Саманта

Даниэла Стил

Саманта

«Скакать по холмам на прекрасном коне, мечтать о любви,любоваться закатом — вот жизненный смысл… А если удастся любовьобрести, то это блаженство почти неземное.»

Глава 1

Поднимаясь на порог своего дома на Восточной 63–й улице, Самантаприщурилась от резкого порыва ветра с дождем, который прямо на ходупревращался в снег. Ветер и дождь хлестали ее по щекам, лицо горелоот обжигающих прикосновений, глаза слезились. Саманта тихонькосопела, как бы понукая себя, принуждая идти дальше, а когдаостановилась перед дверью, то у нее перехватило дыхание: ключупорно не желал поворачиваться в замке. Наконец дверь поддалась, иСаманта буквально ввалилась в теплый вестибюль. Она долго стоялатам, стряхивая капли дождя со своих длинных пепельно-золотистыхволос. Такой цвет встречается редко: казалось, серебряные нитиперекрутились вместе с золотой канителью. В детстве Саманту звали«одуванчиком». Боже, как она ненавидела это прозвище! Ноповзрослев, оценила свои волосы по достоинству. И теперь, ктридцати годам, Саманта даже гордилась своими волосами, поэтому,когда Джон сказал ей, что она похожа на сказочную принцессу, оналукаво рассмеялась и в ее голубых глазах заплясали задорныеогоньки. Тонкие линии красивого лица изящными чертамиконтрастировали с полной грудью Саманты и мягкими округлостямибедер.

Саманта была женщиной тысячи контрастов: огромные искрометныеглаза, такие проницательные, подмечающие все вокруг, и — крупный,чувственный рот, узкие плечи, пышный бюст и — длинные грациозныеруки. Она очень точно подбирала слова, но говорила всегда мягким,тихим голосом. Тейлор почему-то часто представлял себе Самантумедлительной южанкой, томно развалившейся в шезлонге, в пеньюаре,отделанном перьями марабу. Однако она обожала джинсы и ходила вовсене томно, а энергично, размашисто. Вообще жизнь, энергия били в нейключом… но не сегодня вечером и не в предыдущие сто вечеров.

И вот теперь она выжидательно замерла — это уже столько разслучалось с конца августа! — и стояла не шевелясь… дождеваявода стекала с волос Саманты, а она молча прислушивалась… Но кчему? Здесь больше никого не было. Она в старом доме одна. Супруги,которым принадлежал этот дом, уехали на полгода в Лондон, оставивсвою двухэтажную квартиру родственнику, а он в нее почти незаглядывал. Родственник был репортером «Пари матч» и проводилбольше времени в Новом Орлеане, Лос — Анджелесе и Чикаго. Еще вдоме имелась квартира на верхнем этаже. То были владения Саманты…Саманты… Да, теперь это только ее квартира, хотя когда-то онаобитала здесь с Джоном, и они с такой любовью и заботой обставлялисвое жилище. Здесь каждый дюйм дышит элегантностью, черт побери!..Оставляя зонтик в прихожей, Саманта снова подумала о квартире,нахмурилась и медленно пошла вверх по лестнице. В последнее времяона возненавидела возвращение домой и каждый день стараласьприходить все позже и позже. Сегодня Сэм вернулась почти в девятьвечера. Позднее, чем вчера… И при этом совершенно не проголодалась!С того дня, как она узнала печальную новость, у нее пропалаппетит…

— Что-что?.. — Саманта в ужасе уставилась на Джона втот знойный августовский вечер.

Кондиционер сломался, и воздух в комнате был тяжелый,неподвижный. Саманта встретила мужа на пороге в белых кружевныхтрусиках и открытом сиреневом лифчике.

— Да ты с ума сошел?

— Нет. — Он глядел на нее, и лицо у него былонапряженным, деревянным.

Только сегодня утром они сплетались в любовных объятиях… И вдругэтот красавец блондин, похожий на викинга, стал таким…недосягаемым! Словно перед ней совершенно незнакомый человек…

—  Ябольше не могу лгать тебе, Сэм. Нельзя большетянуть с признанием. Я ухожу.

Какое-то время — Саманте показалось, что это длилось несколькочасов, — она молча смотрела на Джона. Не может быть, чтобы онговорил серьезно! Нет, он, наверное, шутит… Но Джон не шутил. Самоеужасное было, что он не шутил! Джон говорил абсолютно серьезно.Саманта поняла это по выражению муки на его лице. Она медленношагнула к мужу, но он покачал головой и отвернулся.

— Не надо… пожалуйста, не надо! — Его плечи дрогнули,и впервые с той минуты, как он завел этот разговор, Самантапрониклась к нему жалостью… Жалость была пронзительной, словноболь… Но с какой стати его жалеть? Почему? Как она может испытыватьжалость к немупосле того, как он сказал такое?

— Ты ее любишь?

Плечи, которыми она всегда любовалась, опять дрогнули. Джонничего не ответил. Однако с каждым шагом Саманты по направлению кмужу жалость все больше отступала на задний план. Вместо нее в душезакипал гнев.

— Отвечай же, черт побери!

Она изо всей силы дернула его за руку, он обернулся и посмотрелей в глаза.

— Наверное, да… Не знаю, Сэм. Язнаю только одно: мне надо на время уйтиотсюда, чтобы я мог во всем разобраться.

Саманта отшатнулась и пошла в дальний конец комнаты,остановившись у самого края изысканного французского ковра;вытканные цветы, по которым ступали ее босые ноги, казалисьнастоящими. Там были крошечные фиалки, и маленькие грязновато —красные розы, и множество более мелких цветочков, которые можнобыло рассмотреть только нагнувшись. Ковер производил впечатлениекартины, нарисованной пастелью и выдержанной в теплых розовато —красноватых и лиловатых тонах; он служил как бы цветовым мостиком,соединявшим нежно — розовые, малиновые и глубокие грязно — зеленыетона мебельной обивки в большой гостиной, стены которой были обшитыдеревянными досками. Верхний этаж этого старинного дома находился вих распоряжении, и Саманта целых два года любовно обставлялаквартиру прекрасной мебелью эпохи короля Людовика XV, которую они сДжоном вместе покупали в антикварных лавках и на аукционах Сотби.Все эти вещи были французскими, в вазах постоянно стояли свежиецветы, картины Саманта выбирала исключительно кистиимпрессионистов, и квартира производила впечатление элегантногоевропейского жилища. В то же время в ней, как считала Сэм, былоуютно. Однако сейчас, когда Саманта стояла, повернувшись спиной кмужу, и с горечью думала, смогут ли они когда‑нибудь стать такимиже, как прежде, ей было не до красот интерьера. Ей казалось, чтоДжон внезапно умер… или все вдруг разбилось вдребезги и склеитьобломки уже не удастся… И все это — из‑за нескольких точноподобранных слов!

— Почему ты мне раньше не сказал? — Она повернулась кДжону, и ее лицо приняло обвиняющее выражение.

— Я… — начал было Джон, но продолжить не смог.

Он ничего не мог сказать, чтобы исправить положение и причинитькак можно меньше боли женщине, которую он когда‑то сильно любил. Носемь лет — большой срок. За это время они могли бы сроднитьсянавсегда, однако этого не произошло, и год назад, когда потелевизору широко освещалась предвыборная кампания, он… оступился.Сначала, когда они вернулись из Вашингтона, он искренне хотелпокончить с этой историей! Честное слово, хотел! Но Лиз неотпустила его, и все продолжалось и здесь, в Нью- Йорке. Тянулось,тянулось и дотянулось до того, что теперь она заставила его такиплясать под свою дудку! Самым ужасным было то, что Лиз забеременелаи не желала избавляться от ребенка.

— Яне знал, как сказать тебе это,Сэм, — пробормотал Джон. — Не знал… я думал…

— Плевать мне на то, что ты думал! — Она кричала начеловека, которого знала и любила уже одиннадцать лет.

Они стали любовниками, когда ей было девятнадцать. Он был еепервым мужчиной, это случилось во время их учебы в Йельскомуниверситете. Джон был таким рослым, таким красивым блондином…звезда футбола, университетская знаменитость, баловень публики. Еговсе любили, в том числе и Сэм, она боготворила Джона с первого дняих встречи.

— А ты знаешь, что думала я, сукин ты сын? — закричалаСаманта. — Я думала, ты мне верен, вот что! Я думала, что небезразлична тебе… А еще… — ее голос впервые дрогнул с тех пор,как Джон произнес роковые слова, — еще я думала, что ты менялюбишь.