Штопор

И вот повстречался Николай. В тот вечер, шестого ноября, онапошла в Дом культуры. Сколько там было красивых летчиков! НоНиколай увидел ее, посадил на первый ряд, а едва кончился концерт,протиснулся к ней и не отпускал от себя ни на минуту. Проводилдомой, назначил встречу еще. Через полгода сделал предложение. Онахотела было повременить — все-таки рассчитывала на лучшую партию, аНиколай ни красотой не выделялся, ни ростом, ни смелостью:обыкновенный середнячок, широкоскулый, сероглазый и мямляпорядочный — сколько раз пытался что-то сказать ласковое и начиналвдруг заикаться, путаться — тоже летчик; но когда мать и старшаясестра заметили ее колебание, зашипели, как на слабоумную. «Тожемне красавица нашлась, — съязвила сестрица. — Кому тынужна с восьмью классами? Это один дурачок нашелся, и быстреесоглашайся, пока он не передумал».

И она согласилась…

Что же делать теперь? А если Артем откажется? Восемь классов —это еще полбеды, а вот Аленка… Нет, он не такой, он добрый,благородный, любит ее.

И она стала ждать.

5

Николай приземлил бомбардировщик и порулил на стоянку, гдевиднелась группа людей — поджидали авиаспециалисты. Еще издалиузнал среди них командира полка, и на душе сразу полегчало. Сколькоон пережил и передумал в эти дни! И решение принято, бесповоротно —он едет на полигон. Только бы за это время не послали никогодругого. Не должны бы… Желающих особенно не находилось. А Натальеон даст право выбора…

Полковник Щипков выслушал рапорт Николая, пожал ему руку.

— Поздравляю с возвращением. Как машина?

— Превосходная. Будто ласточка, легкая в управлении,устойчивая. На всех режимах ведет себя безупречно. На таком кораблелетать одно удовольствие.

— Вот и хорошо, дадим его твоему «праваку», когда онвернется с курсов. Кстати, товарищ старший лейтенант, —обратился полковник к Симоненкову, — берите бегунок иоформляйте документы на отъезд.

— Есть! — Симоненков вытянулся в струнку и бросилбеглый взгляд на Николая, в котором нетрудно было увидеть страх, итут же успокоился, поняв, что командир не собирается препятствоватьему. — Разрешите идти?

— Так сразу? — усмехнулся полковник. — Вы хотькорабль-то сдайте. И командиру экипажа можете понадобиться.

— Пусть идет, — как можно спокойнее сказалНиколай. — Обойдемся.

И Симоненков шмыгнул из строя, как лиса из клетки.

— Ишь, обрадовался, — кивнул вслед Щипков. — Мыпо пять лет «праваками» вкалывали и не рыпались, а им на третьемгоду командирский штурвал подай. Шустрые ребята. Хотя их тожепонять можно… А разнарядку на одного прислали… Ну что ж, сдавайтемашину и — отдыхать. Свободны. — И полковник пошел кмашине.

— Разойдись! — скомандовал Николай и догнал командираполка.

— Разрешите обратиться, товарищ полковник. По личномувопросу.

— Слушаю вас.

— Я по поводу полигона. Еще не подобрали кандидатуру?

Щипков внимательно посмотрел ему в глаза, не догадываясь опричине вопроса. Помолчал.

— Может, и подобрали. А почему это вас волнует?

— Я хотел просить, чтобы послали меня.

— Вас? — Лицо командира стало озабоченным — онстарался понять причину такой необычной просьбы. — Вы хотьимеете представление, куда это и зачем?

— Вполне. И потому очень прошу. Летал я, сами знаете, напяти типах, парашютных прыжков имею более двух десятков…

— Не надо, — остановил полковник. — Одостоинствах ваших я знаю. Но не спешите. Посоветуйтесь с семьей. Ипоговорим завтра… А что у вас с рукой? — обратил вниманиеполковник на перевязанный палец.

— Пустяк, порезал немного.

— Зайдите в поликлинику, пусть хоть перевязку сделаютквалифицированно.

Николай и сам подумывал об этом. Повязку он действительно сделалнеумеючи: намотал бинт кое-как, конец его выбился, растрепался. Ноне только из-за плохой перевязки не заживала рана. Николай имарганцовкой промывал порез, и йодом прижигал, а кровь продолжаласочиться, ранка не заживала.

Сестра в перевязочной осмотрела его палец, покачала головой.

— Неделю назад, говорите, порезались?.. Странно. Боюсь, какбы у вас не гемофилия.

— Что-что? — не понял Николай.

— Гемофилия — пониженная свертываемость крови. Сейчас япозову Евгения Ивановича.

Врач тоже долго и внимательно осматривал ранку и заключил:

— Да, гемофилия, несомненно. Возьмите у него кровь наанализ, — давал он указания сестре, — тщательно промойтераствором новокаина, сделайте тугую повязку и введитеантигемофильный глобулин. Завтра зайдите ко мне, — бросилНиколаю. — И впредь старайтесь не допускать никаких ранок!

«Чушь какая-то, — чертыхнулся Николай, выходя изполиклиники. — Знал бы, никогда не пошел. Этим эскулапамтолько доверься, здорового зарежут».

Через минуту боль в пальце утихла, и он забыл о предупрежденииврача…

Николай ехал домой, сдерживая нетерпение и страх, — вдругушла?! Все равно в полку оставаться нельзя; сегодня или завтра всестанет известно, а ловить на себе сочувствующие или насмешливыевзгляды он не хотел.

Она оказалась дома. Но когда он увидел ее решительное лицо,холодные глаза, приготовленное «Здравствуй» застряло у него вгорле. Заныло сердце от обиды, от беспомощности.

Николай молча прошел в комнату, долго переодевался, убиралвзятые в командировку вещи, потом пошел в ванную, умылся,обдумывая, как же себя вести, о чем говорить. Если она настроенатак воинственно, значит, приняла решение. Что ж, как бы он ее нилюбил, как бы ни желал, чтобы она осталась, прежде всего он долженбыть мужчиной. И хватит унижений. Этим любовь тоже не завоюешь.

Когда он вышел из ванной, она сидела на диване, забросив ногу наногу, нервно рассыпая веером листы книги.

— Ты, наверное, ждешь объяснений? — спросила свызовом, злым и срывающимся голосом.

— Зачем? — ответил он на вопрос вопросом сдержанно итоже не своим голосом, только без срывов, глухо и твердо. —Все и без того ясно.

— Тем лучше… Артем тоже вернулся?

— К сожалению.

— Тогда, с твоего позволения, я должна с нимпоговорить.

— Тебе потребовалось мое позволение? — не удержалсяон, чтобы не уколоть ее.

— Собственно… — Она поднялась, готовясь уйти.

— Ты хочешь уехать с ним?

— Ты сам понимаешь, так будет лучше для нас обоих.

— Я так и предполагал, что о дочери ты не подумаешь, —сказал он, чувствуя, как ожесточается сердце. — Предупреждаюсразу — дочь я вам не отдам.

— Ну это мы еще посмотрим.

— И смотреть не надо. Вот мои условия: если ты едешь сАртемом, я подаю завтра же на развод. Причины скрывать не в моихинтересах. И уверен — однополчане и члены женсовета настоят, чтобывоспитание дочери доверили мне.

Наталья закусила губу.

— А если?.. Ты предусмотрел другой вариант?

— Да… Ты можешь поехать со мной.

Она удивленно вскинула брови.

— Куда?

— Есть такая неприметная точка на земле — Кызыл-Бурун. Впустыне.

— Ты хочешь в порядке мести зажарить меня живьем? —вдруг повеселела она, но на глаза навернулись слезы. Отчего бы это?От его благодушия или от жалости к себе?

— Ты вправе не ехать.

— Но… разреши мне все-таки поговорить с Артемом?

— Пожалуйста.

6

Она не понимала, что заставило ее колебаться, дать мужу какую-тонадежду. Зачем? Пожалела? Жалей не жалей, а любит-то она Артема ини за что не останется с Николаем, прощай он ее или не прощай. Путьизбран, и сворачивать с него поздно.

Она мчалась к Артему, как на крыльях, боясь не застать — у негостолько друзей, а возможно, и женщин. От этой мысли ей сделалосьдурно, и она постаралась успокоить себя: нет, он любит только ее,зачем же в таком случае ему было подвергать себя опасности,рисковать авторитетом? И зачем было ему говорить ей слова любви,заверять, что без нее он не представляет теперь себе жизни? Нет, онне лгал, не лицемерил: ради нее пойдет на все…

Артем удивился ее приходу — он тоже укладывал чемодан, вещи былиразбросаны по всей комнате, и ему помогала молодая симпатичнаяженщина.