Штопор

Она успокоилась, сложила в стопку книги, выключила настольнуюлампу — уже начинало светать. Голова была тяжелая — невыспалась, — и Наталья юркнула под одеяло. «У меня всепрекрасно, — сказала себе, как при аутотренинге, —замечательный муж и послушная дочурка. Живу в уютном городе, вблагоустроенной квартире. Муж — летчик, я — медсестра; вот немногообживусь и пойду работать. А чего еще? Разве только птичьего молоканет. И то можно купить в магазине… Все хорошо, и все будет ещелучше…»

Мысли стали обрываться, туманиться. И вдруг — пулеметная очередьпрямо в дверь. Пули свистят со звоном, не давая ей подняться иубежать.

— Мамочка, мамочка! — закричала откуда-тоАленка. — Там звонят.

Наталья с трудом проснулась и услышала, как надрывается звонок вприхожей.

— Минутку, сейчас открою, — отозвалась она, торопливонадевая халат.

Прошлепала к двери, протирая глаза ладонью. Щелкнула ключом. Вдверях стоял капитан Марусин, штурман Сташенкова, с которым Николайпознакомил в день приезда.

— Здравствуйте, Наталья Николаевна, — виноватопроизнес капитан. — Простите, что потревожил вас.

— Что-нибудь с Колей?! — вырвалось у нее.

— Ничего страшного, — стал успокаивать Марусин. —Легкое ранение. Николая отправили в госпиталь, в Ташкент. Еслихотите к нему, через два часа туда летит наш самолет.

— Да, да, я сейчас. — Наталья кинулась в комнату, самане зная зачем. Слезы заливали глаза.

4

Небо было черным, исполосованным непонятными серо-белыми ижелтыми следами — то ли перистыми облаками, как называли ихметеорологи, предвестниками теплого фронта, то ли трассами снарядовкрупнокалиберных пулеметов, а возможно, и «Стингеров», — всеэто стремительно проносилось мимо, снизу вверх; ветер звенел вушах, сдавливал все тело, особенно правую сторону, и Николай никакне мог дотянуться до вытяжного кольца парашюта.

Скорость возрастала, до земли оставалось не так уж много, и еслион в ближайшие секунды не раскроет парашют — конец.

Он сделал еще попытку. Ему было очень тяжело и больно, ноНиколай все-таки дотянулся до кольца и дернул. Его привычнотряхнуло, правда, значительно слабее, как при тренировочных прыжкахс парашютом. «Неужели лопнул купол? — предположил он. —Или купол перехлестнуло стропами?» Больно и тяжело было пошевелитьголовой, что-то мешало — ну конечно же ЗШ — защитный шлем. Николайсдвинул его левой рукой, посмотрел вверх; ни купола, ни строп неувидел. А вот трассы — да, это были трассы крупнокалиберныхснарядов, и они проносились все ближе. И ему от них не уйти. Зря онпоспешил раскрыть парашют, теперь душманам легче целиться.

Только так он подумал, как пуля впилась в плечо. Боль причинила,правда, небольшую — так, комариный укус, — но он-то понимал —эта рана смертельна, у него же гемофилия, плохая свертываемостькрови…

Небо посветлело, трассы исчезли. И… он уже не падал, а лежалгде-то в очень удобном и тихом месте под белым пологом, на мягкойпостели. Нет, это не полог, а потолок… стены, кровати рядом. На нихлюди…

— Вот и отлично, — склонился над ним пожилой мужчина вочках, в белом колпаке и белом халате. — Как себя чувствуем,герой?

Слово «герой» Николаю не понравилось, и тонигриво-взбадривающий, каким утешают мальчишек; он-то понимает, вкаком положении находится, и сладкие пилюли не помогут. Хотелответить: «Вы же сами сказали — отлично», но это оказалось не подсилу, и он лишь выдавил:

— Прекрасно, доктор.

Но доктор иронию не понял, отечески задержал руку на плече.

— Вот и чудесно! Потерпи еще немного, герой. Потерпи.Теперь все страхи позади.

— Он много потерял крови, Евгений Петрович, дважды терялсознание, — сказала стоявшая по другую сторону кровати девушкас красным крестиком на белой косынке. — Его надо срочно наоперацию.

— Занимайся своим делом, Татьяна, и не паникуй, —недовольно посоветовал девушке доктор. — Ты же видишь, мы небездельничаем. Закончим с тяжелыми, возьмем и его.

— Он много потерял крови, — стояла на своеммедицинская сестра.

— Это не самое страшное. Тем более к нему жена прилетела.Как считаешь, заставить ее ждать, пока мы операцию сделаем, илисейчас свидание разрешить?

«Наталья! — удивился и обрадовался Николай. — Как онаузнала и как могла так быстро оказаться здесь? И с кем оставилаАленку?» — Он глянул на свою бледную и исхудавшую за одну ночьруку. Не хотелось, чтобы Наталья видела его слабым и беспомощным, агубы невольно прошептали:

— Пропустите ее…

Наталья… Наташа… Милая, дорогая жена! Черные глаза, несмотря назастилающие их слезы, излучают необычный свет и тепло; а на бледномлице следы бессонницы и переживаний. Значит, любит… Значит, и егомуки не напрасны — испытание ревностью и знойным солнцемКызыл-Буруна, немилосердными горами Памира и беспощадным огнемдушманских снарядов; возможно, и эта боль легкой, но, как он понялсо слов медицинской сестры, опасной раны — за любовь?.. Что ж,Наталья заслуживает того. И что бы с ним ни случилось, онблагодарен ей и ни о чем не жалеет…

Наталья подошла к нему, хотела улыбнуться, но из глаз полилисьслезы, и она, наклонившись, смахнула их и стала целовать егообросшее за сутки щетиной лицо.

— Не надо, — попросил он. — Рана пустяковая,только что был врач… — То ли приход ее, то ли укол, который онсквозь забытье почувствовал комариным укусом, уняли нестерпимуюболь и прибавили ему сил. Ныло только плечо, а сердце гулко иучащенно стучало. Для убедительности высвободил из-под простыниздоровую руку и ласково провел по лицу Натальи. — Успокойся,все хорошо.

— Ты очень бледный, — сказала Наталья, коснувшисьпальцами его щеки. — И похудел…

— Это за неделю-то? — улыбнулся Николай. —Значит, о вас сильно скучал. Как там Аленка, с кем ты ееоставила?

— С соседями. Не волнуйся, все будет хорошо. Как чувствуешьсебя?

Он предпочел обойти вопрос молчанием: если Наталья узнает, что унего гемофилия, панически перепугается. Вот врачу или сестре надобыло открыться: крови действительно потеряно много, самочувствиеотвратительное, перед глазами все плывет и кружится, словно онпотерял в полете пространственное положение и падает беспорядочно…Нет, не надо: еще подумают, что он заботится только о себе. И онспросил об Аленке:

— Как ей школа? Не обижают?

— Нет. Она довольна. Я привезла тебе фруктов, меда, соков.Может, покушаешь?

— Только попить.

Жажда мучила его еще там, в горах, вскоре после ранения, но онтерпел, понимая, что ту воду, которая рядом, даже из речки питьнельзя, можно подхватить гепатит, а в его положении незначительнаяинфекция приведет к самому худшему.

Он выпил стакан виноградного сока, но сладость только усилилажажду, и он попросил простой воды.

Медицинская сестра, которая спорила с врачом, принесланесладкого чая и предупредила, что больше пить нельзя.

— И на том спасибо, — пошутил Николай и похвалил: — Нечай, а живительная вода. Вы воскресили меня, сестричка. Теперьможно и обождать с операцией.

— Ему будут делать операцию? — всполошилась Наталья,вопросительно уставившись на сестру.

— Обязательно. Рану только обработали.

— Когда тебя ранили? — Тревога не исчезла из голосаНатальи.

— Когда? — переспросил Николай, прикидывая, сколько жеон был без сознания. Той ночью или прошлой? — А где я, вТарбогане?

— Вы в Ташкенте, в хорошем госпитале, — охотнопояснила сестра. — И заминка с вашей операцией —ненадолго.

Значит, ранило прошлой ночью, где-то около двенадцати. Не прошлоеще и суток, а он уже в Ташкенте, и жена успела прилететь… Емуказалось, прошла вечность.

— Сегодня ночью, — попытался он успокоить жену. —Ты не волнуйся, все будет хорошо.

— Еще ночью? — встревожилась Наталья. — Почему жедо сих пор? У него же плохая свертываемость крови, возможно,гемофилия.

— Что же вы молчали раньше? — посмотрела сестра наНиколая с укором и встала. — Я сейчас.

— Не надо, — остановил ее Николай. — Пустьзанимаются тяжелоранеными, я потерплю. Только сделай, сестричка,еще укол, чтобы я заснул.