Феномен Солженицына

В квартире потёк кран на кухне. Пришёл слесарь, починил. Но тутпотёк кран в ванной. Починил и этот. Тогда снова потёк кухонныйкран.

– Нет, так ничего у нас не выйдет, – сказал слесарь. – Всюсистему надо менять.

Но реакция Саши Межирова была не похожа на всё, с чем намприходилось сталкиваться.

– Я, – сказал он, по обыкновению слегка заикаясь, – вп-п-пионерской организации не состою.

– Знаем, знаем, – не полез за ответом в карман Эмка. – Тысостоишь в другой.

А Корнилов не отказал себе в удовольствии крикнуть вследудаляющемуся от нас поэту:

– Коммунисты, вперед!

Так что Александр Петрович Штейн как в воду глядел: скоммунистами (то есть с членами партии) у нас и в самом деле былнекоторый напряг.

И тем не менее, дело двигалось. Список наш рос не по дням, а почасам, и число подписавших его уже перевалило на седьмойдесяток.

Мы были одержимы стремлением довести его до сотни: нам почему-токазалось, что тут и магия чисел имеет значение. Но некоторым из насбыло уже невтерпеж.

Особенно нетерпелив был Володя Корнилов. И не только потому, чтобоялся опоздать. Он вообще не руководствовался никакимирациональными соображениями и доводами. Просто таков был егохарактер.

Однажды он рассказал мне, что когда служил в армии, их, салаг, –в противогазах – загнали в какой-то сарайчик, где они должны былипровести какое-то – положенное по условиям задания – время.

Корнилов дожидаться истечения заданного срока не стал, в первуюже минуту сорвал с себя противогаз, вышиб запертую дверь сарайчикаи вырвался на свежий воздух.

Так же он действовал и в других жизненных ситуациях.

Вот и сейчас, не дожидаясь, пока мы закончим свои тактические истратегические игры, он уговорил двух друзей – Войновича и ФеликсаСветова – отправить в Президиум съезда телеграмму.

Телеграмма была такая:…

Москва

Воровского 52

Четвертому съезду советских писателей.

Поддерживаем письмо Александра Солженицына. Настаиваем наобсуждении письма съездом.

Члены Ордена Ленина Союза Писателей СССР

Владимир Войнович

Владимир КорниловФеликс Светов

Ироническое, – я бы даже сказал издевательское – «члены орденаЛенина» (как раз в это самое время Союз писателей был удостоен этойвысокой правительственной награды) наверняка придумал Войнович.

Как бы то ни было, телеграмма была отправлена. А вскоре, доведячисло «подписантов» до восьмидесяти, отправили наше послание съездуи мы тоже. *

Всё рассказанное выше относится ко времени моего заочногознакомства с Александром Исаевичем.

Очное состоялось чуть позже и вызвано было обстоятельствами,можно сказать, экстраординарными.

Впрочем, формально мы с ним и до этого были уже знакомы:познакомились на обсуждении «Ракового корпуса», где я к немуподошёл, назвался и поблагодарил за подареннуюмне книгу, а он вответ произнес несколько вежливых фраз, из которых мне запомниласьтолько одна, смысл которой состоял в том, что в натуре я оказалсягораздо более молодым, чем это представлялось ему издали.

Было ещё несколько мимолетных встреч, о которых упоминать нестоит.

А вот о той, с упоминания о которой я начал эту главку, пожалуй,стоит рассказать подробно. *

Мы сидели с Войновичем на ветхом, продавленном его диване ииграли в шахматы. Раздался телефонный звонок. Звонила, как я идумал, моя жена. Но, вопреки моим ожиданиям, она не сталатребовать, чтобы мы немедленно пресекли наше шахматное безумие,потому что дома полно дел, с которыми она не может справиться безменя, – а каким-то, совсем не свойственным ей в подобных случаях, ябы даже сказал, кокетливым тоном произнесла:

– А у нас Юра!

Положение на доске было для меня крайне неблагоприятное, и,целиком погруженный в свою шахматную мысль, я даже не сразу понял,о каком Юре она говорит. Да и потом, когда трубку взял Юра, я тожене сразу сообразил, что это – наш «связной», и у него ко мне, судяпо всему, какое-то важное дело. Положение мое (я имею в видушахматное) стало тем временем уже совсем угрожающим, и потому яслушал его вполуха.

Юра сказал, что у него ничего срочного, спешности никакой. Новообще он хотел бы меня повидать.

– Когда освободишься, зайди к Лёве, – закончил он. –Договорились? Ну и отлично. Мы тебя ждем.

Увлечённый шахматами, я даже не обратил внимания на это «мы»,хотя потом, задним числом, вспомнил, что произнесено оно былокак-то особенно многозначительно. С некоторым, я бы сказал,нажимом.

А на квартире у Лёвы Копелева, куда я должен был заглянуть,когда освобожусь, тем временем происходило следующее. (Об этом мнепотом рассказал главный виновник всего этого переполоха –Эмка).

Александр Исаевич ходил по комнате, время от времени взглядываяна часы, и это несколько нервное его ожидание невольно заражаловсех при том присутствующих. А присутствовали там, если не считатьхозяина квартиры, – «связной» Юра и Эмка.

Эмка сказал:

– Александр Исаич! Да вы не волнуйтесь, сядьте. Я этих людейзнаю: пока они партию не кончат, он не придёт.

Александр Исаевич пробурчал что-то неодобрительное по нашемуадресу и продолжал мерить шагами паркет Лёвиного кабинета.

Но тут надо наконец рассказать о том, по какой причине я вдругтак срочно ему понадобился.

В книге А. Солженицына «Бодался телёнок с дубом» об этом сказанотак:…

…необъяснимым путем вырвался в «Ди Цайт» 5 декабря отрывок из«Прусских ночей» и обещалась вскоре вся поэма! Это удалосьостановить… Но тут слух пришел, что и в Москве поэму ужечитают.Якинулся со следствием по Москве, разъяснилось: некие добродеи изчленов СП, считавшие опасным меня защищать,для меняпосле исключениясчитали уже не опасным ничто – и решили… распространять «Прусскиеночи».

«Некие добродеи из членов СП» – это, наверно, отчасти и променя. Но даже если не про меня, всё равно я должен решительнозаявить, что никаких таких «добродеев», которые что-то такое«считали» и, посчитав, что-то такое «решили», на самом деле небыло.

А вот утечка действительно произошла.

Случилось это так.

Пришла однажды ко мне наша давняя приятельница и соседка МимаГребнева и говорит:

– Хочешь поэму Солженицына почитать?

Еще бы! Конечно, я хотел.

Читать при ней, наспех, мне не хотелось, и я уговорил еёоставить мне рукопись на один день.

Мима от солженицынской поэмы была в восторге. Именно этотвосторг и побудил её, нарушив все правила конспирации, показатьпоэму мне и даже оставить её у меня на целые сутки. Я же, прочитавеё, по правде сказать, особого восторга не испытал: стихи, как мнепоказалось, – не его, Солженицына, стихия. Хотя были там и яркие,талантливые строчки. Некоторые даже навсегда впечатались в моюпамять. Например, вот эти:

Жданов с платным аппаратом,

Шагинян, Сурков, Горбатов,

Главный фокусник – Илья…

Мог таким бы стать и я.

Прочел я эту поэму и совсем было уже собрался отнести её всоседний подъезд Миме, но помешал Мандель. Он появился, как всегда,без предупреждения, без телефонного звонка. То есть телефонныйзвонок был: он позвонил снизу, из подъезда, и сказал, что едет комне из своего Беляева. Не прошло и минуты, как раздался звонок вдверь нашей квартиры, и Эмка, очень довольный тем, как он меня(снова, уже не в первый раз) разыграл, радостно возгласил спорога:

– Мимо тещиного дома я без шуток не хожу…

Эта шутка у него была постоянной. Как постоянной была и фраза,которой он объяснял обычно свою манеру приходить к кому-нибудь издрузей, живущих в нашем доме, с самого утра и сидеть чуть ли не довечера. Если друг, которого он осчастливил своим визитом, пыталсядать ему понять, что хотел бы хоть час-другой посидеть записьменным столом, – нельзя же целый день провести в празднойболтовне, надо ведь и работать, – Эмка отвечал:

– Понимаешь, солнышко! Тот день, когда я еду в поликлинику, он уменя уже все равно пропал…

Вот и в этот раз, поняв, что день уже все равно пропал, я решилотложить свой визит к Миме до вечера. А потом, подумав, что не датьЭмке поэму Исаича, которого он боготворил, было бы просто подло,сказал: