

А когда истребители пошли вдогон и приблизились на дистанциюоткрытия огня, командир снова потянул машину на боевойразворот.

«А вот это уже ни к чему, — огорчился Николай. — Втактике, как и в шахматах, одни и те же ходы чреваты плохимипоследствиями».

К счастью, истребители не рискнули атаковать — рядом были горы,и им не хватило бы радиуса для выхода на прямую, — онипрекратили преследование.

«Вот тебе и тихоход! — еще раз с одобрением подумал оштурмовике Николай. — Прав преподаватель тактики майорКлеверов — незаменимая машина на поле боя».

Перевалив очередную гряду, штурмовики вышли на простор, иНиколай увидел впереди полигонные вышки, мишени. Сташенков с ходудовернул самолет на цель и понес к макетам танков, которые надобыло поразить.

«Лихо, но безграмотно, — не одобрил Николай такойманевр, — высоты для открытия огня может не хватить».

И не ошибся: разрывы снарядов заплясали у мишеней, когда доземли оставались десятки метров. Николай нажал на гашетку и тут жеотпустил: осколки рикошетом пошли вперед, поднимая бурунчики пыли,под брюхом самолета командира.

— Прекрати стрельбу! — тут же в наушниках завопилголос Сташенкова, нарушая режим радиомолчания. — Прекрати!

Значит, осколки зацепили…

— Опоздал с предупреждением, — огрызнулся Николай.

— Кретин, — не постеснялся в выражении Сташенков!

«Не командир, а душман из племени джу-джу. На зря его Джафаромпрозвали», — подумал Николай. Откуда у него такаязаносчивость, хамство, пренебрежительное отношение к младшим позванию?.. Хотя удивляться нечему! Сташенков не первый и непоследний. Немало у нас еще самодуров, притом есть чином намногоповыше, чем Сташенков.

На аэродроме, когда Николай подошел к Сташенкову, чтобывыслушать замечания, тот, не стесняясь техника самолета,заорал:

— Ты что, чудак на букву «эм», не соображаешь, какстрелять?

— А ты, чудак на букву «хам», не соображаешь, как строитьманевр? Или тебя тактике не учили?

У Сташенкова, казалось, глаза вылезут из орбит, губы толькошевелились, но ничего не произносили. Наконец он прошипел:

— Тебе лучше рапорт подать о переводе. Может, жена заболелаили еще что…

— Нет, — возразил Николай, — рапорта я подаватьне буду, жена у меня здорова, и летать я буду.

— Ну, ну, — губы Сташенкова скривились в усмешке. Нона разборе полетов он ни словом не обмолвился о случае на полигоне.Николай понимал — это вовсе не означает, что командир отрядаотступился.

3

Наталья начала привыкать и к жаре, и к неинтересной,опостылевшей еще в селе работе на подсобном участке по выращиваниюовощей, помощи в столовой — Марина придумывала всяческие блюда,пекла то пироги, то пряники, если узнавала, что у кого-то из солдатдень рождения; водила ее в казарму, ленинскую комнату, вместеписали лозунги, подбирали для стендов из журналов рисунки,фотографии; Наталья все делала машинально, как показывала и училаподруга, ничем не выдавая, что эти занятия нисколько не скрашиваютее жизнь, не очищают душу от гнетущей тоски. С Николаем отношенияоставались прежними: жили рядом, старались не замечать друг друга,разговаривали мало — вопрос, ответ, — да и разговариватьвремени не оставалось. Он почти не бывал дома — то ночные, тодневные полеты, то предполетная подготовка, то разбор полетов.Нередко приходил усталый и расстроенный. Она ни о чем не спрашивала— и в хорошие времена он не откровенничал о служебных делах, теперьи вовсе ее вопросы вызвали бы недоумение. И все-таки многое, чтопроисходило у него на службе, она знала: Марина была в курсе всехсобытий и охотно посвящала ее.

Как-то они возвращались из солдатской казармы, где наводили уюти красоту. Марина рассказывала:

— …Ничего удивительного, каждый считает себя здесьвременщиком: приехал, отбыл три-четыре месяца и — до свидания,зачем ломать голову над какими-то новшествами, над изменениеммишенной обстановки (это уже слова мужа) — по старинке-топроще. А вот твой Николай нашел время и придумал какое-тооригинальное решение проверки новых систем оружия. В общем, он утебя умница, в отряде его уважают, а Валентин в восторге.

Да, Николай умел поставить себя, но что Наталье от егоавторитета? Он и дома корректен, внимателен, заботлив, но для нее,видно, этого мало, и хотела бы она заставить себя полюбить его — неполучается…