Штопор

Николай и сам понимал: если через минуту они не сядут, пламяподберется к основному топливному баку или к снарядам… Но и сестьздесь — либо разбиться о камни, либо попасть под пули душманов,потому он тянул, как мог, вел вертолет со скольжением над самымсклоном, стараясь отойти подальше.

Что-то позади треснуло — то ли обломился один из шпангоутов,перебитый пулями, то ли еще что… Вертолет вот-вот может развалитьсяна части. Нет, должен еще минутку выдержать. Еще немного… Еще…

Ветер раздувал пламя, и впереди обозначились контуры деревьев, ав просветах между ними изгиб реки, отразивший отблеск пламени.

Едва Николай успел отвернуть вправо и взять на себя ручкууправления, как машина ударилась колесами о землю. Летчиков кинулона приборную доску, и, если бы не защитные шлемы, не бронежилеты,им пришлось бы худо…

Ручка управления уперлась в нагрудную пластину бронежилетаНиколая и так сильно сдавила грудь, что он не мог перевестидыхание. А тут еще Мальцев упал справа в проход. Он ударилсяголовой обо что-то и никак не мог выйти из шокового состояния;мычал, стонал и не поднимался. А пламя уже гудело, било черезперегородку, разделявшую пилотскую кабину с пассажирской.

Николай задыхался — и от упершейся в грудь и заклинившейся ручкиуправления, и от тяжести штурмана, и от дыма. Ни пошевелиться, нивздохнуть; перед глазами мелькали бабочки, расплывались то черные,то оранжевые круги. Он понимал, что теряет сознание, и ничего немог сделать. Неужели так на роду написано — сгореть заживо? Втридцать два года… А как Аленка, Наталья, отец, мать?.. Сколькогоря они пережили!.. А этого не переживут…

Он собрал последние силы, втянул в себя воздух. И напрягся.Штурман снова замычал и приподнялся. Николаю чуть полегчало.

— Вставай! — крикнул он, но голоса не услышал. Штурманзастонал, распрямился.

— Открой блистер! — кивком головы указал Николай всдвижную форточку, через которую надо было выбираться.

Штурман соображал плохо, стонал, качался из стороны сторону,грозя снова придавить его.

Николай уперся ногами в пол и с большим трудом приподнялся,самую малость, из-под ручки управления. Попробовал левой рукойдотянуться до сдвижного блистера, но рука повиновалась плохо, и влевом плече вдруг больно кольнуло. Он повернул голову и увиделразорванную ткань куртки. Ранен…

Штурман наконец пришел в себя, понял, в какой они находятсяситуации, и схватился за ручку сдвижного блистера. Потянул назад.Она не стронулась с места.

— Заклинило! — крикнул он.

А пламя уже прожгло перегородку, и от жары становилосьнестерпимо сидеть.

— Сбрось аварийно, — указал взглядом на красную ручкунад блистером Николай.

Штурман схватил красный Т-образный рычажок и дернул вниз,блистер вылетел наружу. В проем рванулся ветер, облегчаядыхание.

— Помоги отжать ручку, — попросил Николай. Вдвоем кней трудно было подступиться, да и оба были в таком состоянии, чтосил хватило лишь на то, чтобы сдвинуть ручку лишь на миллиметр, ито в сторону. Но этого миллиметра оказалось достаточно, чтобывыбраться из капкана.

— Прыгай! — освободил Николай место штурману.

— Я за тобой, давай, — поторопил его Мальцев.

— Прекрати! Быстро!

И пока Николай отстегивал парашют, штурман прыгнул.

Очень мешал бронежилет — сковывал тело, отяжелял, — носбросить его не было времени — пламя уже лизало одежду, и довзрыва, по прикидке Николая, оставались считаные секунды.

Он не ошибся в расчете: едва упал на землю и покатился отвертолета, как полыхнуло пламя. Его обдало огненными брызгами;ткань на бронежилете вспыхнула в двух местах, опалив лицо. Николайприжался грудью к земле.

Вокруг было светло как днем: невдалеке он увидел Мальцева,лежащего у камня и машущего ему, слева — редкие деревца, закоторыми угадывался берег речки, впереди — большие валуны, закоторыми можно укрыться от пуль душманов и от новых огненныхвсплесков вертолета. И Николай пополз туда. Боль в плечеусиливалась, затрудняла дыхание, и он, чтобы не тревожить рану, легна правый бок, стал передвигаться, опираясь на прикладавтомата.

Пламя над остатками вертолета то клубами взлетало к небу —начали рваться снаряды, то заслонялось черным дымом — гореловытекающее из маслобака масло.

— Сюда, командир, сюда! — Мальцев сноровисто, словноящерица, скользнул за валун. А Николай выбивался из последних сил —боль в плече становилась нестерпимой и при малейшем движениипронзала все тело.

Он до крови прикусил губу, остановился, сплюнул. Позадибабахало, гудело и трещало, и трудно было разобрать, стреляют лиэто душманы, рвутся снаряды или гудит пламя, раздуваемое ошалелымветром.

Мальцев показался из-за валуна, схватил Николая за руку ипотащил.

— Они же стреляют, гады, — сказал, переводядыхание. — И светло как днем. Надо уходить, командир.

Николай, сцепив зубы, еле сдерживал стон.

— Перевяжи, — проговорил он чуть слышно.

— Сейчас. Потерпи немного. Надо вон в тот закуток, —кивнул он влево, где виднелось целое нагромождение валунов.

— Не могу… Сними бронежилет.

Мальцев, положив автомат рядом, чтобы был под рукой, досталиндивидуальный пакет, сунул за пазуху — он был уже без бронежилета— и стал стаскивать с командира хотя и неудобную, но не разспасавшую одежду. Осмотрел рану, присвистнул. Но сказалободряюще:

— Ничего страшного, командир. Сейчас мы ее… Куртку сниматьне будем. Главное — кровь остановить. Кость, похоже, не задело…

Николай и сам надеялся, что кость не задета, но остановитькровь, вспомнил он прежние порезы, тоже будет нелегко.

— Потуже, — попросил Николай, когда штурман сталбинтовать плечо.

— Само собой… Только не так-то здесь просто — плечо… Воттак. Полегчало?

Николай кивнул, хотя боль нисколько не унималась.

— А теперь — за те камни, — командирским тономприказал Мальцев. И, подхватив автомат, пополз вперед.

У Николая кружилась голова, боль, словно раскаленная магма,обдавала грудь, лишала его сил. Ползти было трудно, рука и ногипочти не повиновались, но ползти надо было, надо было добраться доболее надежного укрытия.

Стрельба позади стала стихать, и пламя поубавилось — в томзакутке, куда им удалось наконец добраться, было темно и почтибезветренно; значит, можно переждать, пока пожар совсем потухнет,чтобы в темноте уйти отсюда еще дальше. Душманов здесь, видимо, недвадцать-тридцать, как передал радист, а намного больше, и вближайшее вредя дозорным (если кто-то из них уцелел) и десантникамникто и ничем помочь не сможет. Надо ждать утра… Экипажи нааэродроме сидят, наверное, в полной боевой готовности и в полномневедении: Савочка и слова не успел произнести в эфир…

Как же все так получилось? Кто их так хитро выманил на пулеметы?Душманы, имевшие радиостанцию и переводчика, или радист с постанаблюдения попал к ним в плен и не выдержал пыток? Пытать душманы,рассказывали побывавшие в плену воины, умеют с иезуитскойизощренностью. И страшная догадка, как вспышка молнии, обожгладознание: «Ракета! Красная ракета!» Тот, кто просил по радиопомощи, красной ракетой предупреждал: посадка запрещена, уходите!Как Николай не додумался раньше!..

— Вон в тот закуток, — указал в темноту Мальцев,помогая Николаю ползти. — Дай мне автомат.

— Не надо. И сам держи наготове.

— Здесь тихо. И можно подняться — вон какие камнищи. —Мальцев встал, ухватил Николая под руку. Голова закружилась ещесильнее, но боль в плече отпустила, и, переждав с полминуты,Николай потихоньку двинулся в темноту. Штурман поддерживал его.

— Абдулахаб! — вдруг донесся из темноты женскийголос.

Мальцев вскинул автомат.

— Кто здесь? — спросил он, озадаченный нежным, зовущимголосом, совсем не вязавшимся с военной обстановкой.

Молчание.

— Выходите, иначе стрелять будем! — Мальцев передернулзатвор автомата.

Из темноты показалась тонкая женская фигура с поднятыми руками.Приблизилась к ним. Вспыхнувшее над вертолетом пламя озарило на мигкрасивое лицо с большими черными глазами, спортивную одежду.