Саманта

В их отношениях было много такого, чего Саманта не замечала, нежелала замечать, поскольку очень сильно любила Джона. Он с нейвнутренне соперничал, болезненно реагировал на профессиональныеуспехи Сэм. Хотя Джон был одним из самых популярныхтелекомментаторов в стране, и всюду, где бы он ни появился, за нимходили толпы людей, умоляя дать им автограф, Джона, похоже, никогдане покидало чувство, что его успех эфемерен и в любой момент всеэто может кончиться. Он боялся, что его заменят кем‑нибудь другим,что колебания рейтинга способны круто изменить его жизнь. У Сэм всебыло иначе. Она работала заместителем директора второго по величинерекламного агентства Америки; нельзя сказать, что Самантачувствовала себя так уж уверенно, однако ее положение было болеепрочным, чем положение Джона. Профессия Саманты не гарантироваланадежного заработка, и все же за ее плечами было столько успешнопроведенных рекламных кампаний, что ветер перемен страшил еегораздо меньше, чем Джона. Этой осенью, сидя дома в одиночестве,Саманта припоминала обрывки разговоров, припоминала то, чтокогда‑то говорил ей Джон…

«О, Господи, Сэм да ты в тридцать лет достигла таких высот! Чертвозьми, у тебя с премиями выходит больше денег, чем у меня!»

Теперь Саманта понимала, что Джона уязвляло еще и это. Но что ейнужно было сделать? Уйти с работы? Но почему? А чем ей заниматься втакой ситуации? Детей у них не было, а усыновить кого‑нибудь Джонотказывался наотрез.

«Это совсем не то, что собственный ребенок».

«Но он же станет твоим! Послушай, мы могли бы усыновитьноворожденного, мы с тобой еще молоды и можем взять самого лучшегомалыша. А дети так много значат для семьи, любимый, подумай обэтом…»

Во время таких обсуждений ее глаза всегда сияли, а его блестеликак лед и он отрицательно качал головой. На все ее уговорыусыновить ребенка Джон неизменно отвечал отказом. Что ж, теперь емуне о чем беспокоиться. Через три месяца, так, кажется, он сказал, унего родится первенец. Его собственный ребенок. При мысли об этомСаманта вздрагивала, будто от удара.

Она постаралась не думать на эту тему, поднявшись на верхнийэтаж и отперев дверь своей квартиры. В последнее время здесь стоялзатхлый запах. Окна были постоянно закрыты, в комнатах царила жара,растения в горшках засыхали, а Саманта даже не пыталась их спасти.И выбрасывать не выбрасывала. Все, все здесь было пронизанонелюбовью, квартира приобрела нежилой вид, словно сюда заходилитолько переодеться — и больше ничем тут не занимались. И так оно ибыло. Саманта с сентября перестала готовить, она лишь делала себекофе. Завтраком Саманта пренебрегала, обедала обычно вместе склиентами или с другими служащими компании «Крейн, Харпер и Лауб»,а про ужин, как правило, забывала. Если же ее вдруг одолевал голод,то она по дороге домой покупала сандвич и ела его прямо из вощенойбумаги, положив на колени и уставившись в телевизор, по которомупоказывали новости. Саманта с лета не доставала из буфета тарелок,и ее это нисколько не волновало. В последние месяцы она вообще нежила, а существовала, и порой ей казалось, что так будетпродолжаться вечно. Мысли Саманты были только о том, что произошло:она вспоминала, как Джон сказал ей, что он уходит, думала, почемуон ушел, и страдала из‑за того, что он больше не принадлежит ей.Боль сменилась яростью, за яростью пришла тоска, за ней — снованегодование, и наконец к Дню Благодарения Саманту настолькоистерзали противоречивые чувства, что душа ее онемела. Саманта чутьбыло не завалила самую крупную рекламную кампанию, порученную ей завсе время работы в агентстве, а за две недели до этого она зашла вкабинет, закрылась на ключ и упала ничком на диван. На мгновение ейпоказалось, что она сейчас забьется в истерике или потеряетсознание, а может… может, кинется к первому попавшемуся человеку иначнет плакаться в жилетку. Ведь она никому, абсолютно никому ненужна, никого у нее нет! Отец Саманты умер, когда она еще училась вколледже, мать жила в Атланте с мужчиной, которого она считалаочаровательным (с чем Сэм, правда, не соглашалась). Он работалврачом и был жутко напыщенным и жутко самодовольным типом. Ноничего, мама счастлива — и ладно!.. Все равно Саманта не быланастолько близка со своей матерью, чтобы обратиться к ней в труднуюминуту. Она даже о своем разводе сказала ей только в ноябре, когдамать позвонила Сэм по телефону и застала ее в слезах. Матьпоговорила с Самантой ласково, но отношения их не стали от этоготеплее. Слишком поздно… Теперь Саманте нужна была не мать, а муж,человек, с которым она в последние одиннадцать лет лежала по ночамрядом, делила радость и смех… человек, которого она любила и зналалучше, чем свое собственное тело… человек, рядом с которым она поутрам чувствовала себя счастливой, а по ночам — спокойной. И вотего с ней нет… При мысли об этом к глазам Саманты всегда подступалислезы и она впадала в отчаяние.

Но сегодня вечером усталая и замерзшая Саманта впервыепочувствовала, что ей все равно. Она сняла пальто и повесила его вванную сушиться, стянула с ног сапоги и провела щеткой по золотисто— серебряным волосам. Машинально посмотрелась в зеркало, толком неразглядев своего лица. С недавних пор она ничего не видела, глядяна себя в зеркало… ничего, кроме обтянутого кожей овала, двухтусклых глаз и копны длинных белокурых волос. Саманта приняласьраздеваться и наконец скинула черную шерстяную юбку и черно — белуюшелковую блузку, в которых она была сегодня на работе. Сапоги, чтоСаманта сняла и бросила на пол, были куплены в парижском магазине«Селин», а шейный платок с черно — белым геометрическим рисунком —в «Гермесе». В ушах болтались массивные жемчужно — ониксовыесерьги, волосы Саманта собрала в строгий пучок на затылке.Промокшее пальто, повешенное в ванной, было ярко — оранжевогоцвета. Саманта Тейлор, даже убитая горем, была поразительнокрасивой женщиной или, как называл ее творческий директорагентства, «сногсшибательной красоткой». Она повернула кран, и вглубокую, зеленую ванну хлынула горячая вода. Когда‑то в ваннойстояло столько горшков с комнатными растениями, все пестрелоцветами… Летом Саманте нравилось держать здесь анютины глазки,фиалки и герань. На моющихся обоях были нарисованы крошечныефиалочки, а французская сантехника изумляла своим изумрудно —зеленым цветом. Однако теперь вся эта красота потускнела. Как иубранство комнат. Домработница, приходившая к Саманте три раза внеделю, старалась поддерживать в квартире чистоту, но не моглавдохнуть в ее жилище любовь. Увы, любовь покинула этот дом, как онапокинула саму Саманту, а вещи в квартире приобретают лоск толькотогда, когда их касаются теплые, заботливые руки, когда на всехпредметах лежит налет любви, которую женщины способны проявлять вмножестве разных мелочей.

Наполнив ванну горячей, дымящейся водой, Саманта медленнозалезла в нее, легла и закрыла глаза. На миг ей показалось, будтоона плавает в пустоте, где нет ни прошлого, ни будущего, нистрахов, ни забот… но затем настоящее понемногу вновь овладело еемыслями. Работа, которой она была сейчас занята, безумно еетяготила. Агентство лет десять мечтало заняться рекламойавтомобилей, и вот теперь Саманте предстояло разработать эту тему.Она выступила с целой серией предложений: сказала, что можнооттолкнуться от изображения лошадей, снимать рекламные ролики загородом или на ранчо и привлечь к съемкам сельских жителей, этопривнесет в рекламу свежую струю. Но сердце ее осталосьравнодушным, и, понимая правду, Саманта спросила себя, как долгоэто может продолжаться. Сколько еще времени у нее будет ощущениекакой‑то внутренней поломки, нехватки чего- то важного… буд‑томотор работает, но машина никак не может переключиться с первойпередачи на вторую? Она чувствовала страшную тяжесть, еле ползала,словно ее волосы, руки и ноги были налиты свинцом. Наконец Самантавылезла из ванны, небрежно завязала длинные серебристые волосыузлом на затылке, аккуратно завернулась в большое сиреневоеполотенце и, шлепая по полу босыми ногами, пошла в свою комнату. Ееспальня тоже производила впечатление сада: просторная старомоднаякровать скрывалась за вышитым пологом, а на покрывале желтеливытканные цветы. Вся комната была нарядной, желтенькой, вседрапировки украшены оборочками. Когда Саманта обставляла квартиру,эта спальня пользовалась ее особой любовью, но теперь, лежа в нейночь за ночью одна, Сэм ее возненавидела.