Страница 25 из 138
«Уважаемые люди были в своё время, много всякого добрасделали, поэтому и угодили, а я – дурацкое. Но я ли?»
- …Прямо скажу, - продолжал тем временем Фома, - теориямоя многим не понравилась. Да и те, которым понравилась, сталисобственные замечания делать, поэтому единомыслия в среде дажесторонников моей теории достичь не удалось. В то время какпротивники ополчились на нас одним дружным фронтом. И ну назначатьдискуссию за дискуссией, научный спор за научным спором. А на нихколлективно громить нас, сторонников моей теории поодиночке, потомучто мои сторонники норовят всяк со своим замечанием отдельноерепениться, а противники на меня и моих сторонников – с однимобщим резоном…
«Муть какая-то», - сонно подумал Сакуров.
- …Короче: возились – возились, ругали, критиковали, -дошло до инстанции, при которой я справлял должность духа святого.А инстанцией, доложу я тебе, руководил один старший святой дух,который никогда ко мне не благоволил…
«Мне это всё, наверно, снится, - снова подумал Сакуров. -Просто кошмар такой…»
- …Так этот мой начальник ещё раньше угрожал: или я,говорит, или он. Он – это я. А тут очередная научная дискуссия, накоторой моих сторонников окончательно разгромили, а меня припёрли кстенке и спрашивают: так надо ли, дескать, отделять вторых отпервых или оставим как есть? Я, надо отдать мне должное…
«Снится, - решил Сакуров, - так, про надо отдать мнедолжное, Семёныч говорит…»
- …Упёрся рогом и твержу: дескать, отделять. Ну, мне,выговор по научной части с сообщением в инстанцию, где мойначальник не замедлил сим воспользоваться, припаять мненесоответствие занимаемой должности с аморальным поведением изадвинуть в домовые. То есть, из святых духов в эти самые. Воттакие дела…
«Так снится или не снится?» - продолжало свербеть в мозгуСакурова.
- Не снится, - ответил Фома.
- Да? – пробормотал Сакуров и неожиданно ощутил себявполне и реально бодрствующим. - Тогда просвети меня насчёт духапервозданного, коль скоро я о нём, наслушавшись про святых духов,вспомнил.
«Кажется, об этом я его уже спрашивал», - подумалКонстантин Матвеевич.
- Какого первозданного? – прикинулся дураком Фома.
- Который я якобы есть! – воскликнул Сакуров.
- Ты? – удивился Фома.
- Да. А ты, будто, послан для налаживания со мной каких-тотам связей. Вот я хотел бы уточнить…
- А нечего уточнять. Никуда я не послан.
- Какого хрена тогда ты мне тут мозги пудришь?
- А домовые мы, вот и пудрим.
- Значит, нет у меня никакого духа первозданного.
- Ну почему же нет? Есть, конечно. Ведь я для того сюда ипослан.
- Сейчас я тебя так пошлю! Иди ты, знаешь, куда?!
- Кстати, насчёт идти: нам пора.
- Куда?
- На кудыкину гору.
- Я сплю.
- Пойдём, пойдём. Ты ведь Сакуров?
- Ну…
- Так вот: тебя ждёт Сакура.
«Не может быть!» - мысленно воскликнул КонстантинМатвеевич, припоминая финальную сцену своего давешнего сна.
- Так пошли, хватит бока проминать, - велел Фома изаскрипел половицами.
- Пошли!
Сакуров ощутил прилив сил, остаточной сонливости как небывало, и он резво соскочил на пол. Вскочив, Константин Матвеевичневольно обратил взгляд на часы, и светящиеся стрелки циферблатапоказали без одной минуты полночь. Затем Сакуров обулся вкроссовки, что-то накинул на тело и пошёл навстречу домовому,который, судя по скрипу половиц, интенсивно выбирался из своегооблюбованного угла. При этом Константин Матвеевич легкомысленно необратил никакого внимания на тот странный факт, что раньшециферблат старенького Жоркиного будильника не только никогда несветился, но постоянно терял минутную стрелку в районе без четвертилюбого часа. А кроссовками Сакуров в новой жизни обзавестись неуспел.
- Ты где? – спросил Фома.
- А ты где? – спросил Сакуров. Он огляделся по сторонам,натыкаясь взглядом на старинные предметы обстановки в виде резныхкомодов, секретеров, столов для заседаний и стульев с высокимистрогими спинками. Над всем этим старинным мебельным разнообразиемцарила хрустальная люстра в стиле «барокко» и ни черта не освещала,потому что делали её под свечи, но свечи в хозяйстве Сакуровакончились на прошлой неделе, а новых Жоркина жена ещё неподогнала.
«Да, свечей в эту люстру надо не меньше сотни», - прикинулКонстантин Матвеевич и снова ничему не удивился: ни обстановке, нилюстре, которая вдруг стала и без всяких свеч излучать какой-томатово зелёный свет.
«А пол у меня в спальне хорош», - отметил Сакуров и судовольствием сделал несколько шагов по идеально подогнанномупаркету, натёртому чем-то до блеска, каковой блеск рождался всиянии люстры, поэтому тоже имел зеленоватый оттенок.
- Пока дойдёшь, - сказал Фома, - экие хоромищи…
Его голос, доносящийся издалека, словно подтверждалразмеры спальни, залитой ровным матовым светом. Ближе к Сакуровуграни и плоскости обстановки были очерчены чёткими зелёнымилиниями, но чем дальше, тем больше теряли свою резкость, а уходя вконец перспективы, приобретали вид какого-то размытого рельефа,откуда, кряхтя и скрипя половицами, приближался домовой. При этомперспектива нарушала законы самой себя, поскольку дальние видимыепределы спальной много превышали ближние её размеры, а сам домовойпри приближении уменьшался.
- Да, далековато будет, - согласился Сакуров, оттолкнулсяправой ногой и поскользил навстречу домовому. Скользил КонстантинМатвеевич недолго, но вскоре оказался перед домовым, который, всвою очередь, оказался трёхколёсным чайником с нарисованным ртомпод всамделишным носиком.
- Фома, ты? – на всякий случай уточнил Сакуров.
- Он самый, – ответил чайник неподвижным ртом, выпросталоткуда-то руку и почесал под крышкой. Роста таинственный собеседникдостигал подмышек нормального человека. Пузатость имел умеренную,колёса эллипсовидные.
«А что, домовой как домовой», – мельком отметил КонстантинМатвеевич и спросил: – Куда идти?
- За мной, – велел Фома, крутанулся на месте, выпросталдругую руку, и, размахивая обеими на манер конькобежца, покатилпрямо наискосок, равномерно приседая во время вращенияэллипсовидных колёс. Сакуров ещё раз оттолкнулся ногой от паркета ипоскользил за Фомой, зачарованно любуясь на зелёные блики, играющиена паркете, металлических боках домового и стеклянных фрагментахстаринной резной мебели. Движение домового сопровождалосьхарактерным велосипедным звуком с регулярным постукиванием прикаждом приседании, которое получалось из-за несколько оригинальнойконфигурации колёс. Сакуров двигался со звуком равномерно ползущейпо полу полотерной швабры. Не говоря лишних слов, оба выкатились изспальной и въехали в зал, где тоже стояла антикварная мебель и тожевисела огромная люстра, отсвечивая уже синеватым по белому лепномупотолку. То, что потолок белый, Константин Матвеевич догадался, то,что лепной – увидел. Ещё он увидел, что по лепнине ползают какие-тотвари и энергично её обгрызают. Причём делают это крайненеаккуратно, роняя маленькие и большие куски штукатурки на пол.
- Вот тебе и злыдни, – представил тварей Фома. Частьзлыдней сорвалась с потолка, и засуетилась по полу, мешая движениюСакурова. Злыдни походили на детские барабаны сножками-колокольчиками и ручками-палочками. Ручек было две, ножек –множество, головы отсутствовали. Эти злыдни довольно резвопередвигались с помощью своих ножек-колокольчиков. Иногда настолькорезво, что, подпрыгивая, они переворачивались или становились набок и катились, куда придётся. Перевернувшись, злыдни нетушевались, но отталкивались от пола палочками и снова становилисьна свои колокольчики.
«Злыдни как злыдни, – подумал Константин Матвеевич, - набарабаны похожи».
- Ну, да, барабашки (22), - сказал Фома.
- Вот именно, потолок весь попортили, - возразил Сакуров,совершенно не придавая значения тому факту, что у злыдней-барабашекначисто отсутствуют подходящие для обгрызания потолка органы. Кактолько он не придал этому значения, так тотчас в его ногу вцепилосьсразу несколько злыдней. Или барабашек. Чем, Сакуров снова непридал значения, но больно ему не стало. Зато его движение утратилоцеленаправленность, и скользящего за домовым Сакурова сталозаносить то вправо, то влево, а иногда он просто спотыкался. Да такчувствительно, что, споткнувшись, налетал или на предмет мебели,или врезался в дверной косяк.