Главное управление

В голове витала и свистела оглушительная пустота. Но никакогостраха я не испытывал. Правда, встретившего меня в кадрахподполковника едва не назвал «гражданином начальником», но мысль обоплошности вовремя опередила оплошное слово.

– Сегодня тяжелый день, – сказал подполковник. –Указания насчет вас получены, но к работе приступите послезавтра,ваш непосредственный начальник в командировке. Пока обойдетесьпропуском, с ксивой торопиться не будем: представление на майорауже распечатано, но когда погоны вручат, тогда разом все иобтяпаем. Потерпим?

«Всю жизнь терпел», – хотелось брякнуть мне, но сподобилсяя лишь на короткий кивок, слегка удрученный его определениемслужебного удостоверения как «ксивы», причем произнесеннымбезыскусно и делово, как само собою разумеющееся. Видимо, уголовныйжаргон в милицейской среде прижился не вчера и на благодатнойпочве.

Через час я был у нотариуса, где выписал какому-то Юркиномудельцу доверенности на продажу своей квартиры и машины, после чегопоследовал на новое место своего обитания.

Реинкарнация при жизни. Старт с середины чужой дистанции. Прыжокна встречную крышу другого поезда. А всех эмоций – однабесконечная усталость… Хватило бы завтра сил вещички перевезти.

Глава 2

Как в бреду пролетел первый месяц моего пребывания нагосударственной службе.

Министерство, казавшееся мне из своего обывательского мирказловещей и всеведущей организацией, на деле оказалось той жеконторой, что и всякая: сейфы, столы и клерки, единственное –каждый имел в домашнем или в служебном шкафу униформу с погонами.Но практически ничем от иного чиновного люда местные обитатели неотличались. Большой писчебумажный механизм. Были в нем,естественно, оперативные структуры, но функции надзора, назначенийи указаний преобладали над непосредственной милицейской работой.Работа шла в подразделениях низовых, а здесь квасилась, как сельдьв бочке, бюрократическая служивая масса. И что странно, производилаона впечатление толпы сугубо гражданских изнеженных обывателей, илюбой патрульный сержант казался мне куда более убедительным игрозным в своем милицейском статусе, чем десяток здешних паркетныхполковников.

В секретариате заместителя министра мне был выделен стол и стул,канцелярские причиндалы и служебный телефон. Секретариат состоял изнескольких кабинетов, смежных с просторной приемнойгенерал-полковника, где, в ожидании рандеву томились генералырангом помельче, познавая, возможно, глубину долготерпения тех,кого они сами мурыжили в своих предбанниках.

Мое же личное общение с высоким руководителем свелось ксдержанному кивку, которым он меня удостоил по пути в хоромы своегокабинета.

Далее началась работа. Заключалась она в приеме поступающихбумаг, их обработке, разносу документов с резолюциями по кабинетамначальников управлений, телефонным согласованиям различного родапроволочек и нестыковок. Через неделю моего хождения в должность яс недоумением начал понимать, что с моими обязанностями безособенного труда могла справиться более-менее толковаявосьмиклассница, научи ее двум заветным формулировкам в общении сначальством: «Слушаюсь» и «Разрешите идти». Более того: окажись намоем месте какой-нибудь слабо говорящий по-русски шпион, и он быпродержался в подобного рода коллективе.

Я и в самом деле чувствовал себя шпионом в глубоком тылу врага.И боялся слова лишнего ляпнуть, хотя перед вступлением на скользкийпуть Юра прочел мне не одну лекцию о милицейских структурах, ихработе и пару раз устроил мне дотошную экзаменовку. Однако японимал, что проколоться можно на мелочи, а потому и в курилке ссослуживцами предпочитал в отношении своего прошлого, а вернее,прошлого моего дружка, давать ответы односложные и неопределенные.Но суть их сводилось к тому, что здесь, в министерских кущах, яостро скучаю по былой живой работе «на земле», о которой и ведатьне ведал. Мне с пониманием сочувствовали. Я держал язык за зубами,ежечасно впитывая кучу различной информации, и ни к какойсамодеятельности не стремился. Рассуждать о чем-то, опираясь насвои знания о милиции, почерпнутые из газет, кино и детективов, атакже из опыта своих личных задержаний и отсидок в «обезьянниках»,я справедливо опасался. Увы, с милицией мне приходилосьсталкиваться по другую сторону приложения ее усердий. И эти моизнания о той, другой стороне, также не стоило афишировать.

Мне очень хорошо и явственно помнилось, как в пионерском лагереодин из старших парней обучил меня десятку приемчиков из якобыджиу-джитсу: заломам кисти, локтевых суставов, пальцев и голени. Ив школьной беззлобной возне на переменках я этими приемчикамиуспешно и элегантно пользовался. А когда пришел в секцию самбо ипопал в пару к третьеразряднику, то в свободном тренировочномпоединке решил продемонстрировать усвоенное искусство схватки вполной уверенности его неотразимости и эффективности.

Я едва успел протянуть руку к запястью противника, как былсражен точной подсечкой и, едва поднялся на ноги, улетел кувыркомот переднего подхвата. Затем – бросок через бедро, черезголову… Я шмякался на ковер, как куль с песком, не понимая, какимобразом меняю свое, казалось бы, устойчивое положение впространстве. А когда попался на стандартный болевой прием, забылпро всякое изысканное доморощенное джиу-джитсу. Я, дилетант,нахватавшийся вершков, столкнулся с выверенной стройной системой,созданной кропотливыми вдумчивыми профессионалами, и основойсистемы являлось использование малейшего промаха противника, чтобымгновенно и точно повергнуть его наземь.

Утром я еле поднялся с кровати. Болели все мышцы и кости.Померил температуру. Тридцать восемь. А вечером пошел натренировку. И снова был жестоко бит. Но изучил несколько захватов итехнику передней подножки.

Через полгода я снова работал в паре со своим первымпротивником. И три раза подряд с треском приложил его нанастил.

– Ничего себе, – изумился он, в очередной раз вставаяна ноги. – Поработал ты над собой. При таких темпах через годв чемпионы выйдешь…

Не вышел. Начал покуривать, сбил дыхание, забросил спорт. Однакоприобретенные навыки неоднократно пригодились в жизни. И главное,одна из истин уяснилась прочно: вступая в новую систему, изучи ее,дабы не полететь вверх тормашками от первого ее тычка. А в нашемведомстве при всей его тягомотной рутине таилось, как я подозревал,множество скрытых капканов. А посему выбранная мной рольпокладистого молчаливого скромняги виделась мне самой приемлемойдля выживания и дальнейшего внедрения в среду обитания. Кроме того,все свободное служебное время я посвящал тупому и упорному изучениювнутренней документации, правовых актов, аналитических записок,попадавшихся мне на глаза, а также приказов, регламентирующихоперативно-розыскную деятельность.

Моя юридическая подкованность несколько раз подвигла менятактично подправить некоторые формулировки начальства исослуживцев, что самым положительным образом сказалось на отношениико мне в коллективе, ложно, вероятно, принявшим мою эрудициюсамоучки за вдумчивый профессионализм.

Мысли о скором увольнении сменились убежденностью внеобходимости выдержать некоторое время: мне казалось, что подачарапорта вызовет черт знает какие, но подозрения, а чем подозрениямогут закончиться, тоже неясно. А потом – куда идти?

Дивиденды от полиграфической лавочки закончились, Изик выплатилмне круглую сумму отступных и с радостью со мной расстался.Партнер-бездельник, добровольно отлучивший себя от громадья егопланов и будущих сверхдоходов, являл для него подарок судьбы.Теперь он был полновластным хозяином, откупившимся от захребетника.Найти второго такого Изика и заново строить бизнес представлялозадачу весьма непростую. А в сегодняшней ситуации, как я судивлением постигал, стоило ли куда и рыпаться? Хоть небольшая, нозарплата; удостоверение – индульгенция от тех же гаишников иуличных ментов-потрошителей; работа – не бей лежачего; кучасмазливых девчонок из своего же ведомства – знакомства с ними,правда, я заводить из осторожности разоблачения на бытовом уровнене спешил; наконец – здоровый образ жизни: ранний подъем,обливание тазиком холодной воды и – никаких вечернихзлоупотреблений. Я посвежел лицом и пьянел от трезвости мыслей иясности мироощущения. Кроме того, я чувствовал, как во мнепросыпается какой-то нездоровый интерес к милицейской стезе, и наработу шел, как начинающий актер на спектакль с первой собственнойролью. И играть ее надлежало прилежно и точно, набираясь мастерствав скромных импровизациях и на аплодисменты не рассчитывая.