Страница 3 из 138
«Племяш! – орал он, высовываясь из окна плацкартноговагона. – Чё ж, ты, зараза, на родину предков ни ногой?! А топриезжай, посмотришь, как мы живём… Клавка! Гляди, чтоб бутыль неспёрли!»
Клавка, жена родственника, пока муж устраивалпредставление, бдительно охраняла подарки, плетёнуюдвадцатилитровую бутыль с виноградным вином, охапку цветов икорзину с фруктами.
«Да когда мне», - отнекивался Сакуров.
Теперь он стоял напротив окна добротного дома иперекрикивался с «гостеприимным» родственником.
- Ты чё такой? – спрашивал родственник.
- А ты газеты читаешь? – орал в ответ Сакуров. – Илизабыл, где я жил последнее время?
Автомат он выбросил в какую-то кубанскую речку, иначепристрелил бы этого жлоба.
- Ты уж извиняй, племяш, - возражал дядя, - но такого тебяя в дом пустить не могу. У тебя, поди, и вши есть, и прочиемикробы.
Тут рядом с дядей появлялась его супруга и принималасьчто-то ему доказывать. Очевидно, кое-какое человеколюбие у неёимелось, поэтому дядя долго угрожал ей кулаками, но потом, наконец,выскочил во двор и выбросил на улицу какие-то ключи.
- Спросишь деревню Серапеевку (2), - объяснил он,закрыв калитку перед носом Сакурова, - тама спросишь дом СерафимыСакуровой. Он наполовину мой, поэтому…
- Ирод! – заголосила супруга, и калитка снова открылась. –На, Костя, возьми поесть…
- Так что за половину дома ты мне должен! – продолжалнадрываться дядя.
- Спасибо, Клавдия Ивановна, - поблагодарил Сакуров,поднял ключи, принял тугой пакет с едой и пошёл искать неведомуюему Серапеевку.
В первую зиму своей новой деревенской жизни Сакуров могвполне подохнуть с голода. Но ему повезло на соседей, которые егосильно выручили. Не все соседи оказались добрыми самаритянами, ноСакуров не жаловался. Он обнаружил в доме кой-какой инструмент истарое барахло. Поэтому Сакуров слегка приоделся и стал работать.Он пахал, как вол, и за неделю отремонтировал печь, подлатал крышу,кое-где перестелил полы и впрок запасся дровами. Затем Сакуроввручную вскопал почти двадцать соток целины и приготовилсязимовать. Одновременно он перезнакомился с жителями деревни.Постепенно Сакуров стал принимать человеческий облик и у негопоявились первые «демократические» деньги. Помог ему в этом АлексейСемёнович Голяшкин. Он первый навестил беженца, первый угостилводкой и первый рассказал о себе, какой он замечательный человек, -и авторитетный, и уважаемый, и такой, которого знает всякая собакане только в Угаровском районе, но и в столице самой большой родиныв мире. Как это было на самом деле, Сакуров ещё не знал, однакоавторитет Семёныча оказался достаточным для того, чтобырекомендовать новоиспечённого собутыльника в пастухи колхозногостада.
За работу Сакуров получил полтонны зерна и семьсотрублей (3). Он хотел остаться в колхозе за любые деньги, ноколхоз начал разваливаться, и из него стали увольнять даже местных.Но Сакуров уже не унывал: он почти пришёл в себя и не смотрел навсех волком. Тем более, не одному ему в этой новой жизниприходилось худо. А как-то поздней осенью к нему приехал намотоцикле дядька, привёз бутылку самогона и они с Сакуровымпокатили в сельсовет, где прижимистый родственник помог оформитьСакурову официальное право жить в родительской избе. Но потом,правда, напомнил, что, дескать, пусть племяш живёт, но не забываето том, что за половину избы, в которой дядя не собирался жить влюбом случае, Сакуров ему должен. Сколько именно, дядя не сказал,поскольку рубль стал стремительно падать, и дальновидныйродственник боялся ошибиться.
Глава 3
Перезимовав, Сакуров оправился вполне. А когда наступилапервая весна на родине матери, настроение его, в видуоткрывающегося фронта работ на свежем воздухе, стало почтипраздничным. Работать Сакуров любил, инструмент у него имелся,огород насчитывал тридцать соток и всё бы ничего, но Сакуров началпить. И пить, что называется, по-чёрному. Или, если быть точным, доупада. Разумеется, пил Сакуров и раньше, когда жил в Сухуми, но тамон выпивал в меру и обходился качественными напитками собственногоприготовления, будь то виноградное вино или виноградная водка.Теперь Сакуров пил в компании односельчан, с которыми успелподружиться за зиму, пил помногу и пил всякую дрянь, потому чтонормальное питьё в России закончилось вместе с советской властью.При этом Сакуров впервые понял, что пить он совершенно не умеет.Может быть, он этого не понял бы никогда, но ему опять же помоглиодносельчане, которые сколько бы не выпивали и какую бы дрянь непили, до упада, в отличие от Сакурова, ни разу не напились. Тогдаже (после первого жестокого похмелья) Сакуров наконец-то осознал,что он действительно наполовину японец. Ведь будь он чистокровнымрусаком, неужели бы так мучился с похмелья после водки, которуюжрёт вся страна? А вот с японской половиной приходилось маяться,потому что японцу, как немцу, всё смерть, что для русского хорошо.К тому же Сакуров где-то слышал, что японцы хуже другихнациональностей переносят тяжёлые спиртные напитки.
Почти с первых дней своего вынужденного проживания народине матери Сакуров обратил внимание на особенную вороватостьместного населения. Хотя кое-кто из старожилов утверждал, что впрежние времена в деревнях даже передних дверей не запирали. Атеперь…
Наступившие времена, кратко обозначенные наречием«теперь», привнесли в размеренную жизнь бывших советских селянследующие перемены.
Во-первых, новая власть отменила статью за тунеядство.
Во-вторых, появилась мода на цветмет (4) иоставшиеся не у дел тунеядцы (и прочие неустойчивые элементы избывших добропорядочных граждан) занялись соответственным бизнесомпо части кражи цветных металлов, их сдачи в приёмные пункты,продажи оптовикам и перепродажи умным прибалтийским соседям.
В-третьих, если цветмет не попадался, население, якобыизбаловавшееся в течение короткого периода после объявлениядемократами демократии, не брезговало любой другой добычей.
Сакурову, прожившего почти всю жизнь в Сухуми, трудно былосудить о прежних нравах местного населения в части одной иззаповедей, не рекомендующей красть, и он видел лишь то, что видел.А видеть приходилось всякую дрянь, при этом теперешнее поведениеокружающих его аборигенов носило характер не только вороватый, но икакой-то до мелочности подлый. Так, местная криминальная статистикане знала ни одного случая покушения на личное имущество местныхбогачей, зато каждый день почти каждый пятый простой житель районастановился жертвой некрупного хищения личного имущества иликакой-нибудь живности со своего подворья. В то время как каждыйпятый житель того же района становился участником того же хищения.Другими словами, в том месте, куда Сакуров прибыл не по своей воле,народ не грабил банки и почтовые дилижансы, но крал всё, что плохолежит, друг у друга.
После развала СССР к вороватым местным жителям прибавилисьбомжи, прибывшие из Украины. Откуда ни возьмись, наехали цыгане, ичисло охотников за цветметом (или другой добычей) увеличилось. Онистали громить трансформаторные будки, снимать провода с линийэлектропередач и воровать домашнюю птицу уже не штуками, номешками.
В общем, скучать Сакурову с его односельчанами неприходилось, потому что кому охота сидеть без света или без кур,которые несут почти золотые яйца? (5)
В довершение всех неудобств мелкого криминального свойстваоказалось, что и географически Серапеевка находится не в лучшемместе. Короче говоря, стояла деревенька на перепутье междуразновеликими населёнными пунктами, поэтому желающие чего-нибудьспереть так и шастали вокруг Серапеевки и вдоль неё, а жителямдеревеньки приходилось постоянно держать ухо востро. Впрочем, и всамой Серпапеевке, несмотря на малочисленность её населения,водились завзятые ворюги, однако Сакуров этого пока не знал. Да икогда он мог узнать? Прибыл Сакуров на родину матери в концесентября, месяц бегал за колхозным стадом, а всё свободное времязанимался подготовкой дома и огорода к зиме. К тому времени частьсоседей разъехалась по городским квартирам, да и красть у беженцабыло нечего. Пока.