Штопор

— Кто такой Масуд?

— Сардар. Военный начальник, господин.

— Почему же вы не ушли к нашим? Не сдались?

Женщина помолчала.

— Поначалу мне удалось уговорить Абдулахаба уйти вСоветский Союз. Но в последний момент муж передумал: у наспоявились драгоценности, и он сказал, что в Советском Союзе ихотберут. Потому решил перебираться в Арабские Эмираты. Мыпоссорились…

— Да, невеселая история, — посочувствовалНиколай. — И чего вам в Советском Союзе не хватало?

— Вы летчик? — спросила Земфира.

— Да.

— А чего вам на земле не хватало, что вы полезли внебо?

— О-о, — засмеялся Николай, — вы хотите сказать,что вас в чужую страну тоже позвала романтика?

— Нет — глупость, а не романтика. Вот вы чудом осталисьживы, а я… Мать не раз говорила мне, что значит жена мусульманина.Да и сама я знала, видела, как отец обращается с ней. А когда оноставил нас, мне казалось, что виноват материн строптивый характер.Хотелось доказать, что счастливую семью создают любовь, женскаянежность и покорность. Ошиблась. Покорность — это унижение,рабство, это надругательство над собой. Лучше умереть, чем такжить…

Плечо ныло, и по телу разлилась такая слабость, что трудно былопошевелиться. А становилось холодно, не согревала и демисезоннаякуртка. Николай застегнул замок повыше, приподнял воротник — непомогло; его начала бить дрожь.

Женщина прислонила к его лбу ладонь.

— У вас жар, — сказала тоном медсестры, приставленнойухаживать за больным. — Вам надо сделать хорошую перевязку,продезинфицировать рану.

— В этих-то условиях? — усмехнулся Николай.

— У вас есть аптечка?

— Только индпакет.

— Давайте индпакет.

— До утра потерпим.

— Мне кажется, рана сочится, я чувствую запах крови.

— Ничего, вся не вытечет.

Он тоже чувствовал, что левая сторона куртки намокла еще большеи сильно отяжелела, но довериться жене душмана не решался: ктознает, что у нее на уме; стоит чуть надавить на рану, и он потеряетсознание. А возможно, где-то недалеко ее муж с единоверцами. Надоуходить как можно дальше.

Надо идти. Видимо, душманы организовали погоню… С такой болью вплече он плохой ходок. И здесь оставаться небезопасно — узкаягорловина между рекой и горами, на них запросто могут наткнуться… Ивертолету сесть трудно, особенно при таком ветре.

В том, что в полку уже что-то делается для оказания помощидесантникам и экипажу вертолета, Николай не сомневался. Нопрактически эта помощь может явиться не раньше утра: десантниковвыбросят на Золотую гору (душманы к тому времени могут и самиуйти), Николая обнаружат, когда он даст им сигнал. А ракетницувзять из вертолета не удалось, не до нее было. Значит, при любыхситуациях надо уходить отсюда, найти более подходящее место дляпосадки вертолета и спрятаться там…

Его тревога, видимо, передалась и женщине.

— Надо идти, — сказала она тоном, в котором Николайуловил искреннее желание помочь ему.

А ему трудно было подняться. Голова гудела от боли, и он боялсяпотерять сознание.

— Если Абдулахаба ранили, он пошлет за мной погоню, —заговорила она еще убедительнее. — И у меня драгоценности, скоторыми он не захочет расстаться… Давайте я помогу вамподняться, — взяла она его под руку.

— Подождите. Душманы могут прятаться за камнями и увидятнас.

— Пока их здесь нет, но где-то недалеко. — Она еще развыглянула за валуны и встала. — Видите, не стреляют. —Снова взяла его под руку.

Он с трудом поднялся и, поддерживаемый ею, медленно и осторожностал спускаться вниз, где валунов было меньше и идти легче.

Ветер стихал, и Николай подумал, что вертолеты могут появитьсяраньше. Но как дать им знать о себе? Разжечь костер?.. Душманыухлопают его раньше, чем вертолет решится на снижение.

А идти было очень тяжело. Каждый шаг отдавался по всему телуболью, голова кружилась, и ноги казались свинцовыми. Он обхватилздоровой рукой плечо женщины и, как ни стыдно было, почти висел наней, чтобы не упасть. Она, к его удивлению, оказалась намногосильнее, чем предположил он, глядя на хрупкую и худую фигуру.

Они прошли еще минут сорок, и вдруг Николаю показалось, что заними кто-то идет. Он обернулся. Ни светящихся глаз, ни какой-либоподозрительной тени не увидел. И все-таки проверить надо было.

У реки по-прежнему встречались редкие невысокие деревца иликолючий кустарник. Он выбрал кустарник погуще, сразу за поворотом,и шепнул Земфире:

— Подождем.

Идти дальше не хотелось. И из-за усталости, и из-за того, чтоздесь было сравнительно тихо и площадка позволяла вертолетубеспрепятственную посадку. И отсюда они первыми увидели быпреследователей…

Вот только собачий холод. Зубы снова начали выстукиватьпротивную дробь. И боль — словно кто-то выкручивает руку.

— Наденьте мою куртку, — предложила Земфира и сталарасстегиваться.

— Не выдумывайте, — остановил ее Николай. — Самизамерзнете.

— На мне свитер, теплый, из овечьей шерсти.

— А на мне — летная куртка, с ватином и подкладкой, —попытался шутить он. Но каждое слово отдавалось в плече болью.

— Тогда кладите вот сюда голову, вам будет удобнее иотдохнете быстрее.

— А если усну?

— Я буду сторожить. Или как у вас, военных: на страже…Все-таки, может, перевязать рану?

— Нет. Бинт присох.

Она почти силой положила его голову к себе на колени,наклонившись, старалась согреть своим телом.

Он был ей благодарен и почти верил. Как оказывается мало надо,чтобы понять человека, проникнуться к нему сочувствием и уважением.И Земфирины руки, прикрывшие полой куртки раненое плечо ипридерживающие голову, были так нежны и ласковы…

— С матерью поддерживаете связь? — спросил он.

— Изредка, — вздохнула Земфира. — Если бы оназнала всю правду, она не пережила бы… — Помолчала. — Какя соскучилась по ней, по своей уютной квартирке, по алой кроватке,по красивому Ташкенту. Вы были в Ташкенте?

— Да.

— Правда, красивый город? — Она снова помолчала,вздохнула. — Далеко нам еще идти?

— Если ваш муж с дружками не помешает, завтракать будем унаших.

— Он либо ранен, либо убит, иначе догнал бы.

— Жалко его?

— Было жалко… пока не узнала, что он изнасиловалдвенадцатилетнюю девочку.

— А почему вы раньше не перешли на сторону народнойвласти?

— А вы видели эту народную власть?

— Разумеется, видел.

— А мы служили ей. Абдулахаб — в геологоразведочномуправлении, я преподавала в школе-интернате русский язык. И если быне ушли к моджахеддинам, нас уже не было бы в живых.

— Почему?

— Потому на словах они — за народную власть, а на деле…

— Но не все же! — возразил Николай.

— Не все, — согласилась Земфира. — Но их такмало, что приходится нашим, советским, воинам удерживать народнуювласть.

— А как же с выводом наших войск? Что будет после?

— Не знаю. Во всяком случае, мне кажется, руководителямлегче будет договориться — не на кого будет кивать, что-денавязывают им чужую волю.

— Неужели они не понимают, не оценивают ту помощь, которуюСоветский Союз им оказывает?

— Они не верят в бескорыстие. К этому их приучили баи,которые за горсть риса семь шкур сдерут.

— Невеселая картина, — заключил Николай.

Внезапно слух его уловил далекий, то появляющийся, то исчезающийстрекот, похожий на шум работающих двигателей вертолета. Или это отболи в плече обманчивый шум в ушах?..

Нет, стрекот все явственнее, все четче.

Прислушалась и Земфира.

— Вертолет? — спросила она.

— Похоже. И, кажется, не один.

Да, это гул вертолетов. Они шли с запада вдоль долины, помаршруту, по которому часа два назад летел он, Николай. По меньшеймере — пара. Наверное, сам командир полка с кем-то. А возможно, и сЦентрального успели прилететь: десантники из группы Штыркинасообщили о положении дел, и командование выслало подкрепление. Да иветер заметно ослаб, так что берегитесь, душманы!

Николай приподнялся и готов был от радости кричать во все горло.«Возвращаться обратно, — мелькнула мысль. — Душманы,завидя такую силу, драпанут, несомненно».