Страница 101 из 117
– Поинтересовался, – предположил я.
– Конечно. С копателей, говорю, срезали. Только не понимаю,сетую, как он разбирается, привык исключительно к «Макарову»…
– И он тебя просветил?
– Да, парень знает толк в злых игрушках…
– Дальше?
Он выдержал паузу, чокнулся вдумчиво, выпил. Спросил:
– Правильные слухи, что Федор Сергеевич тебя на хозяйствоустраивает?
– Вроде того…
– Хорошо бы! – Отер костяшкой пальца губу.Продолжил: – Ну, поблагодарил я его за науку, снял услужливо слацкана пиджака выпавший из его прически волосок да в урну бросил,на бумажку чистую, дно застилающую… А потом в экспертизу поехал клюдям проверенным, далее – к корешкам из управления «К»,знатокам высоких технологий…
– И что в итоге? – обронил я.
– В итоге, – наклонился он к моему уху, и я невольнопоморщился от резкого и кислого запаха пота, исходившего отнего, – у нас есть ствол, на внутренних частях которогоимеются два четких фрагмента отпечатков, оставленных злодеем понеосторожности. Внешние отпечатки, понятное дело, стерты. Далее:изъятый с трупа волос неизвестного – вероятно, убийцы,обыскивавшего жертву, и – зафиксированная между ними перепискапо Интернету. Невнятная, но в ней фигурирует назначение встречи нароковой день и час…
– Это как возможно? – поразился я.
– Убийца похитил компьютер погибшего, но выяснить почтовыйадрес – не проблема, – поведал Баранов. – А ужвзломать код… Сам понимаешь. Тем более он у нас пасется, пользуетсятехникой, даже в карты играет на сайте «убей рабочий день». Послепридумалась переписка. Ты можешь ее уничтожить, но ее тень остаетсяи восстанавливается профессионалами в прежнем оригинале. Таким,Юра, образом, можно сделать из уважаемого человека педофила илюбого морального урода. Ты даже не будешь и подозревать об этихкомпьютерных кознях, пока к тебе не придут ребята с наручниками ине предъявят улики: оплаты счетов за всякого рода темные услуги,переписку с криминальными менеджерами… А после – факты вгазету, и хрен отопрешься и отмоешься. Мы еще хлебнем с этиминовыми технологиями, помяни мое слово! Вот так! В общем, плачет поМиронову тюрьма. Слезами горючими. Такой вывод. Ты завтра соберисовещание по месячным итогам работы отдела, я его туда вытащу.Настойчиво, потом он это припомнит, проникнется, откуда ветер…Короче, объясни ему, куда он втюхался. Не знаю, за что твои патронына него взъелись и кому он на мозоль наступил, но если былконфликт, теперь паритет в нем полный… Окончательная ничья.
Я слушал его – циничного многоопытного мастера от полиции,добросовестно спасающего мою шкуру – во имя, естественно,собственных перспектив, и меня постигало странное чувство: будто вжизни моей настал переломный момент, будто высшим силам, игравшиммною, как куклой, в какую-то забавную для них игру, играприскучила, и они оставили меня, некогда ими взлелеянного, напроизвол дальнейшей судьбы, и отправились в даль невозвратную поиным делам или к иным развлечениям.
И это было острым, горьким и бесповоротно обреченным ощущением.Ощущением неизбежного краха.
Или – еще поборемся? Отрешимся от неудач, перехитримврагов, пойдем наперекор невзгодам, переживем очередное испытание,ведь, сколько их было!..
– Я – твой должник, – протянул я рукуБаранову.
– Надеюсь, – ответил он.
И в голосе его прозвучала, как показалось, тень некоей затаеннойугрозы.
А что? Уж этот упырь, имея козыри на руках, легко может добитьсяоткровенности от Миронова, а затем стальной хваткой пережать мнегорло. Правда, не знает он о моих тайных заокеанских покровителях,ничуть его таланту в грязных каверзах не уступающих, и способных,покрывая своего ценного агента, растереть его в пыль.
И что-то, видимо, в моем взоре промелькнуло, как отсвет тойдалекой, неведомой мне злодейской шпионской кухни, бесчеловечной еежаровни, и отпрянул вдруг от меня Баранов напряженно и задумчиво,как от провода оголенного, кольнувшего его злой силой тока, имолвил, сглотнув, по-лакейски услужливо и пугливо:
– Чего мы о долгах-то мелочных? За дружбу давай выпьем, забеззаветность друг к другу, а счеты крохоборам оставим, кто всегдав одиночку, как в гробу персональном…
– Ну, за нашу братскую могилу! – поднял я рюмку.
– Ты и шутишь, шеф… – укоризненно зыркнул он наменя. – Ну-ка, смени тост…
– За нашу контору! – нашелся я. – Она нам далавсе-таки очень много… И не перечислишь…
– Она дала нам все! – с чувством произнес он. –Все… что мы собой и являем! До дна!
А темная полоса моей жизни между тем неуклонно дополняласьналивающейся чернотой.
Миронова, естественно, я прижал, что вовсе не освободило меня отнеясных страхов, Олейников от меня отстранился – пусть не вделах, но в наших некогда теплых и дружеских взаимоотношениях,истаявших без следа. На работу я ездил по инерции, безрадостно, иданную мне Богом жизнь ощущал отчужденно, словно со стороны, ненаходя в ней ни смысла, ни трогающего моего сердца ответного к нейблагодарного чувства.
После ухода Коромыслова в министерские дали исполняющимобязанности начальника главного управления был назначен не я, аШлюпин. В отношении моей персоны сработал некий тайный тормоз.Какой – никто не знал. Разве Жбанов, с досадой мнепояснивший:
– Федя решил подержать лапу на своей прежней позиции.Думает дать задний ход, если не получится с креслом министра.Почему Шлюпина на хозяйство учредили? Он – управляемый,ты – нет. И пока у Коромыслова не сыграна главная игра, онтебя придержит под уздцы. Я ему активно противоречил, но все безтолку… И, в общем, он прав. Если он отступит на прежний рубеж, воглаве рубежа должна стоять фигура невзрачная, шаткая, принципомлизоблюдства и послушания проникнутая, а – ты ведь так развернешьсяи поднимешься, что он от тебя как от стены каменной отлетит… Вотвыбьется в министры, тогда и назначит кого надо…
– Я совсем не уверен, что он выбьется на первую должность,и совершенно неуверен, что в шефы конторы протолкнет меня, колислучится чудо с его назначением…
– Это почему?
– Потому что в министры жаждет попасть персонаж,полюбившийся президенту, некогда работавшему с ним, своейисполнительностью, добросовестностью, чинопочитанием и, наконец,чекистским прошлым. Это копия Шлюпина, кстати. Это – стереотипполицейского идола на все времена, сделанный из оцинкованной,нержавеющей жести. Это – роботы с легким налетом человеческихчувств и эмоций. Прикажи им родную мать расстрелять –расстреляют. И потому умные функционеры выбирают себе в подручныетаких существ. Эти – не подведут. И не зря Коромыслов в своевремя привел сюда какого-то невзрачного Шлюпина, и не зря задобрилего генеральскими погонами со своей подачи в обмен на окончательнонеподкупную верность. Естественно, покуда он, Коромыслов, приделах. А я – да, я непредсказуем. И по здравому размышлениюрешил наш генерал-полковник не рисковать с опрометчивыминазначениями. Так что, мистер Жбанов, при всех ваших потустороннихсвязях едва ли я удержусь и на прежних редутах…
– Разумные доводы, но – удержишься, – сказал он,сам же, чувствуется, моими доводами озабоченный ираздосадованный.
А мне-то, впрочем, на все свои дальнейшие назначения иразжалования было по большому счету категорически и презрительнонаплевать.
Все в нашем мире решали деньги, все заключалось или в ихналичии, или в отсутствии, все карьеры основывались на ихобретении, а моя нынешняя задача заключалась не столько в умножениикапитала, сколько в его сохранении. Вот актуальнейшая из задач!
Ибо теперь я уверился: любая социальная состоятельность зиждетсяне на высоких духовных качествах, не на таланте и мастерстве, аизмеряется способностью платить и зарабатывать. Всеостальное – душеспасительное лукавство в пользу бедных, дабыте смогли обожествить свою нищету смыслом ее высокогопредназначения, отвергающего блага земные, тленные, и смирились быс ней в ее безысходности, от их же неуклюжести и тупоумияпроисходящей.
Итак, в конторе наступила эра владычества недалекого иосторожничающего Шлюпина. Весьма, надо отметить, основательного ипредусмотрительного скромняги.