Главное управление

И чего такого зама присмотрел себе Коромыслов – живой ивеселый, любитель застолий, рыбалки и, думается, опытныйбабоукладчик, ибо, уловив его взгляд на пришедшую с документамисимпатичную девочку из бухгалтерии, я понял, что за ее карьеруотныне беспокоиться не стоит.

Словно уяснив мои мысли, Есин шепнул мне на ухо:

– Во, взял себе Федорович динозавра… Этот не упустит ниодной мелочи. Говорят, читая документы, правит запятые иорфографию. На рабочем месте в восемь часов утра. У него порасписанию даже насчет пописать. И носки пронумерованы: левый иправый. А в гараже личном – паркет и обои, шофера вчератрепались, мне мой отстучал… Такой воробья в чистом полезагоняет.

Пьянка прошла вымученно и скучно.

Шлюпин цедил через сухой кривой рот водку по капле как микстуруи ледяным взором изучал окружавшую его публику. Вынужденные улыбки,которыми он отвечал на звучавшие в его честь здравицы, болеепоходили на рефлекторные судороги лицевых мышц.

Фразами новый зам изъяснялся рублеными, сухими, мертвыми, сналетом канцелярского акцента.

Усмотрев наши доверительные перешептывания с Есиным, Коромысловудивленно вздернул бровь, а затем остро прищурился, уясняя, видимо,зарождение альянса, и на лицо его легла тень озабоченности, ибоустраивавший его принцип «разделяй и властвуй» на глазах обращалсяв прах.

Подошел к нам:

– Ну, как будем работать?

– Дружно, товарищ генерал, – выпалил Есинпрочувственно.

– Давно пора… – В голосе Коромыслова звучалоразочарование.

Я взглянул на часы. Сказал:

– Извините, у меня через час аресты по двум адресамодновременно. Вынужден покинуть…

И получив вымученно-благословенный кивок начальства, отправилсядомой.

Жена уже неделю была в отъезде, на очередных съемках, дочкуперевезли на попечение к теще, и я предвкушал понежиться редкийвечер на диване у телевизора за просмотром свежего голливудскогобоевика, еще не вышедшего на экраны Америки. Пиратской продукции,ежедневно конфисковываемой нашими операми, у меня было хотьотбавляй. Где только взять время для ее просмотра?

Вышел из управления. Моей персональной телеги на месте неоказалось. Подкатила она только спустя десять минут, после моегозвонка шоферу.

– Извините, товарищ полковник, – выскочил он из машиныи растворил передо мной дверцу. – Спиртом для омывателейзатаривался, три канистры заполнил. И вам пригодится. Сейчасподъедем, у вас ведь в подземном гараже машина? Переложим тару…

Мой «Мерседес» уже полгода стоял на паркинге под домом,покрываясь пылью, оседая на спущенных покрышках и откровенноскучнея от вынужденного простоя.

– Откуда спирт? – спросил я, глядя на его плоскуюпродувную физиономию, на которой отчетливо читалась егопринадлежность к фискальным службам.

– Целую цистерну наши колбасники тормознули, – ответилон. – Наливают всем без ограничений. Говорят, продукт пищевой,качественный. Но я не рискую. Надо бы еще заправиться, а то тудасейчас весь СОБР ломанулся, эти любую емкость освоят, не успеешьзубами клацнуть…

– Ну ладно, трогай.

Следующим утром я вел посольскую делегацию тружеников ФБР повеликолепию и простору мраморного холла родного учреждения.Американцы заинтересованно крутили головами по сторонам, озираядоску почета, застекленный аквариум дежурки и увесистую эмблемущита с мечом, красовавшуюся на дальней стене напротив парадногодверного проема. Я комментировал расстилавшиеся перед ними пейзажии реликвии с замороженной интонацией экскурсовода.

Когда поднялись на лифте на начальственный этаж и пошли поковровой дорожке, окаймленной янтарной доской выступающего по еекраям паркета, мимо дверей из массива красного дерева и бронзовыхканделябров, один из гостей поинтересовался на приличном русскомязыке:

– А у вас везде так роскошно… в милиции?

– Зависит от местных ассигнований, – обтекаемо ответиля, не вдаваясь в подробности о том, как во времена оные ремонтнашего здания финансировался принужденными к этому криминальнымиавторитетами и партнерами-олигархами Решетова.

Глава делегации – Эрик Шелдон, сухощавый, ладно сложенныйпарень лет сорока, представившийся как атташе по юридическимвопросам, – поглядывал на интерьеры конторы со снисходительнымпониманием и, по всему чувствовалось, кое-какой пикантнойинформацией о нашей истории и прошлой деятельности располагал. Чтоподтвердилось в кабинете Коромыслова, когда во вступительном словеамериканец заметил, что основной мотив сотрудничества с нами –наши грандиозные успехи в борьбе с организованной преступностью иколоссальный объем информации, накопленный в результате таковойборьбы.

На совещании присутствовали генерал, Шлюпин со своим неразлучнымблокнотом, Есин, я и – наш куратор из ФСБ, туманнопредставленный гостям как советник по вопросам межведомственноговзаимодействия.

Американцы просили о сотрудничестве по предоставлению им данныхпо нашим прошлым землячкам, ныне – фигурантам уголовных дел,возбужденных на территории США, предложили совместную операцию попресечению транзитной контрабанды оружия, и, получив заверения внашей готовности помочь чем способны, долго трясли всем руки,расставшись с нами как с друзьями до гробовой доски.

Я оптимизма заокеанских коллег не разделял, сознавая, что каждыйих запрос будет изучаться под десятком луп и микроскопов, любойконтакт с ними потребует подробных отписок и сколь-нибудьэффективная работа утонет в болоте подозрительности,бюрократических проволочек и бумагомарательной волоките. Отвнутренних порядков, заведенных в органах еще в пору канувшего вЛету СССР, наши шефы не собирались отступать ни на йоту. И в этомсмысле контора представляла собой своеобразную машину времени,ежедневно перемещавшую меня на несколько десятилетий назад. То жечинопочитание, абсолютная невозможность какой-либо критикируководства, идейно-выдержанные рапорты, страх перед тайнымимикрофонами, опаска оказаться жертвой стукачей или же поплатитьсяпогонами за вольнодумство. Разве что генеральный секретарь сталименоваться президентом с обязательным, как и некогда, размещениемего портрета на стенах кабинетов, а Центральный комитеткомпартии – его Администрацией.

Водрузить портрет шефа государства у себя в изголовье, записьменным столом, приказал мне еще Сливкин, и какой-то капитан изтыловых принес мне свежеотпечатанную копию известной всей странефотографии, а также застекленную раму с физиономией предыдущеговладыки, извлеченную из запасников неведомого хранилища. Рама быластарой, основательной, с задней фанерной подкладкой, прикрепленнойк ней заржавленными шурупами. Втиснуть новый лист поверх старого,поддев фанеру, я не сумел, он заедал в узкой щели. Пришлосьоткручивать шурупы. И не было конца моему удивлению, когда из-заотделенной от рамы нашлепки вместе с засохшими тараканами на столерассыпалась целая пачка изображений всех прошлых вождей, начиная снезабвенного Иосифа Сталина, не замедлившего упереться в менянадменным и горделивым взором.

Я уместил всех вождей согласно их исторической череде, закрутилшурупы и уместил раму на гвоздь, подмигнув нынешнему главегосударства, плотно припертому к стеклышку всей массой своихпредшественников и отмечая на его лике мистически возникшую теньотчетливого недовольства.

У проходной я вежливенько расшаркался с американцами, подумав,что во времена усатого тирана уже был бы приписан к их агентуре, иобернулся к Шелдону, припомнив о мытарствах друга Юры со стольнеобходимой ему визой.

– Кстати, – сказал я небрежно, – несколько летназад мне отказали во въезде в вашу страну. По подозрению виммиграционных намерениях.

Он усмехнулся. Спросил:

– А намерения существовали?

– Я тогда был без пяти минут референт заместителя министра.Думаю, в ФБР мне бы подобную должность не предложили.

– Ну так мы легко и непринужденно поправим этуошибку, – расхохотался он. – Подвозите паспорт ифотографии хоть завтра. Анкету заполним у меня в офисе.

– Теперь мне уже не до путешествий в Америку, – сказаля. – Теперь меня туда не пустит начальство.