Страница 27 из 138
- Внимание! – предупредительно поднял нормальнуючеловеческую руку Парацельс. – Мы вступаем во владенияАмфетамина!
- Какой ещё Амфетамин?! – разволновался Сакуров. – Это жеКрасная горка! Она Красная потому, что одна из одной глины на всюокругу! Из неё раньше кирпичи делали, поэтому в центре должна бытьворонка. Ну?!
- Один фенила слева и два амино-пропана справа, -бесстрастно доложил Парцельс, встряхнулся, словно собака, сбрасываяс себя надоедливых лягушек, и попёр вверх по идеально красномусклону.
- Нет, ты погоди! – продолжил горячиться Сакуров, оченьудивляясь самому себе – почему он в этом сне (вернее – в этомпродолжении сна) так возбуждается? – Что ещё за Амфетамин? Наркотиктакой, да? Только учти: я в наркоту ни ногой. С меня и водкихватает!
- Прошу прямо за мной! – велел Парацельс и, кстати,вильнул вправо.
- Прямо – так прямо, - не стал спорить Сакуров и погналвлево.
«И никакой это не Амфетамин, а самая настоящая Краснаягорка», - уже мысленно возражал Константин Матвеевич. Он знал этугорку, как облупленную, потому что не раз и не два забредал на еёлысые пологие склоны, усыпанные в сезон осенних дождей говорушками(25). Посередине горку разрыли для глиняных нужд, но это случилосьдавно и теперь в месте раскопок росли молоденькие осинки.
«Ну, точно, Красная горка!» - продолжал мысленнокипятиться Сакуров. натыкаясь на знакомые отвесные скалы иприближаясь к своеобразному входу довольно мрачного вида в ещёболее неприветливое ущелье. Там и сям виднелись красныедеревья-исполины, сплошь переплетённые красными лианами и цепями изчервонного золота. На цепях сидели красные коты и лаялисьпо-собачьи.
«Всё правильно! – с воодушевлением подумал КонстантинМатвеевич. – Знаю я этих котов: они по-человечески говорить умеют,не то, что по-собачьи. Вот только как их звать – позабыл. Как-тоочень просто, но как? Блин!».
- Их звать Адреналин и Нонадреналин, (26) - напомнилПарцельс и, проходя мимо них, грозно цыкнул по очереди на обоих.Коты послушно влезли по цепям на деревья, но лаяться неперестали.
- Точно! – хлопнул себя по лбу Сакуров и вдругпочувствовал вялость, приступ аппетита и какую-то липкуюсонливость. (27)
- Если можно, потерпите ещё немного? – попросилПарацельс.
- А чё терпеть-то? – заплетающимся языком возразилКонстантин Матвеевич и заплетающимися ногами потащился за старинныммедиком.
- Да тут место одно есть интересное. Посмотрите и – можнобудет поспать.
«Можно подумать, я уже не сплю», - мысленно возразилСакуров, ощутил непреодолимое желание улечься там, где стоит, нооживившееся насчёт интересного места любопытство подтолкнуло егодальше. Они миновали ущелье, затем пересекли горное плато,переправились вброд через реку с водопадом и по поросшему краснымкустарником склону поднялись на вершину, как утверждал Парацельс,владений какого-то таинственного Амфетамина. Хотя Сакуров один водин видел, что это Красная горка.
- Ну, где твоё место? – засыпая на ходу, но с непреходящиминтересом спросил Константин Матвеевич. Где-то во второстепенномсознании снова появилась мысль о Сакуре, но Сакуров снова необратил на эту мысль должного внимания, а лишь подумал, что еслиэто интересное место окажется Сакурой, он будет чувствительноразочарован.
- Да нет, до Сакуры ещё идти и идти, - успокоил егоПарацельс, - а это – вот!
И он театральным жестом показал на поросший красным лишаёмкрасный металлический цилиндр. Сначала, когда Сакуров и Парацельсподнялись на совершенно лысую вершину, на ней отсутствовали вообщевсякие предметы, не говоря уже о каких-то цилиндрах. Поэтомуцилиндр, на который указывал Парацельс, в прямом смысле этого словавылупился из центра вершины владений Амфетамина. Причём вылупилсякак-то так неожиданно и буднично одновременно, что факт его явлениярядом с Парацельсом на совершенно лысой вершине не вызвал никакогодополнительного недоумения со стороны Сакурова. То, что цилиндрметаллический и вылупился именно из центра, также не вызывалоникаких сомнений. Лишайник выглядел чистым лишайником, и красный накрасном смотрелся так же контрастно, как белый горошек на чёрномполе. Или наоборот.
- Ух, ты! – вяло засуетился Константин Матвеевич вокругвосхитительного цилиндра, который сначала оказался размерамипримерно с Сакурова, но потом резко увеличился раза в три, к томуже начисто утратил форму цилиндра.
- Морфетрон! – важно молвил Парацельс и хозяйски похлопалпо бывшему цилиндру рукой. Средневековый медик стоял бок о бок сСакуровым, но Сакуров, скосив глаза на своё отражение, увидел егочисто анфас. А ещё он заметил, что отражение снова сталоперетекать, но целенаправленно, в сторону Морфетрона. И если бы немассивная рама трельяжа в виде Филиппа фон Гогенхейма, илиПарацельса в виде трельяжа, перевёрнутое отражение Сакурова утеклобы в недра бывшего цилиндра.
- Точно, Морфетрон! – воскликнул Константин Матвеевич ибез сил повалился у подножия то ли цилиндра, то ли ещё какойфиговины в виде мяча для регби, поставленного на попа. Засыпая,Сакуров увидел, как фиговина в виде мяча для регби начинаетпучиться разными геометрическими телами, а посередине обозначиласьобыкновенной молнией. Молния расстегнулась, и из неё повылезаливсякие лестницы, эстакады и просто эскалаторы. По ним забегаливверх-вниз обыкновенные треугольные человечки без голов нагусеничном ходу и маленькими экскаваторными ковшами вместо рук.Парацельс к тому времени улёгся рядом с Морфетроном и вдругпревратился в большую непрозрачную лужу, растёкшуюся вокруг бывшегоцилиндра. Сакуров, то ли снова заснувший, то ли просто воспарившийнад вершиной владений неизвестного Амфетамина, увидел, как в лужезабрезжили какие-то смутные цветные видения, и получалось так, чтообыкновенные человечки из Морфетрона стали зачерпывать из лужи то вместе одного видения, то в месте другого. Зачерпнув, они убиралисьпо лестницам, эстакадам и просто эскалаторам наверх, внутриМорфетрона происходил какой-то механический процесс с мелодичнымзвоном и непротивным шипением, а из многочисленных труб различной,от конусовидной до шарообразной, конфигурации, которые образовалисьна месте геометрических выпуклостей Морфетрона, стал куритьсяразноцветный парок. Сакуров мельком ознакомился с цветовой гаммойпара, сравнил его с красками в луже и отметил, что первая как бы«легче» вторых. В том смысле, что в луже присутствовал классическийнабор контрастных красок, а пар содержал его пастельныеоттенки.
Затем Константин Матвеевич обнаружил, что лужа и пар непросто разноцветные, но содержат данное разнообразие цветов вспециальной последовательности и некоем сочетании, вследствие чегобеспорядочная цветовая гамма приобретает вид осмысленной картины.Эти картины, наблюдаемые Сакуровым в луже от Парацельса и вкурящемся над причудливыми трубами пару, сначала неподвижные, потомколеблющиеся, как-то постепенно и неназойливо трансформировались внемое кино. В одном показывали чёрно-белые ужасы на фоне какого-толокального конфликта с применением разнообразного огнестрельногооружия, в другом крутили розовую порнуху с несколькофантастическими персонажами. Данная фантастичность проистекала изнесоответствия нормальных голых тел персонажей обоего пола с ихгипертрофированными гениталиями.
Бесстрастно подивившись на гипертрофированную порнуху,Сакуров вдруг увидел самолёт, а в нём – себя, и его ленивоосенило:
«Всё правильно – это же Морфетрон. А лужа рядом с ним –это жидкообразный Парацельс. В луже имеются сонные залежи, амаленькие человечки их разрабатывают. И в результате получаютсяготовые сны. В общем, всё это настолько очевидно, что даженеинтересно…»
Он продолжал то ли спать, то ли парить, и просматриватьнемые короткометражные картины, целые сериалы и даже киноэпопеи,где нет-нет да и мелькал самолёт с его, Сакуровским, силуэтом.Самолёт был времён первой мировой, фонарь в нём отсутствовал,поэтому силуэт из него торчал почти наполовину. Куда делись лайнерили истребитель, Сакурова не волновало.
«Значит, так надо», - думал он, параллельно примечая новыетехнологические особенности сонного кинопроизводства с применениемМорфетрона и лужи от Парацельса. Примечая, Сакуров вялокомментировал происходящее: