Страница 1 из 138
Слушаю, как градины стучат,
Лишь один я здесь не изменился,
Словно этот старый дуб.
Басё, перевод Маркова.
Возле неказистого здания железнодорожной станции районногозначения прогуливались два нестарых российских милиционера. Оба сбессмысленной машинальностью поглядывали на станционные часы,остановившиеся ровно через неделю после первого дня независимости.Недалеко от входа в здание станции находилось питейное заведение и,когда милиционеры не смотрели на часы, но сосредотачивали своёвнимание на вышеупомянутом заведении, их взгляд становилсяосмысленным. Милицейские лица были мокрыми, но не от трудовогопота: на дворе стояла поздняя осень, и холодный мелкий дождьнаводил сырой блеск на их литых щёках и черной коже форменныхкурток.
Эти нестарые труженики правопорядка подчинялисьжелезнодорожному ведомству, и данная подчинённость предписывала имвозделывать строго станционную ниву. То есть, сидеть в специальномвокзальном кабинете и из его окна следить за порядком на ввереннойим единственной платформе единственного пути. Но, невзирая на своюузкую специализацию, представители железнодорожного порядка иногдакормились на вневедомственной территории за счёт платёжеспособныхграждан, которые заходили в питейное заведение ровно, а выходили неочень. Но сегодня милиционерам катастрофически не везло, поэтому,ещё раз посмотрев на остановившиеся часы, они гуськом вошли всвежеокрашенное здание, пересекли зал ожидания и оказались наплатформе, где ожидалось прибытие местного дизельного поездамаршрутом «Ряжск – Узловая».
В центре платформы стоял памятник Ленину. Его недавнозаботливо побелили, и вождь смотрелся чистым альбиносом. Один измилиционеров плюнул на ботинок вождя. Второй замысловатовысморкался на газон, зажав левую ноздрю большим пальцем правойруки. Затем оба дружно повернулись спиной друг к другу и сталирасходиться, чтобы занять наиболее удобную позицию для бдительногосовместного наблюдения за всеми, без исключения, пассажирами,прибывшими на вверенную ментам платформу.
Когда второй милиционер перестал вытирать палец оформенные брюки, послышался гул приближающегося поезда. Гулсопровождался дребезжанием, характерным для очень старыхконструкций, разваливающихся на ходу. Затем дребезжание переросло вскрежет и к платформе подкатил недлинный состав остаточно красногоцвета. Там, где краска облупилась от старости, наблюдаласьвульгарная ржавчина. Эта зараза проникла повсюду, поэтому двериприбывшего дизеля раздвигались с трудом. Тем не менее, открытиепроизошло и на платформу сошло несколько человек. Среди них четыретётки неопределённого возраста, пара в жопу пьяных бомжей и одиночень прилично одетый гражданин возраста старше среднего.Проигнорировав бомжей, милиционеры дружно уставились на приличного.Тот, в отличие от тёток и бомжей, как сошёл с подножки на асфальтперрона, так и остался стоять, оглядываясь по сторонам с каким-топодозрительным возбуждением. В руках у приличного имелась оченьсимпатичная сумка, а весь вид прибывшего говорил, что он сильно нев себе.
Милиционеры одновременно плотоядно облизнулись и сталисходиться. Один из них коряво отсалютовал и хриплым голосомзаявил:
- Старший сержант Осипов… Предъявите ваши документы!
Прибывший посмотрел на милиционера ясным взглядом, широкоулыбнулся и возразил на чистейшем иностранном языке:
- I should show my documents?
- Чё? – разинул рот один из стражей нового российскогопорядка.
- Да, документс, - не растерялся второй.
- Please, - вежливо сказал приличный и достал извнутреннего кармана заграничный паспорт.
- Вот, блин, - засопел милиционер, листая документ, -иностранец.
- Откуда? – поинтересовался его напарник.
- А тебе какая хрен разница? Японец…
- Трезвый?
- Да вроде…
- Чё-то не похож он на японца…
- А ты чё, видал живых японцев?
- Нет, не видал…
- Тогда какого хрена?
- Японцы – они богатые…
- Забудь. Не наша юрисдикция.
Старшой, долистав загранпаспорт, проверив на свет всеводяные знаки, снова коряво отсалютовал, сморщился в зверскойулыбке и пробубнил:
- Велком, значить, в наши края, господин Сакура. Машина догостиницы нужна? Недорого…
- Sorry. I don't understand, - возразил прибывший, сунулпаспорт в карман и вошёл в здание станции.
- Сволочь, - сказал вдогонку старшой.
- Козлы, - негромко парировал прибывший.
Выйдя из станционного здания, иностранец уверенно, словнои не был иностранцем, взял направление. Он без всякого удивленияперешагнул через пьяницу, спящего под холодным дождём между двумянепроходимыми лужами с философским выражением на лице и вывернутымикарманами брюк, и, продолжая оглядываться вокруг жадным взглядом,пошёл коротким путём к юго-восточной окраине небольшого городка.Господин Сакура хорошо знал местность и мог идти с закрытымиглазами. Он раскрыл зонт и, нервно вдыхая холодный воздух, миновалпоследние покосившиеся домики со спутниковыми антеннами на крышах икакое-то время шёл по тропинке, петляющей между кучами зловонногомусора.
За кучами начиналось поле.
Господин Сакура отыскал сильно заросшую колею и шёл по нейминут сорок, пока снова не оказался возле железной дороги, дугойопоясывающей маленький городок. Здесь полотно железки лежало наневысокой насыпи с небольшим уступом у её основания, поэтому ещёполчаса странный японец шёл по едва заметной тропе вдоль насыпи.Справа от неё по ходу движения путника виднелось шоссе. Между ним итропой – ниже тропы и почти на уровне шоссе – чередовалисьзловонные водоёмы искусственного происхождения и острова пожухлогобурьяна. За шоссе просматривались бывшие культурные угодья,разграниченные шпалерами тополей.
Тем временем дождь превратился в мелкий град. Твёрдыельдинки стучали по зонту и куртке прибывшего, били по плотной тканиутеплённых джинсов и хрустели под высокими осенними сапогами изнатуральной кожи.
Скоро путник упёрся в заболоченную низину, образовавшуюсямежду железнодорожной насыпью и шоссе, которое в этом местемаксимально приблизилось к насыпи. Здесь необычный иностранецподнялся на полотно и шёл дальше по шпалам, пока не достиг моста,под которым проходила грунтовка. Она ответвлялась от большака идолжна была куда-то вести, однако куда – не было видно. Во-первых,грунтовка сначала терялась в вышеупомянутой заболоченной низине,во-вторых, даже вынырнув с противоположной стороны моста вместе спотоками грязного ручья и обозначившись сухим участком на бугристомповороте в сторону чего-то, грунтовка снова глохла в заросляхтерновника и под свалом американского клёна. Чуть левее и дальшесвала, правда, виднелись какие-то обугленные руины из белогокирпича.
А путник тем временем миновал мост, спустился с насыпи насухой участок грунтовки и, обойдя древесный свал, приблизился круинам. Вокруг них стоял закономерный бурьян в рост человека, иугадывались остатки когда-то капитальной ограды.
- Здорово, полковник, - неизвестно кого поприветствовалгосподин Сакура, машинально похлопал ладонью по опорному столбубывшей ограды и пошёл дальше по бывшей грунтовке, обозначенной едвазаметными колеями. Метрах в двадцати от первых руин обнаружилисьвторые, не столь капитальные, в виде всего лишь порушенногофундамента. Следующее пепелище не имело даже остаточногофундамента.
- Здорово, Виталий Иваныч, - снова неизвестно с кемпоздоровался господин Сакура.
Он пошёл дальше, старательно обходя сырые коровьи лепёшки,свидетельствовавшие об остаточном благополучии какого-тоостаточного сельхозпредпрятия, посылавшего пастись свои остаточныестада на бывшие огороды бывшей деревни. Крупный рогатый скотоставил после себя характерные тропы в высоком бурьяне и не далзарасти сорной травой бывшей деревенской улице окончательно,превратив её – улицу – в сплошное навозное месиво.
О том, что деревня здесь всё-таки когда-то была,свидетельствовали новые руины, тянувшиеся с одной стороны бывшейдеревенской улицы вслед за первыми и вторыми. Вокруг них, едваразличимых фундаментальных останков, разросся американский клён,всё та же сорная трава и ракитник. Кругом валялся бытовой мусор идревесный прах. Там и сям лежали поваленные стволы и столбы бывшейлинии электропередач. Кое-где из земли торчали куски искорёженногонасквозь проржавленного железа. Метрах в семидесяти от бывшейкрайней избы, напротив очередного пепелища, стоял могучий вековойдуб. Господин Сакура, рискуя растянуться на раскисшей тропе,быстрым шагом миновал отделявшее его от дуба расстояние, перешагнулчерез остатки сгнившей изгороди, подошёл к стволу породистогодерева, поставил сумку на пожухлую траву, а зонт бросил рядом сней. Он обнял ствол и прижался лицом к холодной шершавой коре.