Главное управление

И зачем эти бирки, когда все написано на рожах?

Чернокожий человек вмиг нырнул под прилавок, хоронясь в егонише; побросав товар, дернулись к выходу продавцы, почуяв угрозузадержания и дознания, а передо мной возник накачанный, какрезиновая кукла, лейтенантик в берете и в шнурованных ботинках,произнес с вежливой брезгливостью:

– Гражданин, вы можете удалиться…

– Ну да, сейчас, – сказал я, доставая из карманаволшебный документик, при этом не мешкая с его извлечением, дабы неполучить за строптивость в печень прикладом автомата, ибо глазамладшего офицера ввиду моей непокорности хищно сузились, а зубызлорадно оскалились. – Я здесь на задании от жены, –пояснил я доверительно, покуда глаза держиморды скользили поголограммам и завитушкам буквенных обозначений имени, фамилии идолжности. – Продукт должен быть закуплен немедленно и вполном объеме, ты понял?

Лейтенант вытянулся, отдал честь, вращая глазами, проорал:

– Смирнов, ко мне!

Тут же подбежал, сутулясь, обезьяноподобный, в серо-черныхпятнах боевой раскраски униформы Смирнов, кому было отданораспоряжение:

– Отгрузишь товарищу полковнику все, что необходимо, по егоразнорядке…

– Есть!

Я огласил список требуемых продуктов, скорбно наблюдая застроящимися возле стенки рыночными торговцами, протягивающими дляпроверки свои паспорта и лихорадочно расчехляющие кошельки.

Ни малейшего сочувствия я к этим паразитирующим на моем городепришельцам не испытывал. Как, впрочем, и симпатий к налетчикам вформе, облепившим их, как осы гусениц.

– Вы можете подождать в машине, вам все принесут… – снастойчивой ноткой в голосе порекомендовал мне лейтенант,незаинтересованный в высокопоставленных свидетелях потрошенияподведомственной публики.

Я понял: передо мною система, противостояние которойбессмысленно. Тупая, безжалостная, устоявшаяся схема, основанная наинстинктах, восприимчивая к внешним руководящим воздействиям,схожая со слоном в узде.

Но что для слона – узда? Предмет договора, инструментсоблюдения приличий на основе непротивления, плата за корм.

– Работайте… – равнодушно обронил я, направляясь квыходу.

А что скажешь еще? Да сам министр бы не сподобился ни на чтоиное. Налет плановый, по существу, злоупотреблениями покуда непахнет, да и какие тут злоупотребления? Кто и где их видел?

Горилообразный Смирнов приволок к моей машине пару баулов.Интересоваться их содержимым я даже не стал.

Служивый козырнул для порядка, мимоходом, я кивнул рассеянно ипоехал в Управление.

– Во ребята живут, а? – позволил себе реплику шофер,вмиг уяснивший все тонкости и финал нечаянного сюжета моегошопинга.

– Сообразно политике и нравам страны, – буркнул я.

А у ворот конторы, пританцовывая от нетерпения, меня уже ждалрежиссер Миша.

Я вышел из машины, указал на него выскочившему из внутреннейдвери контрольно-пропускного пункта прапору:

– Это – ко мне…

И пока шли холлом и поднимались в лифте на надлежащий этаж,популярный деятель искусства поведал торопливо, что взял деньги напроект грандиозного фильма у одного олигарха, но фильм, увы,провалился, недостача по прибыли составила пару миллионов долларов,и олигарх в самой циничной форме требует их возмещения.

Олигарх был из второго эшелона, принципиально коммерческого, отполитики отдаленного. Прикрывался от ментов и от бандитов откупнымиСоколову и нашему прошлому воровскому отделу, расформированному ещеСливкиным, – ребятами весьма серьезными и отважными. Но моя сними прошлая дружба не претерпела никаких изменений, за помощью постарой памяти они обращались ко мне частенько, и потому,преисполнившись стальной уверенностью в действиях, я набралтелефонный номер дельца, представился и попросил явиться его поофициальному адресу для дачи необходимых объяснений.

– Слушай, ты, – нагло ответил он, – тебе твоеместо надоело? Куда лезешь? Наслышан, что ты беспредельщик и хам,но прямо сейчас я позвоню министру, и он – чрезвычайно, уверяютебя, – заинтересуется твоими частными приблудами,полковник.

Да, нахальства этому малому было не занимать. Но полезно было бызанять информации. В том числе – о моих взаимоотношениях сРешетовым.

– Ну, коли мы уже на ты, – холодно ответил я, –то слушай сокровенное: ты, сявка, в лучшем случае чего-то тявкнешьСоколову жалостливое, а он тебя пошлет… далее свои миллионызарабатывать. Но если вдруг и министр тебя выслушать умудрится,тебе куда дороже его внимание станет, чем обсуждаемый нами вопрос.А прежде чем пасть раскрывать, посоветуйся с шефом своей службыбезопасности, он парень толковый, он тебе все разъяснит, в томчисле – цену твоей дружбы с упомянутыми персонажами и твоюцену в их глазах. И в моих, кстати. Нашел кем меня пугать! Ха!Теперь. Что Мише-то советовать? Писать на тебя заяву? Тогда завтратебе вручат повестку. И поговорим уже не по телефону, а воочию. Ипосмотрим, как ты мне здесь потыкаешь.

Миша, присутствующий в кабинете при произнесении мною отповедисвоему врагу, восторженно и очумело округлил глаза. И поднял обабольших пальца вверх.

Повисла пауза. Собеседник трудно и злобно о чем-то раздумывал,взвешивая двухсторонние аргументы.

– Я перезвоню Мише… – прозвучала, наконец, тяжеловыстраданная через претерпевшие урон амбиции фраза.

Во, значит, какая обо мне слава витает… Даже забавно. А ведьотражается она от самоуправства и наглости моих нахрапистых оперов,не более того. Надо приструнить негодяев ох, как надо… Или –не надо? Чего отступать при бегстве врага из окопов?

Ну, и о деле. Мишу я выгородил, но что с того? Использовали меняпо благости натуры и души моей голубиной и отделались лестноймимикой в выражении благодарности?

– Ты сколько с этого фильма спер? – положив трубку,спросил я Мишу, нахмурившись сурово.

– Да ты что! Там один минус! – замахал он руками.

– Миша… – понизил я голос и прищурился недобро. –Не надо врать. Опасно.

– Ну, сто тысяч…

– Опять врешь. Но ладно. Завтра – здесь же. Делитьчисла на цифру два умеешь?

– И… у меня нет проблем?

– Обещаю это тебе как творческий человек творческомучеловеку.

– Я думаю, Ольга в тебе не ошиблась, – закрывая дверь,прокомментировал он трагическим голосом и горестно наклонил голову,отчего-то напомнив мне бессмертный образ своего знаменитого папы,актера на все времена.

Я встал из-за стола. До совещания у Филинова оставались считаныеминуты, но от совещания я решил отмежеваться, отправив на негозаместителя – все равно пустое молотилово языками, ритуал воимя служебной дисциплины, подобный строевому утреннику, сверкирядов, ибо в делах – ничего существенного, одна текучка,сверху – никаких тревожных указаний, блаженный застой. Самоевремя отправиться домой, приготовиться к визиту гостей, праздно ивесело проведя вечер.

И вечер под чан узбекского плова на жире из курдюка, печеномчесноке и сладком горохе, перемешанном с отборным рисом, удался наславу.

Писатель, оказывается, был мне известен, читал я его книжки,проникнутые ненаносным знанием милицейской профессии и умелоприправленные неуемной фантазией построителя захватывающихсюжетов.

Этому парню можно было позавидовать. Он зарабатывал приличныечестные деньги на своих опусах, носил полковничьи милицейскиепогоны и заведовал какой-то кафедрой при юридическом институте,являясь личностью неприкосновенной, авторитетной и неподвластнойникаким кадровым сумятицам, тем более талантом его гордилось всеруководство МВД. Он кропотливо, изящно и целеустремленно завоевалсебе глубокую теплую нишу в солярии карательной системы,гарантированный пропуск в который не имели даже многозвездныегенералы, включая всех предыдущих, и нынешнего министра.

Писателя, кстати, отличало еврейское происхождение, апотому – ловкий и гибкий ум.

Когда же в застольной беседе я деликатно заметил, что, описываянекоторые оперативные мероприятия госбезопасности, он грешитнеточностями, гость, облизывая вилку, парировал, что в упомянутойструктуре не служил, хотя и стремился туда, но не взяли, дескать,из-за национальной принадлежности. А потому пошел в милицейскийпрофсоюз и одновременно в детективную литературу, решив, что каждыйвторой еврей – это потенциальный русский писатель, а егонациональным признаком милиция исключительным образомоблагораживается.