Страница 5 из 138
Коренной москвич Семёныч оказался в Серапеевке послекакой-то неудачной квартирной афёры на закате кооперации, врезультате чего он остался без квартиры и денег. Но Семёнычавыручил его богатый сынок Вовка. Он купил оскандалившемусяпенсионеру-папашке домик в деревне и даже подарил ему свою старуютачку, вездеход «Ниву». Себе Вовка купил иномарку, а вскоре выслална деревню к папе его бывшую супругу. Та до последнего времени жилас Вовкой и так доставала своим сволочным характером сноху, чтосноха, тоже не будучи подарком, подкузьмила своего богатого супругаотправить мать якобы с благим намерением восстановить расторгнутыенекогда брачные узы. Сначала бывшей жене Семёныча идея понравилась,а когда она поняла, что погорячилась с отъездом из столицы, обратноеё уже не пустили.
Жорка Прахов прибыл в Серапевку на два года раньшеСакурова. У Жорки отсутствовала правая рука в результате какой-тонеудачной стычки в Афганистане, о чём он не любил рассказыватьстрезву, но работал Жорка на огороде как зверь. Сам Жорка являлсяжителем ближнего Подмосковья и обладателем жены-сказочницы. Та всюжизнь мечтала иметь собственную дачу и, таки исхитрившись, собраланужную сумму денег, купила дом и поселила там Жорку. Тот всё равнонигде не работал, исправно пропивал свою пенсию по солдатскойинвалидности и спьяну устраивал разборки соседям по площадке.Особенно сильно Жорка дебоширил, когда пропивал какую-нибудь изсвоих боевых наград. В деревне Жорка слегка «поправился» на голову(помимо руки Жорка имел контузию в голову) и, когда не пьянствовал,работал напропалую. Его жена продолжала трудиться на каком-тосекретном подмосковном предприятии и раз в месяц навещала Жорку.Приезжала она также на все праздники и в отпуск. А иногда Жорка саммотался в свой подмосковный город. Там он больше трёх суток несидел, но, отмывшись в ванной, выжимал из жены энную сумму и спешилобратно. В дороге Жорка напивался и приезжал либо с синяком подглазом, либо с опухшим кулаком.
Эта Жоркина сказочница была его второй женой, потому чтопервая Жорку бросила. Жорка и его вторая жена детей не завели, пропрежнюю жизнь бывший боец контингента ограниченных советских войскв Афганистане не рассказывал, а его супружеские отношения с егосказочницей – раз в месяц – настораживали соседей и давали им поводдля сплетен. Но Жорка с женой плевать хотели на сплетни и жили так,как сами хотели. При этом меньше остальных мешали жить другим.
Виталий Иваныч Беднов - предпоследний дом с южного края –владел своим домом почти по наследству. Этот дом принадлежал еготёще, престарелой и совершенно уже слепой бабке Калининой, 1911года рождения. Одно время этот дом пустовал, а бабка жила в городеу каких-то своих родственников. Но в 1990 году Виталий Иваныч вышелна законную пенсию и вернулся на общую с его женой родину. Пенсию,как и прочим россиянам, ему положили весьма скудную, но ВиталийИваныч не запил, он также не стал тратить время зря на политическуювозню в стане красных единомышленников, а ударился в сельскоехозяйство. Бывший начальник ОТиЗа (7) и бывший парторгкакой-то добывающей на Урале шахты подправил дом и перевёз тудажену с тёщей. А вскоре они зажили так, как следовало бы жить прочимроссиянам, разбегающимся на манер тараканов из деревень в большиегорода с мечтой когда - никогда купить квартирку площадью меньшепалисадника, но с тёплым сортиром и видом на несанкционированнуюпомойку.
Летом у Виталия Иваныча попеременно гостили члены егомногочисленного семейства. А их у него имелось достаточно. Двестаршие дочери бывшего парторга пребывали замужем и имели в общемчетверых детей. Третья дочь находилась пока в поисках своего, какговорится, счастья, но тоже забредала к родителям и помогала им вхозяйстве. Зятья также бывали на деревне, но только для того, чтобыпопьянствовать. Тем не менее, в целом картина сельского быта подкрышей предпоследнего с южного края дома и сенью приусадебных дереввыглядела вполне идиллически. Картину, правда, иногда портилмладший сынок бабки Калининой, великовозрастный обалдуй Толян. Былон, как и большинство местных, на все руки мастер, но так же, какбольшинство, любил выпить и побузить. По приходе обалдуя в деревнюего пьяный бузёж принимал форму невнятных претензий юридическогосвойства на предмет несправедливого раздела родового гнезда, тобишь, дома, в котором поселилась старшая сестра со своим гадскиммужем. На что бабка, слепая, престарелая, согнутая пополам, ночрезвычайно бойкая (особенно в управлении специальной клюкой),веско возражала и стояла горой за Нинку (старшая сестра обалдуя),на которую она может положиться, как на самоё себя. Равно как наВиталия Иваныча. (Зятя бабка называла уважительно). А вот наТоляна… В этом месте она прикладывала к бузящему пятидесятилетнемусыночку вышеупомянутую клюку и на том семейный базар прекращался.Впрочем, происходили такие сцены нечасто, о чём лучше другихдеревенских знал ближайший сосед Виталия Иваныча, ВарфаламеевПетька, по кличке Штурман.
Этот Петька Варфаламеев (крайний дом с южной окраины) до1991 года тянул армейскую лямку где-то под Ригой. Он летал набольших военно-транспортных самолётах. Но затем как-то вдругклассный штурман не стал нужен ни Родине, ни Латвии, нивоенно-воздушным силам, ни даже своим жене с двумя детьми. Самалатышка, она быстро развелась с отставным майором, вышла замуж запреуспевшего в торговле цветметом земляка-одноклассника и вскореслиняла в Канаду. А бывший лётчик (точнее, штурман), сунулся вкомиссию по натурализации, чтобы хоть жильё сохранить, но так какон не знал по-латышски и десяти слов, то ни хрена путного у него невышло. В общем, остался экс-майор советских ВВС без жилья, безпенсии и без всяких перспектив на лучшую долю в чужой Латвии. Тогдаон приехал на своей тачке в Москву, выклянчил издевательскоепособие, а затем перебрался в Угаров. Поселился в гостинице,поездил по окрёстным сёлам и вскоре выменял крайний домишко настаренький «жигуль» третьей модели. Но поскольку «жигуль» дажестаренький стоил много дороже «подержанного» домика в стользахолустной деревне, как Серапеевка, то в придачу к домикуВарфаламеев получил полный комплект шанцевого инструмента довоеннойковки, полдюжины прохудившихся вёдер, сборную кухонную утварь плюсполтора десятка кур во главе с горластым драчливым петухом. Но дажетакая компенсация вместе с домом не тянула на стоимость тачки,которая в те времена дорогого стоила.
Короче, кинули военного специалиста знатно.
Впрочем, кидать ближних своих на святой Руси испокон векузазорным не считалось.
А звали бывшего штурмана Пётром Игнатовичем, однакоотчество, в отличие от Семёныча и Виталия Иваныча, за ним непривязалось. Но Варфаламеев не обижался, в общении с односельчанамивыказывал характер простецкий, и все его звали Петей. Друзья жезвали его либо Петькой, либо Варфаламеевым.
Бывший штурман оказался не только способным сельскимтружеником, но и проявил кое-какие деловые качества. Так, он продалкакому-то барыге перстень, на вырученные деньги купил три литрамедицинского спирта, а спирт отнёс на ближайшую совхозную ферму,которая продолжала по инерции выращивать свиней. По той же инерциифермачи продолжали кормить своих подопечных патокой, привозимой сближайшего сахарного завода, который в то время ещё не развалился.В общем, умный Варфаламеев обменял три литра спирта на одинбензовоз патоки, а из неё сделал двести литров самогона градусов пошестьдесят. Затем подоспели уборочные работы, и Варфаламеевповадился в колхозные поля, как на вахту, и в самый разгар страдыобменял свою самогонку на пять тонн зерна у страждущих отнедопохмелья комбайнёров. За двадцать бутылок Варфаламеев нанялгрузовик, отвёз зерно в Москву на птичий рынок и там толкнул его занормальные деньги. На нормальные деньги бывший штурман купил тёлкуи двух поросят. Но потом в процесс становления зажиточногокрестьянина вмешался ревнивый Семёныч и Варфаламеев запил. В общем,тёлка ушла, как пришла, но поросят Варфаламеев не тронул ипродолжил своё «пасторальное» житие, оставив надежду на собственныемолочные продукты, но не пропуская ни одной пьянки-гулянки сучастием Семёныча, Жорки Прахова и Сакурова.