Главное управление

Слушатели мои оказались благодарными и памятливыми, быстросообразив: сдав меня как идеологического врага, можно получитьснисхождение. Что и исполнили в совместном подлом сговоре,одухотворенном идеей патриотизма. Но в этом-то и заключалось моепоразительное везение! Уже готовый сменить зеленую форму новобранцана черную спецовку с биркой ЗК, я благодаря доносу переместился вособую категорию преступного элемента, ибо теперь на побитой мордевзводного опытный взор особиста различил признаки идеологическивраждебного рукоприкладства. Тут-то и нарисовался для начальствавеликолепный выход из создавшегося казуса, а именно: сложностьюридических проволочек в оценке конфликта между лицом гражданским иармейским, определение всякого рода юрисдикций, элементарнозакрывались процедурой психиатрической экспертизы невменяемоголица, то есть – меня. Экспертиза предполагала дальнейший срокпринудительного лечения в психушке, так что армия избавлялась отсмутьяна, а порок подвергался наказанию.

Мудрейшее, надо заметить, решение!

Армейская психушка, ассоциирующаяся в моем сознании с одним изкругов ада земного, оказалась достаточно безобидным учреждением,где лояльное поведение пациентов прямо и справедливо влияло настепень их свободы и даже привилегий – таких, как прогулки потерритории и посиделки у телевизора в холле после ужина.Кормежка – стандартная армейская баланда, душ – безограничений, в палатах – чистота и порядок, только койки итумбочки привинчены к полу.

В палате нас было пятеро. Мое представление публике прошлокорректно и отчужденно. Парочка, сидевшая на угловой кровати,похоже, вовсе не обратила на меня никакого внимания, занятая тихим,вдумчивым разговором. Один из собеседников был тучен, толстогуб,длинные седые космы свисали к его покатым плечам, взор былтуманно-тускл и то и дело скользил по потолку, неизменно, впрочем,останавливаясь в итоге на своем визави – худеньком, со впалымищеками человечке. Тот взирал на своего собрата по несчастьюпочтительно и тревожно, словно в опаске пропустить хотя бы одно изроняемых им невнятных слов. Время от времени он вздергивал вверхпалец, как бы обозначая паузу в монологе старшего товарища, лез вкарман облезлого больничного халата, доставал из него блокнотик сручкой и судорожно что-то записывал, мелко и часто кивая остренькимподбородком.

За этим неясным мне по своей сути тандемом искоса и мрачнонаблюдал лысый сутулый тип с презрительным взглядом, почитывающий,лежа на койке, газету. Молодой розовощекий крепыш с открытым лицоми смеющимися глазами, представившийся мне как Гога, просто испокойно пояснил:

– Ты не бойся, у нас здесь тихо. Это, – прибавил ссамым серьезным видом, указав на тучного человека, – Бог. Сним – ангел, он записывает, значит, изреченные мудрости. Аэто, – перевел жест на унылого лысого, – Семен ПетровичПодвидов, заслуженный военный разведчик.

– И лежу тут с дураками, – подал голос разведчик,если, конечно, он и в самом деле был таковым.

Гога, лейтенант военной юстиции, призванный в армию послеинститута, пытался от службы откосить, симулируя какой-то сложныйтип шизофрении: дескать, как надеваю шинель, сразу же падаю,отказывают ноги из-за ощущения невероятной тяжести верхнейармейской одежды.

В отличие от него, кому шизофрению следовало доказать, мнетаковую шили по заданию сверху, и главное тут было не отнекиваться,а вот остальные персонажи обретались в больничных покоях, вероятно,по праву и объективным показателям. Бог и Ангел были очевиднымиподарками для психиатрии как науки, а внешне корректный и ироничныйПодвидов в редких припадках конспиративной откровенности утверждал,что является секретнейшим агентом политбюро партии и сюда егоупекли враги, жаждущие, как он утверждал, развалить Советский Союз,насадить капитализм, разрушить армию и КГБ, капитулировав передАмерикой. В те времена звучало это, мягко говоря, диковато, а вотвпоследствии я немало озадачивался как его пророчествами, так изагадочностью его водворения в психушку. Впрочем, дар ясновиденияданного персонажа ничуть не противоречил его медицинскому диагнозу,в чем я убедился в ближайшие дни.

Однако на пребывание в среде душевнобольных я не сетовал.

С вердиктом в отношении моей персоны никто не спешил, менянавещала мама с гостинцами, а Гога, раздобывший дубликаты ключей уодной из медсестер, с которой временно сожительствовал по ночам вординаторской, таскал из ближайшего магазина портвейн, покидаятерриторию через прореху в заборе. В библиотеке была уймаинтересных книг, уколами меня не пичкали, так что чем не санаторий?Скучновато, конечно… Но больничную скуку я с новым товарищемвсячески пытался преодолеть. В частности, Гога усердствовал вразнообразных невинных розыгрышах, демонстрируя в их организацииизощренную сатирическую фантазию и верно угадывая реакцию своихжертв, идущих на поводу продуманного до мелочей сценария.

Очередной жертвой оказался разведчик Подвидов. С воли Гогаполучил настоящий конверт правительственной почты, а после,пробравшись в ординаторскую, отпечатал на машинке письмо.Содержание письма заключало в себе благодарность от политбюропартии пламенному коммунисту Подвидову С.П., выражение поддержки вего нелегкой участи борца с тайными силами империализма, обещаниескорого, на днях, вызволения из медицинского учреждения и сообщениео секретном указе Президиума Верховного Совета СССР о награжденииразведчика Звездой Героя, соответственно – орденом Ленина иприсвоением ему звания генерал-майора госбезопасности. Ну и вкачестве премии – приятная мелочишка: автомобиль «Волга».Венчала письмо подпись генерального секретаря коммунистическойпартии.

Письмо разведчику Гога принес из очередного своего похода запортвейном, поведав ему на ухо, что конверт вручен неизвестнымилицами, подловившими самовольщика на улице.

Аккуратно конверт вскрыв, Подвидов ознакомился с текстом. Попрочтении документа лицо его исказилось безумной гримасой восторга,а глаза завороженно остекленели от торжества высоких мыслей.

– Ну, теперь я покажу им… – произнес он, вставая скровати и убирая конверт за пазуху.

Мы не успели и слова сказать, как Подвидов покинул палату, вкоторую вернулся только через неделю – исхудавший и бледный,как наши больничные застиранные простыни.

Шутка вышла жестокой: распаленный разведчик отправился кглавврачу, вылил на его голову чернильницу, а затем ткнул в животдоктора горшок с кактусом. Безобразие пресекли шкафообразныесанитары, уволокшие несостоявшегося орденоносца в ватныйкарцер.

– Ну, как дела? – осторожно поинтересовался Гога увернувшегося страдальца.

– И ты меня спрашиваешь, сука? – со зловещей улыбочкойответил тот. И вдруг вытащил из-за пазухи длинный кухонный нож.

Откуда он взял-то его?

Между тем Подвидов, по-прежнему нехорошо усмехаясь, повертел ножперед нашими носами. И – пожелал всем спокойной ночи.

Дверь в нашу палату уже была закрыта изнутри, и предстояловыбирать: или стучаться, вызывая дежурных санитаров, или рискнутьмолодыми жизнями, оставшись в ночной темени с вооруженным, горящимжаждой мести сумасшедшим.

Пришлось колотить в дверь, что вызвало переполох в нашейпалате.

– Так вы еще, сволочи, и спать не даете?! – подскочилна кровати Подвидов и, выхватив страшный тесак, ринулся на нас,отчаянно отбивающихся от него подушками.

Узрев оружие в руках безумца, ангел завопил, как сирена привоздушном налете, и взвился на тумбочку, разбудив Бога,вцепившегося зубами в лодыжку Подвидова.

«SOS» из больничной ночи был услышан всей дежурной сменой, исанкции последовали незамедлительно: утро застало нас, обколотых иблагостных, привязанными за ноги и за руки к рамам кроватей.

Собрался высокий врачебный консилиум.

Мы с Гогой лежали-помалкивали, Подвидов грязно, хотя и вяло,агонизирующе, материл весь белый свет, а наш вседержительинтеллигентно и сонно отвечал на вопросы врача.

– И когда, собственно, вы почувствовали себя Богом? –вопрошал врач.

– Когда я стал молиться и вдруг понял, что разговариваю самс собой… – последовал вдумчивый ответ. – И с тех пор душамоя непрерывно скорбит о слепоте человечества, погрязшего вкромешности своего зла, в его несокрушимом капкане…