Страница 16 из 18
Я услышал мягкий участливый голос:
– Что-то случилось?
Я с трудом оторвал взгляд от репродукции.
– Да… но не обращайте внимания. Я еще не видел такогоизумительного снимка! В каком диапазоне снимали, удивительно…
Она покачала головой, ее серые внимательные глаза не отрывалисьот моего лица.
– Ну и реакция… Люди вашего склада падают на колени передСикстинской мадонной.
Я с неловкостью усмехнулся:
– Это не моего склада.
– Точно?
– Можете поверить. Я, как мне объяснили приятели, глух ктворениям прекрасного.
Она перевела взгляд на красочное фото, на меня, красивоочерченные губы раздвинулись в усмешке.
– Гм…
Я с неловкостью пожал плечами.
– Или у меня сдвинуто восприятие.
Она смотрела очень внимательно.
– Вы не производите впечатление психа.
– Я-то здоров, – ответил я с тоской, – как разнастолько здоров, что самому противно. Интеллигент должен бытьнемножко сдвинутым, а у меня только селезенка барахлит и печеньнуждается в мелком ремонте, а вот нервы просто стальные!.. Ипсихика как у грузчика, сказать стыдно. В смысле, абсолютноздоровая, без вывихов. Но тогда получается, что все мои друзьясдвинутые, шизанутые…
Она улыбнулась одними глазами. Ее ложечка изящно отделялапирожное по ломтику, у меня всегда почему-то крошится,разваливается, пачкает блюдце, а то еще и свалится с ложки подороге к пасти.
– Разные вкусы?
– Все разное, – сказал я. – Даже смотрим в разныестороны и говорим о разном.
– Но все-таки друзья?
Я подумал, пожал плечами.
– Наверное. Если встречаемся не только в праздники, но ипросто так. Но накрытый стол меня уже достал… И разговоры, кудапоехать отдыхать.
Она лукаво улыбнулась:
– А вы куда хотите поехать отдыхать?
Я вздохнул:
– К сожалению, туда не могу.
– Это где?
Я вздохнул еще тяжелее:
– Далеко.
– Ого, в Австралию?
– Еще дальше, – ответил я честно.
Она перестала улыбаться, в глазах проступило сочувствие.
– На Луну?
– На Луну… не очень, – ответил я честно, – но вотна Марс… Я хочу ходить по его красным пескам!
Она смотрела внимательно. Я с великим облегчением не заметил вее глазах насмешки и даже удивления. Только глубокоесочувствие.
– У вас, Вячеслав, – произнесла она негромко, –хорошая мечта.
– Не мечта, – ответил я убито, – грезы…
А ведь я в самом деле, мелькнуло неожиданное, хочу бродить попескам Марса. Вроде бы бездумно брякнул, но выразил то, что ужедавно во мне прорастает тихо, малозаметно, однако прорастает.
Мечтаю, чтобы под ногами трещал метановый или какой там лед.Более того, я так жадно и долго таращу глаза на небо, люблюрассматривать фотографии далеких планет, звезд, галактик,туманностей… потому что это куда интереснее, чем высохшие костифараонов. И только сейчас вот, сидя в кафе с девушкой, понял это.Нет, во мне какой-то сдвиг. Ненормальный я…
Я попытался взять себя в руки и посмотреть на нее мужскимвзглядом. Да, она по всем женским параметрам уступает Лариске, да ине только Лариске. Но в то же время у нее такое изумительное лицо стонкими чертами, такая шея и такая фигура, словно за ее плечамитысяча поколений аристократов.
Она озабоченно взглянула на крохотные часики на левом запястье,нахмурилась:
– Ой, как время летит!
– Что случилось? – спросил я в испуге.
– Мне пора, – ответила она просто и поднялась.
Я бросил деньги на стол, к ним сразу устремился официант, чтобыбыстро пересчитать и успеть задержать нас, если что не так.Габриэлла вышла на улицу, я вылетел следом, сказал, сильноволнуясь:
– Габриэлла, я так счастлив, что вас встретил… и такстрашусь, что больше не увижу. Я могу позвонить вам?
Легкая улыбка чуть раздвинула ее красиво очерченные губы.
– Вячеслав, не надо…
– Почему?
Она покачала головой:
– Мне нужно учиться.
– Но все студентки…
– Я не все, – ответила она мягко, но я ощутил, что подэтой мягкостью скрывается титановая плита толщиной с обшивкукосмического корабля. – Мне в самом деле нравится учеба.Правда.
– Но для души…
Я не договорил, что и для тела тоже, но она сразу покачалаголовой.
– И для ума, и для души у меня моя астрономия, Вячеслав.Ничего мне пока больше не надо. Я вижу, как девчонки теряют время исилы на ерунду всякую… уж извините, но я никудышняя женщина… всмысле, как женщина. Наверное, буду хорошим астрономом.
Она примирительно улыбнулась, ласково коснулась моей руки. Глазаее, чистые и лучистые, смотрели тепло, но другая рука уже делалавзмахи, останавливая машины.
Скрипнув тормозами, остановился потрепанный жигуль, хриплыйголос спросил деловито:
– Куда поедем, хозяин?
Я не успел открыть рот, Габриэлла открыла дверцу и села назаднее сиденье. Еще раз улыбнулась мне через стекло, машинаугодливо рванулась, изображая рвение. Я остался на обочине, светпомерк, словно грозовая туча закрыла солнце, а на душе сталотоскливо.
Сегодня я двигался через черный и мертвый космос медленно инеторопливо, словно скопление звезд из одной галактики в другую.Время для меня не имеет значения, я в поисках и вот сейчас смотрю внадежде, что здесь отыщу то, что необходимо. Очень редко вблизипроносятся через пустоту святящиеся шарики, это звезды, я мог бы ихпокатать на ладони, будь у меня ладони… Нет, сразу же лопнут, какмыльные пузыри…
Нечто острое из другого измерения уперлось в меня, причиняянеудобство, я ощутил себя еще и в другом мире: микроскопическом,где тоже я, лежу на кровати, лежу не один.
С трудом разлепил веки, рядом спит, замотавшись в простыню истянув ее с меня, Лариска. Лицо спокойное, умиротворенное,довольное. Вчера у нее концерт прошел на ура, а я хорошо поработалс аппаратурой, настроил так, что лазерные лучи успевали следоватьза Ларискиной грудью, какой бы дикий прыжок она ни совершала.
А сиськи у нее классные, даже сейчас, как говорится, смотрю вглаза, но вижу только груди.
– Чем больше девушек мы любим, – пробормотал я, –тем меньше устает рука. И обратный закон: чем меньше женщину мылюбим, тем больше устает рука. Так что у меня все правильно.
Но хоть простоял под горячими струями душа вдвое дольше, чемобычно, все равно не вымыл ощущение, что все-таки что-тонеправильно.
Знать бы, что.
Лариска появилась на кухне заспанная и потягивающаяся, когда яставил на стол неизменную яичницу с ветчиной и кофе с гренками. Отобнаженного тела все еще пододеяльное тепло, когда все мышцырасслаблены настолько, что уже не мышцы, а теплая сладенькаяплоть.
– Ранняя пташка, – сказала она и сладкозевнула. – А я вот никак не приучу себя вставать рано.
– Зачем тебе? Ты – человек искусства. Вы все совы…
Она вздохнула и придвинула к себе ближе тарелку с яичницей.
– Побеждает тот, кто рано встает.
– Но вы же поздно ложитесь?
– Все равно, – пояснила она неумолимо, – вставатьнадо рано. Чтобы трудиться и трудиться!
– Ух ты какая…
Она вздохнула еще горше, ее рука умело и быстро работала вилкой,но между бровями пролегла складка. Я видел, что роскошное телоздесь, а душа уже на сцене отрабатывает новые движения, разучиваетновую песню, что, конечно же, обязана стать хитом.
Душ она приняла потом, перед выходом, я уже стоял в прихожей,нетерпеливо позвякивая ключами. Оделась быстро и без кокетства примне, чего стесняться, мы давно свои, наскоро подвела перед зеркаломгубы, смешно выпячивая их трубочкой.
Волосы распустила по плечам: густые, длинные, роскошные,блестящие. А длинные волосы – это почти то же, что крупные сиськи.В восприятии мужчин, понятно. Мы с одинаковым удовольствием смотрими на крупную женскую грудь, и на длинные волосы. И всегдаинстинктивно представляем, как бы эти роскошные волосы разметалисьпо подушке.
В старину, когда женщины волосы не стригли, им предписывалосьходить в платках.
Сейчас такое время, что даже если и не думаешь о траханье, еговсе равно навязывают со всех сторон средствами СМИ, книг, кино,ток-шоу. А еще полоумные идиоты, которые как-то втерлись в деятеликультуры, тоже с экранов жвачников толкуют о необходимостипостоянно трахаться, трахаться, трахаться, принимать пилюли поувеличению члена и снова трахаться, трахаться, совокупляться,заказывать постоянно поставку виагры и трахаться, трахаться…