Главное управление

Отказать ему в чувстве юмора было и сложно, и несправедливо.

Его визави – шеф полиции Ростова Федор СергеевичКоромыслов, улыбчивый полноватый крепыш с крепкой лысиной,монголоидными раскосыми глазами, – был простоват,непритязателен, добродушен, но я не очень-то обнадеживался егообразом своего в доску парня, зная, что путь в генерал-лейтенантыон начинал деревенским участковым, воевал в Афганистане, прошелмногие тернии, и воры в законе, по официальному предписаниюнавещавшие его кабинет, наводили благодаря его наставлениямжесточайший порядок в своих кодлах и ослушаться его не смели поопределению.

Кроме того – он не брал! Впрямую, по крайней мере. Да, онслужил в милиции всю жизнь, он знал всю подноготную тайных сторонполицейской черной экономики и, может, косвенно пользовался ееблагами, но он – не брал! Наше внутреннее милицейское радио,вещавшее из разнообразных источников, создавало именно такуюкартину, и в ее истинность приходилось пусть нехотя, но верить.

Не отличаясь ни образованием, ни кругозором, совершенный приматот прошлых лозунгов коммунистического наследия, он с упорством, какмашина, настроенная на косьбу, выстригал на корню преступность,пропуская мимо ушей все несущиеся от нее посулы, завлекательныепредложения и лесть. Идя, естественно, на редкие компромиссы,продиктованные сверху и тормозившие его напор.

Все это подтвердилось, пусть косвенно, в течение нашейзастольной беседы, равно как и мотив его этакой безупречнойпрофессиональной цельности. Им руководила не жажда денег и даже неустремление к власти, а необходимость самоутверждения и почиванияна этом выстраданном самоутверждении провинциального паренька,добившегося генеральских погон, выгрызших их из бетонных стенбезжалостной и безнадежной действительности.

Кроме того, ему всегда везло на покровителей, благодарнооценивающих его беззаветность. Из деревенского принципиальногоучасткового его перевели в начальники районного уголовного розыска,потом назначили главой отдела, затем перебросили в руководствоместного управления, а далее, после раскрытия нескольких громкихдел, он удостоился внимания шефов министерства, предложивших егокандидатуру на дальнейшее повышение.

Везучий карьерист от сохи, что тут скажешь!

Посиделки наши затянулись за полночь, говорили о разном – окино, о литературе, о творящихся в государстве несообразностях и,естественно, о наших милицейских наболевших проблемах.

Я держал ухо востро, выбрав для себя образ служаки с толикойинтеллекта, категорически убежденного в праведной подоплеке нашегообщего дела. И на двусмысленное замечание генерала по поводу своейпросторной квартиры и ее дорогостоящей обстановки, произнесенное,впрочем, вскользь и даже с одобрением, заметил, что до женитьбыобитал в условиях спартанских, но вот, довелось встретить нажизненном пути обеспеченную кинозвезду, и теперь приходитсяприноравливаться к бытовым излишествам бомонда…

Ольга умело подыграла:

– Он до сих пор не умеет пользоваться посудомоечноймашиной. И здоровается за руку с охранником на входе.

Тут уж, она, конечно, подоврала: я даже из своей конторскойкомендатуры половину вертухаев в упор не видел, но общую канвупредставительского образа нашей семьи моя женушка уясниламгновенно, интуитивно, и все сыграла умно и точно.

И – подействовало! Поверилось публике в идейнуюосновательность мою, нежданным случаем отблагодаренную, после чего,претерпев подозрительную паузу раздумья, принципиальный генералсподобился на откровенность, выдавив ядовито:

– Ну, Есин-то у вас, как слышал, особенной скромностью неотличается. – И – хлебнув водочки, изрек: – И уж унего-то хоромы – короля Борнео не стыдно принять.

– По причинам обоюдного неприятия в гости он меня неприглашал, а потому – не в курсе, – отрезал я. – Нонечто подобное – слышал…

– А в чем причина неприятия? – Голос генерала звучалумиротворенно.

– Мне не нравятся коммерсанты от милиции, – угрюмопроронил я. – А коммерсантам от милиции не нравятся те, комуне нравятся они. Но, – отмахнулся, – пусть это заботитих, а не меня. – У моего департамента другие показатели:только за последний месяц три крупные банды порублены. И откупных сбандитов мы не берем. Проверено многократно. Всеми компетентнымислужбами.

Кстати, я не солгал. И, проникнутые убежденностью моего тона,гости согласно и уважительно наклонили головы.

– Но работаешь ты дерзко, – заметил генерал, изучающеглядя на меня. – Воспитал дикую дивизию. На закон необорачиваешься. Прокуроры в негодовании.

– Есин – тоже, – ответил я. – Поскольку кнему, всесильному, несутся мольбы, а договариваться не с кем…

– А Филинов? Не давит?

Это уже походило на разработку, что меня насторожило, причемвсерьез…

– Да чего мы о грустном! – озарился я бесшабашнойулыбкой. – Все и всё давит, а наше дело – крепчать! Хотябы тост за хозяйку кто предложил…

– Ох, и правда… – Коромыслов крякнул, залившисьсмущенным румянцем, как рябина на морозном заутреннике.

Выпили за хозяйку, милицейский писатель пожелал ей успеха втворческом исполнении роли по его сценарию, далее пошли разговорыобщие, никчемные, про жизнь как таковую и теперешнее ее социальноеустройство, и тут гости проявили обоюдную пристрастность, славячерез слово прошлый советский порядок, его стабильность и всеобщуюдисциплинированную утихомиренность.

– Хрен ты при коммунистах прописался бы в Москве, еслиприехал из Азербайджана, – говорил генерал. – Ну, еслитолько женился, предположим. Да, тогда бы прописали. Адальше – куда? На рынок? Там свои русаки заправляли. И какзаправляли! В дворники азеру податься? Не взяли бы, рязанских итульских хватало! Да и вообще у этих черных руки из жопы растут, изних мастера – никакие, а в головах – темная ночь. У нихтолько продай-купи, вся концепция. А когда сняли их с советскогодовольствия, тут у них под задницами пожар вспыхнул. Куда деватьсяс феодальными своими правительствами и с прежними аппетитами? ВРоссию хлынули, тут хлеб и соль. А чечены? Те вообще в Москвераньше не появлялись, о них только слухи ходили, есть, мол, такойнародец… Все с рождения – бандиты! Но когда деньгами шальнымизапахло, они – тут как тут. А вот таджики – другие.Спокойные, мирные, но что умеют? Только копать и цемент месить. Дайим любой инструмент – запорют за день. У меня на даче целинуподнимали – три лопаты сломали. Думаешь, черенки? Клинкипополам! И ладно бы клинки из железа! Отборная сталь! А одинтитановый был, и тот треснул!

– А китайцы, вьетнамцы… – посетовал культурныйписатель. – Тля незаметная. А как прижилась? В тени, всторонке, а сотни миллионов из страны уводит…

– Ну, и давайте всем им шить по желтой пятиконечнойзвезде, – предложил я, стараясь не привнести в интонациююмор. – Выдавать звезду на вокзалах и в аэропортах по приезде,нарушителям без опознавательного знака – год исправительныхработ.

– Вот… ты действительно беспредельщик, правильноговорят, – добродушно погрозил мне пальцем Коромыслов, –но линию ведешь безусловно правильную, я бы лично одобрил…

– Была бы команда, – молвил писательмечтательно. – И всю бы эту черную публику разместили бы поназначению, за проволоку. Где за каждую испорченную лопату они быголовой отвечали. А братву и законников в неделю бы у стенки повсей стране кончили…

– А вот я их кончаю без команды, и меня обзываютбеспредельщиком, – жалостливо откликнулся я.

– Надеюсь, команда последует, – задумчиво откликнулсягенерал. – Рано или поздно. Дойдем до логического решения.

Я вскользь обернулся на Ольгу. Наши глаза встретились, и мысловно подтвердили мысленно свое понимание ролей в непринужденноразвивающемся спектакле.

Она, наивная душа, думала, что приглашает к нам этакихсопричастных к культуре функционеров в погонах, духовно поднявшихсянад серой толпой своих сослуживцев и подчиненных, в чем,собственно, были безраздельно уверены и сами приглашенные. Однакораскрепощающий сознание алкоголь сыграл свою коварную роль, обнаживте пласты, что таились за наносными поведенческими масками.