Главное управление

Как и в каждом коллективе, в нашем секретарском кружке вилисьинтриги, витали сплетни, дружили против кого-то и враждовали из-задоступа к начальственным телам. Меня, считавшегося родственникомвице-премьера и первым кандидатом в фавориты всемогущего шефа,поначалу приняли с откровенным недружелюбием, но вскоре оносменилось недоуменной лояльностью.

Искушенная в аппаратных играх челядь замминистра, выкручивавшаясвои интересы в поделенных между собою сферах, в момент сожрала былюбого, покусившегося на вотчину их компетентности, я чувствовалэто шкурой, без пояснений. Эти моложавые или же откровенно пожилыеполковники обладали звериной хваткой, и от них исходила явнаяугроза, как от львов, охраняющих завоеванную территорию. Несмотряна разницу в возрасте, все они были схожи родственностью своихнатур и характеров: подтянуты, бесстрастны, обстоятельны изначительны, как, впрочем, все опытные лакеи. Юмор здесь считалсяплохим тоном. Краем уха, проходя мимо курилки на лестнице, яуслышал историю о своем предшественнике, кто, на вопросбухгалтерши, пришедшей к генералу с его зарплатой в конверте ипоинтересовавшейся: «Принимает ли шеф?», обронил в ответ: «Да,бухает по-черному». Спустя неполный час его должностьпреобразовалась в вакансию.

Здесь никто не открывал своих карт, но малозначительные,казалось бы, детали окружавшей меня обстановки наводили наразмышления. Недавний день рождения нашего генерала собрал вприемной вереницу поздравителей, тянущуюся аж из конца коридора.Пышные букеты, глянцевые пакеты с подарками, чья общая стоимость,как я мгновенно уразумел, соответствовала цене средней московскойквартиры. Да и наш секретарский клуб тоже отличали элегантныекостюмы, явно не с распродаж турецкого ширпотреба, швейцарские часыс корпусами из драгметаллов и личные, высокого класса автомобили.Откуда это бралось? Оттуда, из жизни за нашими стенами.

Сюда, в тихую приемную, тянулось много нитей из милицейскихнизовых недр, от просителей из бизнеса, и здесь, в кабинетах,ничуть не похожих на суровые отсеки карательного механизма, –с коврами, канделябрами и новомодными аквариумами с экзотическойфауной, – тихо, буднично и незаметно обстряпывалисьведомственные и вневедомственные сделки. Но я и ухом не вел надоносившиеся изредка шорохи из этого деловитого подполья.

Я сразу же дал почувствовать окружавшей меня публике свое полноебезразличие к устоям ее служебного бытия, не лез ни к кому ни задружбой, ни за покровительством, ни за помощью, ни с вопросами.Таежный старательский опыт выживания среди немногословных,грешивших, естественно, торговлей левым золотишком крутых мужиков,где каждое слово и поступок могли стать тебе приговором, этот опытвключился, как дремлющий до поры механизм, упредитель глупости,корректор эмоций, прививка хладнокровия, оберег от гордыни.

Я не совал нос в высокие кабинеты, все свои действиясогласовывал с непосредственным начальством, был корректен ипредупредителен даже с молоденькими девочками-делопроизводителями,не стеснялся посоветоваться в неясных вопросах с сослуживцами исидел себе тихой мышкой в своем уголке, благо имел компьютер сбесплатным Интернетом. Рабочий день, не обремененный особымитрудами, пролетал незаметно. Доставали, правда, всякого рода«усиления», когда приходилось то высиживать на работе до полуночи,то жертвовать выходными.

Начальство очень любило объявлять «усиления», проводя их,подозреваю, на теплых дачах у телевизора или за столом ссобутыльниками. «Усиления», следуя логике их инициаторов,подстегивали коллектив к несению службы в боевом режиме и давалипонять, что мы винтики военизированной организации, в любой моментдолжной подняться в ружье. Правда, ни ружья, ни пистолета у меня небыло, хотя закрепленное за мной оружие скучало где-то в недрахминистерского арсенала и его невостребованность была очевиднанастолько же, насколько мое никчемное присутствие на «усилении» закомпьютером с текстом нового скандального романа или за игрой впереводного дурака. Подобное времяпрепровождение неприветствовалось, но и не каралось, будучи всеобщим занятием всвободные минуты. Иногда позволялись разговоры на отвлеченные темы.К примеру, о растущих ценах, о светских скандалах, о ценах наавтомобили.

– Ты-то на какой тачке ездишь? – спросили меня.

– Ну… Скажу так: по надежности лучше не бывает, –чванливо ответил я. – Великолепный аппарат. Дорогой, правда.Одно техобслуживание в цену «Мерседеса» выходит. Но не мой, япользуюсь…

– Понятно-понятно! – В издевке интонации – намекна моего дядю, на подарки его любимому племяннику. – А все же.Как аппарат зовется?

– Аппарат зовется поезд метро.

– Нет, серьезно?..

– Вполне серьезно.

Я и в самом деле ездил на службу на метро, так было удобнее.Полчаса дороги, без пробок и проблем с парковкой. Правда, пороюудручала давка и малоприятные запахи человеческой скученности.

Иногда в общении с сотоварищами я позволял себе беззлобныеиронические реплики и даже откликался в беседах на общиетемы – не сидеть же день-деньской угрюмым букой в берлогеотведенного тебе закутка?

Спустя месяц своего пребывания в лоне МВД я получил званиемайора, скромно отметил его с начальником секретариата и спомощником замминистра в ближайшем ресторанчике, и, весьма укрепивэтими посиделками позитивное к себе отношение, продолжил походы наслужбу.

Отринувший Родину опер Юра убыл к американским берегам, отзвонивмне, сообщил номер своего тамошнего телефона и настоятельнопорекомендовал также обзавестись парой новых сим-карт, что я исделал. По старому мобильному телефону мое местопребывание легковычислялось ведущимся за мной розыском, и комбинацию его цифрпредстояло категорически забыть; один из новых номеровпредназначался для ведения праздных переговоров, другой – дляприватных. Тем более теперь меня вполне могли прослушивать всякогорода службы, что принуждало к особенной бдительности. А потому яобзавелся и третьей сим-картой – для переговоров с мамой.

В перемены, произошедшие в моей жизни, я ее посвящать не стал, аЮрка подтвердил, что легализуется в Штатах без ее помощи, опираясьна собственные связи. В этом я нисколько не усомнился, полагаясь нахитроумие его и змеиную изворотливость. Не нашлась еще та рогатина,способная прищемить ему хвост.

Единственный человек, которого я все-таки решил посвятить втайну своего нового бытия, была Лена. Ей отчего-то я доверялубежденно и слепо и даже надеялся, что на новой стезе она способнаменя поддержать и указать верные ориентиры в дальнейшем движениисквозь милицейские дебри. Да и с кем еще я мог поделиться,рассчитывая на сопереживание и дельный совет?

И когда в очередной раз я встретил ее в аэропорту и по дорогедомой поведал о перипетиях своих социальных трансформаций, она лишьзагадочно улыбнулась, сказав:

– Идейка смелая. И тут есть над чем поработать.

– А я не зарываюсь, как думаешь?

– Я думаю, что мне всегда нравились смелые парни. – Иблеснув весело своими карими бесшабашными глазами, поцеловала меня,обдав теплым ароматом изысканного парфюма.

Дела в Нью-Йорке, как я понял, у нее пошли наперекосяк, бизнесхирел, и на сей раз она летела через Россию в Таиланд за какими-тотаблетками для похудания, пользующимися в США диким спросом, нозапрещенными для ввоза, ибо содержали не то наркотическиесоставляющие, не то личинки глистов – в подробности я невдавался.

Это был, видимо, какой-то очень выгодный бизнес: поклонятьсязолотому тельцу за пригоршню долларов наживы и мотаться черезполовину планеты практичная Лена за здорово живешь не стала бы.Таможенные барьеры она миновала благодаря личной находчивости, аименно: перед их преодолением натирала луком глаза и заправляла внос перец. Чихающая и исходящая нездоровыми слезами пассажирка уамериканских стражей границы, патологически опасающихся всякогорода инфекций, вызывала лишь одну реакцию – категорическогоотторжения. Общаться с заразной особью не желал никто, Ленупропускали вне очереди, и от ее багажа шарахались как от чумного.Однако последнюю партию, присланную ей из Азии в Нью-Йорк почтовымгрузом, конфисковала таможня, она попала под суд какконтрабандистка и теперь висела в пограничном компьютере, чтоозначало ее непременный личный досмотр при каждом въезде вШтаты.