Главное управление

– И чтобы удержаться и отличиться – вам любой ценойнужны показатели, – продолжил я. – Понимаю. Ибо уразумел,кто вы и зачем здесь.

– Даже так? – глумливо вскинул он брови.

– Вы пришли сюда якобы навести порядок, – сказаля. – Ваш новый порядок означает следующее: слепое подчинениеруководителю, входящему в слой высшей власти. Этому слою позволеновсе, тем, кто ниже, – ничего. Несогласные вышвыриваются наулицу. Что у вас будет в сухом остатке? Только громкая вывеска научреждении. И горстка лакеев, которым по убогости своей некудадеться. Ваши благие намерения чреваты кардинальной разрухой. Хотякакие они благие? Вы строите карьеру, играя до поры роль честногофискала. Ибо карьера предполагает куш, во имя которого не стоитмелочиться. И загоняете болезнь коррупции внутрь. Дабы рапортоватьоб успехах якобы выполненного задания.

– В очередной раз уверяюсь, что нам не по пути, –словно не слушая меня, буркнул Кастрыкин, отчужденно помрачнев.

– Теперь удивлю вас, – продолжил я. – Ненавижуложь, подкуп и любого рода коммерцию в государственных структурах.В силовых – в особенности. Однако на сей исторический моментрасчистить весь этот навоз ни у меня, ни у вас сил не найдется.Поколения должны смениться, дабы навоз перегнил и зачерствел.Смиритесь. Не тоните в мечтах. И даже когда вам будет казаться, чтоваши праведные идеалы, коли такие существуют, воплощены вреальность, знайте – вас просто водят за нос угодливыеподчиненные. Оторвитесь от теорий. Сломать хребетвзяточестничеству, кумовству, блату, взаимовыгодным протекциям, чейсмысл и вмещает в себя понятие «коррупция», вы не сможете. Все этопришло из нашей древней истории, это вековая традиция. Ее можноперевести в угнетенное состояние, но для этого нужен вождь, а неглавный начальник, похожий на приказчика из лавки, и нужнаидеология, зовущая на подвижничество. И соответствующийрепрессивный аппарат. Тех, кто способен претендовать на роль вождя,во власть не пустят, его притормозят еще на подступах, там нужнылакеи, а не личности; идеология современного мира, частью которогостала Россия, – это деньги, а устремление к деньгам означаетбеспринципность и индивидуализм. А репрессии невыгодны поголовновсей властительной камарилье. Ибо полетят ее же головы. И что выможете всему этому противопоставить? Красивые слова?

– Мы заботимся о том, чтобы каждый сотрудник милицииполучал достойную зарплату, мы должны привить каждому чувствогордости к Родине, мы…

– Да бросьте, – перебил я. – С достойнымизарплатами бюджет лопнет. И чем, собственно, милиционер лучше илихуже армейского офицера, учителя или врача? А чувство гордости заРодину прививает сама Родина, ее дух, ее свершения… А у нас дух покарманам рассован, а свершения – проданные кубометры газа илеса. Вы или себя обмануть пытаетесь прошлой советской демагогией,на которой выросли, или на мне пытаетесь идеологический опытпоставить…

– Вы свободны…

– Уже на этом спасибо.

И я откланялся. Но перед тем как покинуть кабинет, положил настол Кастрыкина диск – данные службы наружного наблюдения,которое я установил за нашим тыловиком в расчете на какие-либо егопьяные приключения, обойтись без которых, по моему мнению, жизнь быему не дала.

На диске был запечатлен инцидент в ресторане, где вместе сприхвостнем Акимовым нетрезвый Евграфьев проверял документы уамериканских туристов, махая у них под носом кулаками и говоря, чтоАмерика – страна подонков, наш вечный враг и ему противно,проводя культурный досуг, дышать одним воздухом со всякойзаокеанской мразью.

Акимов услужливо подхохатывал.

Прибывший милицейский наряд, вызванный службой безопасностиресторана, был построен, отчитан за неряшливый внешний вид, акомандиру было обещано разжалование. При этом тыловик громогласнопредставился первым заместителем начальника управления.

Наряд трусливо скрылся, кляня происки судьбы, столкнувшей его спьяным высокопоставленным хамом, посетители повалили к выходу, нодалее неугомонный Евграфьев выстроил в ряд всех служащих ресторана,прочел им пространную нотацию ни о чем, после чего согласно своемупринципу придирчиво допросил каждого, любит ли опрашиваемое лицогород Ленинград, колыбель революции и сопутствующих ейтрадиций.

Получив положительные ответы и благосклонно удовлетворившисьими, Евграфьев, не удосужась расплатиться за ужин, поймал первуюпопавшуюся под руку милицейскую машину и заставил ее водителядовезти его по месту проживания. С початым штофом водки,прихваченным из ресторана, и с собутыльником Акимовым.

Уже прикрывая дверь, я обронил:

– Только из уважения к вам я сделаю все, чтобы эта записьне попала в Интернет… Ведь речь идет о любимце и ставленникеуважаемого человека.

Кастрыкин явственно побледнел.

А я тихо и бережно дверь закрыл.

По пути в свой кабинет прикинул, сколько средств собственнымисилами и связями подогнал на счет Совета, который теперь вместе совсеми финансовыми потрохами должен перейти к бездарномупьянице.

Как бы не так!

Набрал телефонный номер одного из руководителей российскогоГАИ.

– Тебе внебюджетные деньги нужны? – задал риторическийвопрос.

– Да неужели нет?! – последовал снисходительныйотклик.

Я обозначил сумму, полностью оголявшую счет Совета.

– Ну… и чего требуется с меня? – осторожно вопросилсобеседник.

– Тридцать номеров. Сам понимаешь, каких серий…

Гаишник помолчал, деля озвученную мной сумму на цифру«тридцать».

– Ну, пойдет… – промолвил неохотно.

Я представил себе физиономию Евграфьева после изучения имнулевого баланса в финансовом активе вверенной ему организации, иего претензии за перевод мной денег в чужеродную милицейскуюструктуру. Претензии, легко отбиваемые одной из строк уставаСовета, гласившей, что организация вправе оказывать материальнуюпомощь любому подразделению милиции, чей юридический адресотносится к нашему федеральному округу.

Попробуй докопайся!

Вслед за этой взаимовыгодно завершившейся договоренностью сгаишным начальством, словно продолжая развитие данной темы, меняпосетил поблекший от вынужденного пьянства Акимов, промолвил сквозьзубы:

– Там на мне остаток долга по мигалкам и прочему… В общем,я поговорил с ребятами из ГАИ, они тоже поиздержались… Возьмидесять «калашей» и пять «ТТ». Все железки – чистые, безгари…

– Мне что, тут оружейный магазин для бандитовоткрыть? – окинул я выразительным взором стеныкабинета. – Или у тебя после плотного общения с питерскойполуинтеллигенцией мозги в кальсоны съехали?

– Нет, просто я не успеваю к сроку…

– К нему ты рано или поздно успеешь, – невольноусмехнулся я.

– Да и ты не зарекайся! – промолвил он злобно.

– Иди, я тебе еще три дня даю, – сказал япримирительным тоном. – Обернешься – думаю.

– Знаешь, к чему не могу привыкнуть? – спросил он,вставая со стула. – К тому, каким ты стал. Постоянноприпоминаю, как некогда в контору прибыл скромненький такой молодойначальник отдела, положительный лирический герой с романтическимореолом, аж светящимся вокруг наивной его головы…

– И каким стал этот персонаж из прошлого? – невольнопоинтересовался я.

– Не хочу вдаваться в определения, – ответилон. – Опасно.

«Надо же, – в который раз удивился я сам себе. – И какя здесь выжил, неумеха? Явился сюда без грамма опыта и знаний, аведь вытянул миссию на актерстве и импровизации… И теперь меняопасаются самые зубастые хищники».

– Ладно, Акимов, ступай себе… – произнес янебрежно.

В этот же день в Москву из Америки прибыл Юра, курьер из ЦРУ.Озабоченный, деловитый, нагруженный инструкциями от наших с нимхозяев, распорядителей, как ни крути, моей судьбы.

В квартиру к себе я его приглашать не стал – противно былодом поганить присутствием мерзавца. Встретились в кофейненеподалеку от конторы.

– Твое положение в принципе спасено, – надменно началон, слегка вздернув подбородок и как бы подчеркивая такимгорделивым ракурсом головы свое верховенство надо мною, –сирым, облагодельствованным визитом посланца неведомых всемогущихдемонов. – Удалось выйти на ключевую фигуру из Администрации,кое-что вклеить в уши министра… Тебя ждет серьезное новоеназначение.