Страница 26 из 138
«На хрена столько дверей в одной зале?» - прикидывалСакуров, отлеплялся от очередного косяка и скользил дальше. Пока неударялся об очередной косяк или о какой-нибудь комод. Предметысборного гарнитура от столкновений с Сакуровым рушились, косякиперекашивались.
Движение, однако, продолжалось, а Константин Матвеевич,спокойно воспринимая любую ново образующуюся действительность помере его движения в виде исторической обстановки и фантастическихобитателей внутри неё, почему-то не мог урегулировать вопрос в темебесконфликтного восприятия неведомого (или неведомой) Сакуры.Другими словами, не обращая никакого внимания на злыдней (илибарабашек), которые не только чувствительно путались у него подногами, но и назойливо громыхали палочками по себе под противноедребезжание колокольчиков, Константин Матвеевич мучительнораздумывал над вопросом, а кто же такой (такая) этот (эта)Сакура?
- Вот тут сейчас лестница начнётся, - предупредил Фома,полукруговым движением подъезжая к огромному резному комоду, -спуск по ней будет длинный, поэтому перед спуском надо поспать.
Где-то в самой глубине дремлющего сознания Сакуров отметилнекую подвижку в сторону удивления по поводу довольно страннойсвязи между необходимостью поспать и преддверием какой-то, пустьдаже и с очень длинным спуском, лестницы. Но удивление умерло взародыше и Сакуров, в целом, не утратил чувства апатии кпроисходящему. Он следом за Фомой упёрся в вышеупомянутый комод,стряхнул с ног злыдней (или барабашек) и со словами «Поспать – такпоспать» равнодушно плюхнулся на полку, послушно отделившуюся откомода в момент приближения клиента к деревянному«сооружению».
Глава 12
Как выяснилось несколькими мгновениями соннойдействительности спустя, никакой лестницы не оказалось. Как неоказалось ни длинного спуска по ней, ни громыхающего впередидомового в виде колёсного чайника. Во второй части своегосегодняшнего сна (или третьей, если считать предисловие с невидимымдомовым) Сакуров просто продолжил давешнее путешествие с трёхногиминопланетянином. В общем, он шёл за ним и с каким-то болезненнымлюбопытством осматривался по сторонам, на нефтяные вышки, пирамидыи плетущегося позади Семёныча в бедуинском прикиде. Но наибольшеелюбопытство возбуждал сам трёхногий инопланетянин в виде зеркаланеопределённой формы с перевёрнутым отражением Сакурова в нём. Этоотражение вело себя совершенно непредсказуемо, оно выказывалоабсолютную неустойчивость, и Скауров не уставал даватьсядиву, глядя, как его собственное отражение с неуловимойнеторопливостью колеблющейся ртути словно перетекает из одногофрагмента зеркального двойника в другой и так далее, пока одна рукане встанет на место другой, а голова не окажется на местеживота.
«Вот и прикинь, что отражение перевёрнутое, когда такаяненадёжная видимость», - с восторгом изумлённого зеваки думалСакуров и продолжал озираться на окружающую его зазеркальнуюдействительность. Вышки с пирамидами, кстати, приказали долго жить,Семёныч уже не плёлся позади, но вкруг, сколько хватало глаз,простиралось двухцветное болото, а впереди маячила Краснаягорка.
«Ух, ты! – с новым восторгом подумал Сакуров. – Так это жнаше болото! Кочки синие, а промеж них – жёлто! И инопланетян,зараза, теперь двухцветный! Зато горка, в натуре, красная!Интересно, а куда делось отражение? Или это он спиной ко мнеповернулся? Нет, так дело не пойдёт: надо попробовать разглядетьего спереди».
Сакуров, чтобы ещё раз взглянуть на своё отражение,попытался обогнать провожатого, но ни черта у него не вышло. Данноеобстоятельство вызвало дополнительное любопытство, а памятьуслужливо подсказала, что раньше, для того чтобы разглядетьотражение, никакого инопланетянина обгонять не приходилось, потомучто его – отражение – было видно со всех сторон.
«Феноменально!» - мысленно воскликнул Сакуров, сновапытался обогнать провожатого, снова у него ничего не получалось, отчего его любопытство только усиливалось. Единственно, что сейчас нетрогало Константина Матвеевича, это неведомая (или неведомый)Сакура.
«А что – Сакура? – мелькало где-то среди ворохавторостепенных мыслей. – Сакура как Сакура…»
- Послушайте, любезный! – решил подать голос КонстантинМатвеевич, кстати, вспомнив, что за всё время знакомства синопланетянином они сказали друг другу не более шести фраз. – Немогли бы вы идти немного помедленней?
- Не могу, - сухо обронил инопланетянин и поддал хода.
«Ну, если мы так быстро будем идти, очень скоро окажемсяна горке, а там и до деревни рукой подать», - решил Сакуров. Зачемим подниматься на горку по пути в деревню, об этом КонстантинМатвеевич не подумал, но почему-то твёрдо знал, что идут они именнов деревню.
- Скажите, - снова обратился Сакуров к инопланетянину, - авы из какой цивилизации?
Спросив, Константин Матвеевич так и обмер отлюбознательного экстаза, одновременно испытав сильнейшеенедовольство самим собой, - почему он не спросил о такой важнойвещи сразу?
- Из трансцендентальной, - ответил инопланетянин.
- Я так и знал! – радостно воскликнул Сакуров, спугиваясиних рогатых жаб, барахтающихся в жёлтых болотинах. Он понятия неимел, что означает трансцендентальный, но его уверенность вправильности названия места, откуда прибыл его несколько странныйпроводник, от этого не становилась меньше.
- Только я никакой не инопланетянин, - решил огорошитьСакурова трёхногий. Сейчас, поспешая впереди спутника, он невыписывал зигзагов, но прыгал по кочкам довольно прямолинейно.
- Я так и знал! – совершенно не огорчился Сакуров.
- Что я из трансцендентной цивилизации? (23)
- Что вы не инопланетянин!
- А кто я?
- Вы – Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенхейм! –безапелляционно заявил Константин Матвеевич. – Правильно?
Давным-давно, ещё в начале своей морской карьеры, когдаСакуров болтался на буксире между Сухуми и Батуми в должностистарпома, он пристрастился к отгадыванию кроссвордов с фрагментамив журнале «Наука и жизнь». А однажды бывший старпом забуксовал наслове по вертикали со второй буквой «а» и предпоследней - «мягкимзнаком». Фрагментом, указывающим ключ к разгадке слова, была оченьплохая фотография какой-то сильно подержанной гравюры. Устав битьсянад неизвестным словом, Константин Матвеевич взял в корабельнойбиблиотечке следующий номер журнала и узнал, что мужика с плохойфотографии звать Парацельс. Затем Сакуров не поленился сходить вгородскую библиотеку, там он воспользовался большой советскойэнциклопедией, нашёл в одном из томов пресловутого Парацельса иузнал про годы его жизни с 1493 по 1541 включительно плюс всюподноготную данного фрукта, известную авторам вышеупомянутойэнциклопедии.
«Вот, козлы! – разозлился тогда старпом ветхого буксира насоставителей кроссворда. – Они бы ещё сюда фотографию Матфея,который написал евангелие от Луки, впарили и спросили бы, кто сейдеятель есть?»
Разозлиться он – разозлился, но на всю оставшуюся жизньзапомнил полные реквизиты основателя ятрохимии и небольшоелирическое отступление в энциклопедии насчёт образовавшихся вСоветском Союзе двух научных школ, которые спорили, как правильнопроизносить главную фамилию древнего врачевателя: Гогенхейм илиГогенгейм. Спорили они, разумеется, за казённый счёт, потому что всоветские времена поощряли всякие науки.
- Да, я Парацельс, - без ложной скромности подтвердилпроводник Сакурова и полуобернулся к нему. Сейчас он представлялсобой несколько вычурный трельяж, усугублённый, помимо мебельных,тремя родными разными ногами великого целителя. В зеркале продолжалмаячить перевёрнутый Сакуров, но по грудь, потому что его головаоказалась ниже нижнего обрамления овального зеркала.
«И никуда я не перетекаю», - отметил Константин Матвеевичболее или менее приемлемую цельность своего отражения и сделал ещёодну попытку забежать перед провожатым, но тот ускорился, при этомснова пошёл зигзагами.
«Понятно!» - осенило Сакурова, и он тоже ускорился, нозигзагов повторять не стал, лишь старался не отстать и не свалитьсяс синей кочки в жёлтую промежность. Так они довольно долго брели доподножия Красной горки, хотя, казалось, протяни руку и – вот она.Да ещё эти рогатые лягушки. Они мешали движению не только Сакурова,но и Парацельса. И если у Сакурова синие лягушки просто путалисьпод ногами, то по отношению к Парацельсу рогатые твари придумалиособенно злокозненную тактику. А именно: когда тот делал зигзагвправо, на его двухцветную спину прыгали левые лягушки, когдаПарацельс сворачивал влево – на его спину прыгали правые лягушки.Запрыгнув на спину старинного врачевателя и придумщика ятрохимии(24), и правые, и левые лягушки начинали чувствительно бодать своюжертву, и тот даже сбивался со своего ритмичного зигзага.Константин Матвеевич, наблюдая подобное безобразие, обратилвнимание на тот странный факт, что, оказавшись на двухцветной спинеиз жёлтых и синих полос, расположенных весьма произвольно, лягушкитоже становились двухцветными, но почему-то не мимикрировали, иСакуров видел их так же хорошо, как блох на голой розовой собаке.Впрочем, как и самого проводника, вроде бы и синего с жёлтым, нозаметного на фоне сине-жёлтого ландшафта на манер свежего мухоморав палой траве чисто золотого цвета. Другими словами, ни Парацельс,ни лягушки не собирались маскироваться, и это получалось у них темэффективней, чем больше предпосылок они для этого имели.