Страница 19 из 38
Оглядев очередную средневековую достопримечательность, яспрашиваю:
– А что там сейчас?
Она пожимает плечами:
– Там живет граф.
С такими вот знаниями и представлениями о заграничной жизни япутешествовал по Германии, самостоятельно переезжая из города вгород. Добавьте к этому, что по-немецки я знал только несколькослов: «Гитлер капут», «хенде хох», «цурюк» и застрявшее в моеммозгу из школьного учебника – «Анна унд Марта баден».
Этот богатый словарный запас, как вы понимаете, в моемпутешествии пригодиться мне никак не мог. Поэтому на перронекаждого нового города меня встречал какой-нибудь русскоязычныйнемец, державший в руке, чтобы я легко мог его опознать, журнал«Москва».
Весь этот план моего путешествия – от начала и до конца –разработал всю дорогу издали опекавший меня незабвенный ВольфгангКазак.
В городе Майнце я ночевал у профессора-слависта, который леттридцать тому назад «выбрал свободу», – сел в Восточном Берлине вметро и уехал в Западный.
Вечером мы с ним хорошо посидели: пили пиво, разговаривали. Азаполночь, провожая меня в отведенную мне спальню, профессорспросил, не хочу ли я взять у него почитать что-нибудь на ночь.
Я сказал, что да, конечно, с удовольствием, дома я каждый деньпривык засыпать с книгой, иначе, пожалуй, и не усну. Новоспользоваться его любезным предложением смогутолько в том случае,если у него найдется для меня какая-нибудь русская книга. Онсказал:
– Да вот, пожалуйста, только что мне прислали новый томСолженицына – «Март семнадцатого». Хотите?
Я, конечно, хотел.
Надо сказать, что к солженицынским «узлам» я в то времяотносился уже без всякого интереса. Читать его историческуютягомотину и без того было скучно, а тут ещё это его «языковоерасширение»… Но раскрыть самую свежую солженицынскую новинку,которая до Москвы когда ещё дойдет… Да ещё «Март семнадцатого»… Осемнадцатом годе я готов был читать всё!
В общем, лег я в мягкую и свежую немецкую постель с томомСолженицына в руках, предвкушая какое-никакое, а все-такиудовольствие.
Раскрыл. Начал читать. И сразу погрузился в сложные отношениягосударя императора с государыней императрицей. Государь тяжелопереживал случившуюся накануне размолвку с женой. А размолвка вышлаиз-за того, что он, по мнению государыни, недостаточно суровонаказал убийц нежно любимого и глубоко ею почитаемого «старца»(Распутина).
Гнев государыни поначалу был неукротим. Но в последние дни этотеё гнев уже слегка поутих, и –государь облегчился.
Так прямо было и написано: «Государь облегчился». В том смысле,что у него стало легче на душе.
Я, конечно, не сомневался, что Александр Исаевич прекрасно знал,в каком значении нынче употребляется этот глагол. Но ему было наэто наплевать. Верный владевшей им фанатической идее «языковогорасширения», он решил вернуть ему его первоначальный, исконный,прямой смысл.
Понимая всё это, я тем не менее не мог удержаться от улыбки,закрыл книгу и отложил её в сторону. Решил, что авось удастсякак-нибудь заснуть и без нее. И – заснул, чему немалоспособствовала мягкая немецкая постель, накопившаяся за деньусталость, а может быть даже и выпитое перед сном пиво.
Всё это, напоминаю, было спустя четверть века после появления«Ивана Денисовича». И к тому времени поводов к тому, чтобыразочароваться в Солженицыне – и в писательских, и в человеческихего качествах – у меня скопилось уже довольно много.
Но первое недоумение случилось совсем скоро.
В октябре 1965 года, когда Александра Исаевича у нас уже непечатали, в «Литературной газете» вдруг появилась его статья.
Называлась она так: «НЕ ОБЫЧАЙ ДЁГТЕМ ЩИ БЕЛИТЬ, НА ТОСМЕТАНА».
Уже само это название показалось безвкусным: искусственным,натужным, по правде говоря, даже каким-то дурацким.
Начиналась она вполне нормально – хотя, может быть, излишнерезкой, но, в общем, довольно убедительной полемикой с появившейсянакануне в той же «Литературной газете» статьей академика В. В.Виноградова:…
Статья академика Виноградова («Литературная газета» от 19октября с. г.) рождает досадное ощущение: и тоном своим, инеудовлетворительным подбором примеров, и – в противоречие ссодержанием – собственным дурным русским языком.
Тон её высокомерен – без надобности и без оснований.Несправедливо истолкованы побуждения старейшего писателя К. И.Чуковского, отдавшего лучшие движения своего таланта прослеживаниюжизни нашего языка и поддержке всего живого в нём, будь оно седоеили только что рождённое. Тот же обидный тон взят автором и поотношению к Ф. Гладкову, С. Ожегову, Ф. Кузнецову.
Подбор примеров поспешен, поверхностен, лишён стройности. Однипримеры слишком наглядны, слишком школьны для статьи, наметившейсебе глубокую и дальнюю цель, другие – несправедливы: Шукшинупрекается за воспроизведение живого диалога, Кетлинская – заупотребление прекрасных русских слов «распадок» и «проран», И. Гофф– за изящное обыгрывание ошибки с иностранным неразговорным словом.Главное же: примеры эти все беспорядочно сгружены и не помогают намусвоить положительную мысль автора – да и есть ли она в статье? –какие же главные пороки и как предлагает он нам преодолеть их вписьменной русской речи?
Напротив, своей авторской речью он подаёт нам худой образец. Онне ищет выразительных, ёмких слов и мало озабочен их гибким русскимсогласованием. Говорить о великом предмете нам бы стараться науровне этого предмета. Если же «Заметки о стилистике» начиненытакими выражениями, как «общесоциальные и эстетико-художественныеперспективы», «структурно-стилистические точки зрения», «массовыекоммуникации в современной мировой культуре», «в силу значительнойинтеграции», а для внезапностей устной речи не подыскано лучшегослова, чем «пилюли», – то такие «Заметки» угнетают наше чувствоязыка, затемняют предмет вместо того чтобы его разъяснить, горчаттам, где надо сдобрить.
(Александр Солженицын. Собрание сочинений. Том десятый. Вермонт.Париж. 1983. Стр. 467–468)
Это всё – продёготь,которым академик Виноградов (и как вскоревыяснится, не он один) не только сам портит, но и других призываетпортить наши русские «щи».
А вот какой, втолковывал он, должна стать годная для заправкиэтих «щей»сметана:…
Кто скажет убывь (действие по глаголу), нагромоздка?Обязательно: «убывание», «нагромождение». Кто напишет для сохрану?Нам подай «для сохранения». И приноровка намне свычна, то ли дело«приноравливание»! И перетаск мебели нам не так надёжен, как«перетаскивание».
Образование существительных склейкой по два, по три вместе(«речестрой» Югова, «Литературная газета» от 28 октября с. г.) –тоже ведь не наше. Со взгляду кажется: речестрой! ах, какпо-русски! Ан – по-немецки…
И избыток отвлечённых существительных – это тоже не наше, надоискать, как содержать их во фразе поменьше.
Оставалась втуне и чисто русская свобода образования наречий, вкоторых таится главный задаток краткости нашего языка. Таких, каквперевёрт, вприпорох (о снеге, песке), понять дотонка (во всейтонкости), скакать одвуконь (то есть на одной лошади верхом, адругую ведя для смены рядом).
Мало использовалось преображение глаголов приставками, почти откаждого застыло лишь несколько главных форм, и нас теперь поражаеттакое простое сочетание, как: он остегнулся (нам понятнее: онзастегнулся, попадая петлями на несоответствующие пуговицы). Мыусвоили, что можно на-клонить, от-клонить, при-клонить, но наспочему-тоудивляет рас-клонить (ветви); приняв «уклониться», мычураемся уклонить (кого, что)…
…Мы усвоили «отшатнуться», несколько дичимся формы «отшатнуть»,а как хорошо употребить: вышатнуть (кол из земли), пришатнуть(столб к стене).
У нас затвержено «недоумевать», но мы зря бы ощетинились противдоумевать (доходить упорным размышлением).
Как коротко: узвать (кого с собой); призевался мне этоттелевизор; перемкнуть (сменить замок или перенести его с однойнакладки на другую); мой предместник (кто раньше занимал моёместо); ветер слистнул бумагу со стола (вместо: порывом ветрабумагу приподняло и снесло со стола); перевильнуть (в споре состороны на сторону).