Страница 21 из 38
Полностью эта ритуальная фраза, наверно, звучала как-нибудь так:«Мы будем и впредь крепить нерушимую дружбу народов нашей страны».Или: «Мы будем и впредь отстаивать дело мира во всем мире».
Оборвав её на половине и – мало того! – поставив точку там, гдедолжно было бы стоять многоточие, Борис превратил эту полуфразу взаконченную формулу, которая обрела совершенно новый смысл – нетолько иронический, но даже жутковатый.
Формула «Мы будем и впредь» – с точкой на конце – означала нетолько то, что они будут и впредь продолжать гонку вооружений,раздувать пламя холодной войны, поддерживать все бандитские режимы,какие только есть на нашей планете, пестовать и обучатьтеррористов, разрушать экономику страны и издеваться надсобственным народом.Ритуальная фраза эта – именно вот в таком,усечённом виде – адекватно выразила самую суть уникальной нашейсоветской системы. Уникальность, состоящую не столько даже в том,что это быласистема без обратной связи,сколько в том, чтоединственным исключением из этого правила, единственным доступнымей проявлением этой самой обратной связи было как бы изначальновстроенное в неё устройство, автоматически отбрасывающее любоеначинание, несущее в себе угрозу какого бы то ни было – пусть дажене очень значительного – изменения, исправления, улучшения этойсамой системы.
А вот совсем другой припомнившийся мне случай.
Зашла как-то у нас с ним речь о едва ли не самой популярной в тевремена песне – «Я люблю тебя, жизнь».
Я, как всегда, многословно и, наверно, не слишком вразумительнопытался выразить свое отношение к её тексту. Борис слушал меня,слушал, не соглашался, но вроде и не возражал. И вдруг сказал:
– Я люблю тебя, жизнь, хоть и знаю, что это наивно.
И в этом ироническом перифразе песенной строки («Я люблю тебя,жизнь, и надеюсь, что это взаимно») было и всё, что я так долго ибезуспешно пытался выразить, и ещё многое другое: мудрый скепсисчеловека, знающего истинную цену телячьему оптимизму, грустнаяуверенность, что рано или поздно жизнь преподнесет каждомунеизбежную дозу разнообразных горьких сюрпризов, и даже более того:сознание той невеселой истины, что жизнь, какой бы светлой ирадостной она ни была, в самой основе своей –трагична.
Я так подробно остановился на этих вдруг припомнившихся мнеэпизодах, потому что в них, как мне кажется, замечательновыразилась всегда восхищавшая меня способность Бориса не толькопроникать своим мощным ироническим умом в самую суть сложных вещейи явлений, но и выражать свое понимание этой сути с совершеннопоразительной простотой, легкостью, свободой и каким-то особым,только ему одному свойственным изяществом.
Вот и сейчас тоже, – задав ему свой вопрос о только чтопрочитанной солженицынской статье, я ждал, что он ответит на негокак-нибудь вот так же: коротко и – убийственно.
И дождался.
– Ну что тут скажешь? – задумавшись, начал он.
И вдруг, оборвав себя, смеясь, процитировал из письма БелинскогоГоголю:
– Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизмаи мракобесия, панегирист татарских нравов! Что Вы делаете!
К таким обобщениям я был тогда ещё не готов. Да и Борис сказалэто, как говорится, в тоне юмора. То есть – в шутку.
Но чем дальше, тем чаще я вспоминал эту заходеровскую шутку,находя в ней всё большую и большую долю правды. *
Во всех тогдашних наших спорах о Солженицыне, – а споры этитеперь вспыхивали все чаще и чаще, – я неизменно его защищал.
Защищал, например, когда «новомирцы» жаловались, что он готов ихпредать, отдав какой-то очередной свой опус в другой журнал или, непосоветовавшись с ними, в театр «Современник». Тут я прямо настенку лез: да почему, собственно, он должен считаться с «Новыммиром», да хоть бы и с самим Твардовским! Что он – подписал с нимиконтракт на вечные времена?! Да и не обязан он – упавший к нам снеба – делать разницу между мелкими нашими групповыми разногласиями– «Новым миром» и, скажем, «Молодой гвардией». Оттуда, с того неба,с которого он к нам упал, эта разница не больно видна. Да и, поправде говоря, не так уж и существенна.
Разногласия «Нового мира» с черносотенной «Молодой гвардией» итаким же черносотенным софроновским «Огоньком» или сталинистскимкочетовским «Октябрем» были, конечно, совсем не мелкими. НоСолженицыну (да, по правде говоря, в то время уже и мне тоже)довольно было уже одного того, что все они были –советские.А он вто время, что ни день, то дальше и дальше закидывал свой чепчик занашу советскую мельницу.
Взять хотя бы вот это, одно из самых громких его тогдашнихобращений к соотечественникам – знаменитый его призыв к нам ЖИТЬ НЕПО ЛЖИ:…
На Западе люди знают забастовки, демонстрации протеста, – но мыслишком забиты, нам это страшно: как это вдруг – отказаться отработы, как это вдруг – выйти на улицу?
Все же другие роковые пути, за последний век отпробованные вгорькой русской истории, – тем более не для нас, и вправду – ненадо! Теперь, когда все топоры своего дорубились, когда всёпосеянное взошло, – видно нам, как заблудились, как зачадились темолодые, самонадеянные, кто думали террором, кровавым восстанием игражданской войной сделать страну справедливой и счастливой…
Так круг – замкнулся? И выхода – действительно нет? И остаётсянам только бездейственно ждать: вдруг случится что-нибудь само?
Но никогда оно от нас не отлипнет само, если все мы все днибудем его признавать, прославлять и упрочнять, если не оттолкнёмсяхотя б от самой его чувствительной точки.
От – лжи…
…Не каждый день, не на каждое плечо кладёт насилие свою тяжёлуюлапу: оно требует от нас только покорности лжи, ежедневного участияво лжи – и в этом вся верноподданность.
И здесь-то лежит пренебрегаемый нами, самый простой, самыйдоступный ключ к нашему освобождению: личное неучастие во лжи.Пусть ложь всё покрыла, пусть ложь всем владеет, но в самом маломупрёмся: пусть владеет не через меня…
Не призываемся, не созрели мы идти на площади и громогласитьправду, высказывать вслух, что думаем, – не надо, это страшно. Нохоть откажемся говорить то, чего не думаем!..
(Александр Солженицын. Публицистика. Том первый. Статьи и речи.Ярославль. 1995. Стр. 188–189)
Ограничься он этой общей декларацией, и все его единомышленникитотчас бы и легко с ним согласились. Да, да, конечно!Откажемся!..
Но это была только преамбула. А далее у него следовала ясная ичеткая, очень конкретная ПРОГРАММА ДЕЙСТВИЙ:…
Наш путь: ни в чём не поддерживать лжи сознательно. Осознав, гдеграница лжи (для каждого она ещё по-разному видна), – отступитьсяот этой гангренной границы!..
Итак, через робость нашу пусть каждый выберет: остаётся ли онсознательным слугою лжи (о, разумеется, не по склонности, но дляпрокормления семьи, для воспитания детей в духе лжи!), или пришлаему пора отряхнуться честным человеком, достойным уважения и детейсвоих и современников. И с этого дня он:
– впредь не напишет, не подпишет, не напечатает никаким способомни единой фразы, искривляющей, по его мнению, правду;
– такой фразы ни в частной беседе, ни многолюдно не выскажет ниот себя, ни по шпаргалке, ни в роли агитатора, учителя,воспитателя, ни по театральной роли;
– живописно, скульптурно, фотографически, технически, музыкальноне изобразит, не сопроводит, не протранслирует ни одной ложноймысли, ни одного искажения истины, которое различает;
– не приведёт ни устно, ни письменно ни одной «руководящей»цитаты из угождения, для страховки, для успеха своей работы, еслицитируемой мысли не разделяет полностью или она не относится точносюда;
– не даст принудить себя идти на демонстрацию или митинг, еслиэто против его желания и воли; не возьмёт в руки, не подыметтранспаранта, лозунга, которого не разделяет полностью;
– не поднимет голосующей руки за предложение, которому несочувствует искренне; не проголосует ни явно, ни тайно за лицо,которое считает недостойным или сомнительным;
– не даст загнать себя на собрание, где ожидаетсяпринудительное, искажённое обсуждение вопроса;