Я – сингуляр

У Люши квартира двухэтажная: такие то бросают строить, тоначинают снова. Спальни, туалет и ванная на втором этаже, а здесьгостиная, кабинет и, конечно, туалет и ванная комната длягостей.

Глава 3

Татьяна начала восхождение на второй этаж. Перила ажурные, ужена пятой ступеньке мы увидели ее пышные ягодицы и, главное, вздутыеполовые губы. Татьяна чуть замедлила шаг, задницу чуть подала назади ноги начала ставить на ступеньки не так уж близко одна к другой,чтобы между ними приоткрылось, и высунулся красный дразнящийязычок, распухший и влажный.

Люшины однокашники шумно вздохнули, а Константин ухватилсяобеими руками за свою промежность, простонал, закатывая глаза.Валентина спросила язвительно:

– Тряпочку дать?.. А то испачкаешь трусы.

– Ох, – сказал Константин жалобно, – что женщиныс нами делают!

– Ладно, перестань, а то поверят, что ты еще можешь…

– Я? – удивился Константин.

– Ну да. И попадешь, как кур в ощип.

Татьяна наконец исчезла наверху, разговор возобновился, местамиболее раскованный, местами, напротив, сдержанный. Мужчины то и делопосматривали на лестницу, и, как только Татьяна показалась на самомверху, все взгляды прикипели к низу ее подбритого живота, которыйну никак не закрывает ультракороткая юбочка.

Сдержанно улыбаясь и делая вид, что не замечает наших взглядов,Татьяна медленно и царственно спускалась, ставя ноги таким образом,чтобы нам и с этой позиции рассмотреть накачанные гелем половыегубы. В последний год, как я читал в новостях, эта операцияобогнала по количеству подсадку грудных имплантатов и даже подтяжкулица.

Ольга приняла из рук Татьяны диск, ящик компа с ее стороныдивана, выдвинулась стойка дисковода, через минуту на экранепоявились бегающие с палками в пастях собаки, мельтешащие люди. Всеначали хохотать и указывать пальцами, узнавая себя.

У Лариски лицо несчастное и донельзя встревоженное, я решил, чтопереживает, раз уж другая женщина сумела перехватить внимание, ноЛариска наклонилась ко мне и жарко шепнула в ухо:

– Заметил?

– Трудно было не заметить, – ответил ядипломатично. – Да и нельзя, обидится.

– Понял, как надо торопиться? Если уже в быту такоеначинают, то мы на сцене можем опоздать.

Я сказал осторожно:

– В быту всегда допускается намного больше. Тут игрупповушку можно, а это пока еще не совсем легитимно.

Она покачала головой, горячий шепот жег мне ухо:

– Нет, искусство всегда шло впереди! Мы не должны отдаватьинициативу. Иначе люди искусства потеряют влияние на массы.

– Гм, – сказал я. – Вообще-то да, люди искусствав таких делах всегда шли впереди.

– И вели массы, – дошептала она.

– Да, – согласился я. – Это да. В этом деле велимассы именно вы, творческие люди.

Она гордо вскинула голову, но лицо оставалось озабоченным.

– Надо спешить, – продолжила она вполголоса жуткоделовитым тоном, – скоро вообще начнут ходить голыми.Правда-правда, я читала у одного! Уже скоро.

– Сумасшедший какой-то?

– Нет, его прогнозы всегда сбываются. За что его и нелюбят. Не то баймер, не то когист…

– Гад он, а не баймер.

– Так это ж не он придумывает! Он только предсказывает.

К ее жаркому шепоту начали прислушиваться, Константин возразил снеудовольствием:

– Это только кажется, что предсказывают! На самом делепотому и катится в ту сторону, что такие вот когисты-баймеры… иликак ты его обозвал, напредсказывали!

Но Валентина взяла его за уши и повернула лицом к экрану.Константин умолк и стал смотреть, как люди отдыхают.

Я, поддерживая шутливый настрой, спросил у Лариски деловито:

– Как скоро это будет?

– Не знаю, – ответила она тихонько. – Но ты жвидишь, как к тому идет? Летит, а не идет. Я читала давно, ещемаленькая была, не верила, а теперь вижу, все ускоряется, будто сгоры летит. Как только у Кэрри Минетс вроде бы нечаянно сползлабретелька и зрители на концерте увидели ее грудь, на следующийконцерт было не достать билетов! И на ее сайт ломились так, чтосервер рухнул. И уже через месяц другая певица, ее соперница, КэйтСолсу, тоже освоила трюк с бретелькой. С тех пор пошло добавлятьсякаждую неделю по одной, а потом по две, три, пять…

Она умолкла, поджав губы.

– Все ты помнишь, – сказал я уважительно.

– Не только я, – огрызнулась она, – это такойволчий мир… Надо следить друг за другом!

Ее тонкие красиво вычерченные брови озабоченно сдвинулись надпереносицей, голубые глаза потемнели, в них появился синеватыйблеск легированной стали.

– Да, – согласился я очень серьезно, – надочто-то придумывать круче!

– Что?

– Не знаю, – признался я. – Выйти на сцену впарандже?

Она сказала сердито:

– Сам знаешь, это дорога с односторонним движением.

– Представляю, что на финише, – сказал ядипломатично.

Ее кулачок больно ткнул меня в бок.

– Не распускай фантазию, не распускай!

В дверном проеме появилась Василиса, роскошная ираскрасневшаяся, двести кило нежной розовой плоти, что колышется отмалейшего движения, весело постучала ложкой по косяку. Гостивстрепенулись, женщины деловито начали перегонять мужчин из этойкомнаты в ту, где стол. Нас с Лариской рассадили по разные стороныстола, неча тут разбиваться на пары. Возле нее с двух сторонпоспешили занять места однокашники Люши, никак не запомню их имена,у меня с этим туго, зато рядом со мной села Татьяна и сразу началахихикать, задевать то локтем, то грудью, поглядывать обещающе:среди собравшихся я единственный неженатик.

– Славик, – обратилась ко мне сияющая Василиса, –передай мне, пожалуйста, оливье. Спасибо! А ты почему так мало себеположил?.. Танечка, милая, положи Славику побольше грибочков. Онеще не знает, что ты сама их готовила!

Я с вымученной улыбкой смотрел, как полные холеные рукиперегружают в мою тарелку треть грибов из общего блюда. Если отмагазинного еще как-то можно увильнуть, то отказаться от«приготовленного своими руками» чуть ли не оскорбление. Надо жрать,улыбаться и благодарить, одновременно прикрывая руками тарелку отжелающих «положить еще».

– Довольно, – вырвалось у меня наконец, – а тоЛюше не останется! А он настоящий ценитель.

– Ты тоже оценишь!

– Я не такой эстет, – пробормотал я. – Я человекпростой… за столом.

Василиса засмеялась, призывно колыхая грудью, щеками и складкамина боках.

– За столом мы все без выпендренов!

– Я особенно…

– Мы все такие, Славик. Навались!

– Подожду, – ответил я осторожно, – когданачнется… ну, общее…

Она удивилась:

– Да ты что? Замори червячка! Это навроде аперитива. Легкаязакуска, так сказать, перед решающим боем!

Однокашники Люши уже ели, и я, глядя на них, кое-как жевал этискользкие и отвратительные грибы, как их только и едят, щупальцакакие-то, но сейчас любую гадость едят, мир совсем сдвинулся. Ястарался не думать, что ем, смотрел на колыхающиеся телеса Люши, напокачивающуюся плоть Василисы, на толстые валы и валики на бокахТатьяны, в этой квартире только Лариска и держит форму, хотя и онадалека от стандартов тощих манекенщиц.

Люша время от времени поднимался и говорил тост, все дружновздымали бокалы и рюмки, у кого что, чокались над серединой стола,пили и снова ели, ели, ели. Хотя если вправду, то и у меняразгорелся аппетит: готовит Василиса классно, умеет раздразнитьтак, что уже не возражаешь, когда заботливые женские руки наполняюттебе тарелку, если, конечно, еда без выпендренов.

Когда подали сладкое, я поспешно съел огромный клинторта, – кусочек, всего лишь крохотный кусочек, – запилчем-то сладким в бокале, пищевод попробовал не пропустить, но,слава богу, сдался и принял. Я поднялся, Лариска спросила однимигубами:

– Пописать?

– Постою на балконе, – пояснил я. – Жарко ужочень.

Оба дружка с облегчением вздохнули, а тот, который и без тогожмется к Лариске, задышал чаще. Я вышел на балкон, прохладныйвоздух как сухой тряпочкой провел по раскаленному лицу, капли потатут же исчезли. Закат полыхает на полнеба, торжественно и ярко, какподсвеченный мощными прожекторами красный занавес из плюша. Плечипередернулись, почему-то подумалось про конец спектакля, но как жетак, мы еще живы…