Страница 8 из 138
- Японцы – довольно многочисленная нация, - рассказывалВарфаламеев, - но так как они все живут на сравнительно маленькойтерритории, то у них очень большая плотность населения…
- Так, - хитро прищурившись, соглашался Семёныч и наливалв граненые стаканы водку.
- …Поэтому они, японцы, издревле привыкли экономитьпространство в любом его измерении…
После этого сообщения собутыльники выпили и сновазакурили.
- …Вследствие такой экономии и своеобразная архитектура, инекоторые особенности японского быта, - продолжил Варфаламеев,хрустя грибком. – Где ещё можно встретить шест для сушки бельявместо верёвки, натянутой поперёк двора? Или раздвижные ширмывместо нормальных дверей? Или взять, к примеру, эту вишню-сакуру,которую Алексей Семёнович совершенно зря называет бесполезнымдеревом…
- Так, - ещё хитрей прищурился Семёныч. Казалось, он былвесь внимание, но на самом деле самая суть произносимогоВарфаламеевым не касалась сознания профессиональногопролетария.
А Варфаламеев едва заметно моргнул Сакурову и продолжилдальше.
- …Ведь эта японская вишня-сакура меньше нашейшпанки (9) раз в двадцать, а то и в сорок. Однако урожая снеё можно собрать вёдер пять, не меньше. При этом ягода крупная,вкусная, очень сладкая и из неё можно делать самогон без всякогосахара, который японцы так и называют – сакэ. То есть сокращённо вчесть своей плодоносной вишни-сакуры. А плодоносить она,вишня-сакура, начнёт уже на следующий год…
Варфаламеев снова моргнул Сакурову, Сакуров тоже моргнулВарфаламееву, и тот продолжил:
- Но самое её, японской вишни, большое достоинство, этовсё-таки её рост, - заявил Варфаламеев. – Ведь её можно посадить зазабором так, что её ни одна собака не увидит, а урожай можнособирать, сидя на четвереньках. То есть, ни одна собака, опять же,не увидит, какая она плодоносная и никто не попытается её выкопатьили, в лучшем случае, не прибежит просить веточку на прививку ксвоей облезлой шпанке…
Они оба, Варфаламеев и Сакуров, в упор посмотрели наСемёныча, и поняли, что сказанное бывшим штурманом ещё не вполнедошло до него. Однако они оба знали, что Семёныч крепок на головуи, однажды услышав что-либо, когда-нибудь это обязательнопереварит. А, переварив, сделает выводы, и первый прибежит заветочкой для прививки. А заодно и раззвонит о чудесной вишне повсей округе.
- …Экономия японцами любого пространства даже отразиласьна качестве их поэзии, - наконец сменил «садовую» тематикуВарфаламеев. – Поэтому, в отличие от других народов они изобрелиочень коротенькие стишки, которые называются «хокку» и «танка».Хокку – это трёхстишие из, соответственно, пяти, семи и пятисложныхстихов …
- Так, - совсем уж загадочно молвил Семёныч и снова налилпо дозе.
- Врёшь ты всё про сакуру, - не выдержал Сакуров,наконец-то сообразивший, что после озвучивания Варфаламеевскихизмышлений ему, Сакурову, придётся оберегать заморскую вишню уже неот одного зайца. – Если она чё и родит, то есть это невозможно.Потому что сакура – растение чисто декоративное. Символ, таксказать, Японии…
- А на фига ты её тогда купил? – снова стал заводитьсяСемёныч. – Ведь помёрзнет на хрен, если декоративная?
- Тебя не спросил, - огрызнулся Сакуров и зачем-то соврал:- К тому же она на специальном подвое к сибирской пихте…
- Значит, шишки будут? – недоверчиво поинтересовалсяСемёныч, а про себя подумал, что врёт не Варфаламеев, а Сакуров. ДоСемёныча стал доходить смысл сказанного, и он заподозрилодносельчанина в желании утаить от соседей ценные свойства этойневзрачной на первый взгляд чудо-вишни.
- Шишка у тебя вместо головы, - заявил Сакуров, и они сСемёнычем снова чуть не подрались.
- Друзья, давайте не будем ссориться! – воскликнулВарфаламеев и поднял стакан, приглашая приятелей последовать егопримеру. А когда все выпили, туманно молвил: - Не всегдадекоративное суть бесполезное.
Он глубокомысленно похрустел грибком, отъел немного щей и,пока собутыльники переваривали фразу, продолжил развивать японскуютему:
- Вообще, в каждом хокку заложен глубокий философскийсмысл, хотя на первый взгляд они производят впечатление примитивнойстилизации созерцательных моментов…
- Так, - икнул Семёныч, хотел, было, встрять в разговор сосвоей, уже заготовленной партией, но затем решил повременить допосле следующей.
- …Последнее время я на досуге занимаюсь переводомизвестного японского хоккуиста Басё, - стал заговариватьсяВарфаламеев, потому что раньше он даже не намекал на знаниекаких-либо языков, а наоборот, несколько раз плакался на незнаниелатышского, из-за чего он в своё время не смог «легализоваться» вболее-менее приличной стране.
- А не проще было купить готовый перевод? – усомнилсяСакуров.
- Не проще, - отрицательно помотал головой Варфаламеев, -к тому же я перевожу лучше. Вот, например…
Он закатил глаза и противным голосом поэта-надомника,декламирующего свои стихи в узком кругу ущербных поклонников,выдал:
«Это не Басё, а какой-то Омар Хайям, хотя тот гнал своюстихотворную фактуру рубайями», - мысленно не согласился содносельчанином Сакуров. Кое-какие произведения кое-кого из поэтовв «прошлой» своей жизни Сакуров успел прочитать, но о прочитанном,в отличие от Варфаламеева, предпочитал помалкивать.
- …Или вот ещё, - не унимался Варфаламеев:
Или:
«Совсем сбрендил Варфаламеев, - подумал Сакуров. - Илидумает, я Пушкина не читал? Впрочем, про дядю я точно знаю, что этоиз Пушкина, а вот про сидельца за решёткой в темнице сырой, которыйвскормлённый в неволе орёл молодой и так далее, не уверен.Хотя…»
В это время Семёныч снова накапал в стаканы, собутыльникиогрузли ещё на сто граммов по сравнению с нормальным тяготением иСемёныч, торопливо закусив, стал неторопливо повествовать о своём,наболевшем:
- Вот ты тут о Японии заливал, - Семёныч неодобрительноглянул на Варфаламеева и тот, захлопнув рот с застрявшей в нёмочередной прояпонской фразой, обиженно засопел, - и я, кстати, оней скажу. Был я как-то в Якутии. В геологии, значит,механиком-водителем на ГТСе работал. Это такой вездеход на базеГАЗа. Сильная машина, но с радиатором вечные промблемы…
Он так и говорил: промблемы.
- …Ведь в Якутии, чтоб вам было известно…
Семёныч победно глянул на собутыльников: дескать, что вывидели, салаги? Вообще, самомнение Семёныча, не «регулируемое» вкругу таких тактичных слушателей, как Сакуров и Варфаламеев,которым просто неловко было одёргивать завравшегося рассказчика,гипертрофировало изо дня в день. Пропорционально емугипертрофировала пьяная фантазия профессионального столичноготаксиста. И он умудрялся договариваться и допарашютиста-испытателя, и даже до глубоко законспирированногокосмонавта. Скорее всего, Семёныч нахватался своих «лётных»познаний из беседы с каким-нибудь военно-воздушным пассажиром,заказавшим после ресторана «Праги» тачку до неблизкого Монино (10). Чего там наговорил Семёнычу подпивший летун (или даже дублёрв космонавты) за время их долгого путешествия, и сколько заколымилтой ночью столичный ездила, сказать трудно. Однако теперь, когдаСемёныч надирался до полубессознательного состояния, он начиналзаливать такие небылицы, что Варфаламеев трезвел, а Жорка Праховзасыпал и падал с табуретки. Тем не менее, ни первый, ни второй,имевшие о лётном и парашютном деле сведения самые конкретные (Жоркаслужил в ВДВ) (11), никогда не старались изобличить своегоприятеля, поскольку уважали его за открытый нрав, беззаботнующедрость и готовность помочь в любой беде. А что касается заходов итараканов, то у кого их нет, и у кого они не водятся?