Страница 17 из 138
- Я думаю, мздоимство там было и раньше, - более уверенносказал Сакуров.
- Да, но не в таких количествах, - возразил Жорка. – Ведьперед включением в состав Российской империи некоторые включаемыетерритории влачили самое жалкое феодальное существование. А какоена хрен в крохотном феодальном образовании могло быть мздоимство?Разве что сам главный феодал этим занимался, пара-тройка еголюбимых жён и старший евнух. Попробуй при таком примитивномадминистрировании брать в лапу какой-нибудь дежурный нукер или дажесам председатель счётной палаты при феодальном казначействе, -башка с плеч долой или задницей на кол. В то время как Россия ужедостигла относительных экономического процветания и политическойстабильности, придумав для лучшего управления своей экономикой сполитикой довольно громоздкую бюрократическую машину. При этомсравнительно богатая экономика позволяла кормить многочисленныхбюрократов, а их многочисленность с иерархической путаницейпозволяли им почти безнаказанно творить всякие беззакония, чтовылилось в поголовное мздоимство.
- Что-то я тоже запутался, - признался Сакуров, имевшийсамое тёмное представление о громоздком бюрократическом аппарате толи времён Ивана 3, то ли Петра 1. – Где связь между ненавистьюСемёныча к процветающим односельчанам, наиболее характернойотличительной чертой нашего национального характера, усугублённогобезалкогольным указом, и многочисленными бюрократами российскойимперии в период между семибоярщиной и Столыпинской реформой? (17)
- Российские чиновники привезли в присоединившиеся кроссийской империи мелкие пограничные страны коррупцию, ты большуючасть прожил в одной такой бывшей стране, поэтому ни хрена неможешь знать о ненависти Семёныча к ближним своим, а нашахарактерная национальная особенность в том, что мы все друг другатерпеть не можем…
Сбить Жорку с мысли было так же трудно, как в своё время согневой позиции.
- …Поэтому наши олигархи вкладывают бабки в европейскуюинфраструктуру, а наше государство от души прощает золотовалютныедолги всяким сраным африканцам и прочим недоразвитым папуасам, асвоим задолжавшим по квартплате бабушкам – шиш с маслом.
- Какая-то неубедительная параллель, - сказал Сакуров итоже налил себе самогонки. – Скорее всего, с африканцев долгитрясти дело менее перспективное, чем выгонять родных бабушек наулицу.
- Что, думаешь, американцам легче из африканцев слатиносами долги вышибать? Но вышибают же!
- В общем, да, они вышибут, - согласился Сакуров, а затем,вернувшись к первоначальной теме, заметил: – Только я как-то непочувствовал, чтобы Семёныч меня ненавидел.
- Ничего, обрастёшь хозяйством, как Виталий Иваныч,почувствуешь.
- А почему он тогда не ненавидит Варфаламеева, Мироныча ипастухов, которые приезжают из Лопатино?
- Дело в том, что Семёныч не знает, что мы знаем о егонеудачной квартирной афёре и его статусе аборигена. То есть, онпо-прежнему считает себя столичным дачником, и это помогаетотноситься ему покровительственно к пастухам, Варфаламееву и дажеМиронычу. К тому же Варфаламеев пропойца ещё хуже Семёныча, аМироныч грамотно прикидывается бедным родственником.
- Верно, - согласился Сакуров и сначала вспомнил сынкаСемёныча, любившего спьяну звонить о папашиных делах, а потом передглазами Константина Матвеевича возник образ Мироныча,профессионального сквалыги, вечно небритого и вечно одетого вкакие-то непотребные опорки. – Но, всё равно, Семёныч мненравится.
- Он и мне нравится, потому что по сравнению с Гришей илиЖуковым Семёныч – просто душа человек. Но даже таких, как Семёныч,со всеми его недостатками и тараканами, у нас в стране раз-два и –обчёлся. Согласен?
- Да, блин, - согласился Сакуров и вспомнил своипрошлогодние мытарства, когда он почти пешком добирался от Сухумидо Угарова. Сакуров и голосовал, и просил вагонных проводниковподвезти его хотя бы несколько станций, но добрые русские людивсюду его гнали взашей, и разве что по шее не давали. Поэтомуприходилось ехать либо в товарных вагонах, либо тащиться пешком,добывая на пропитание разной подённой работой. Некоторыеработодатели, тоже добрые русские люди, кормили Сакурова объедками,а некоторые не давали и этого. И, когда грязный, обтрепавшийся,заросший бродяга делал свою работу, просто гнали на улицу с помощьюсобак и местной милиции. (18) – А что ты скажешь насчётучительницы? – вдруг пришло в голову поинтересоваться Сакурову.
- Сволочь, - кратко охарактеризовал соседку Жорка.
- Почему?
- Она меня летом на два десятка яиц поимела.
- Как?
- Да как-то бухали мы втроём, и пришла моя очередьвыставлять, а в кармане – как после бани. Ну, взял я корзинку сяйцами и толкнулся к Шуре…
Шурой звали одну из немолодых вековух.
- …Шура в отказ, потому что у неё своих яиц девать некуда.Тут учительница. Отсчитала себе два десятка и дала мне пол-литра. Анаутро я вспоминаю, что брал у учителки водку, но не помню,рассчитался или нет. В общем, канаю к ней и спрашиваю. А она, сука,сразу прочухала ситуацию и говорит, что не рассчитывался. Ну, я ейещё два десятка подогнал. А в это время Шура во дворе была и всёслышала. А потом просветила меня насчёт этой столичной макаки.
- Что ты говоришь? – удивился Сакуров. – Однако зря ты задва десятка яиц её и сволочью, и сукой, и макакой обзываешь.
- Мудак! – разозлился Жорка. – Ведь дело не в двухдесятках каких-то сраных яиц, а…
- Ладно, ладно! – замахал руками Сакуров. – Успокойся!Кстати, давай лучше Варфаламеева послушаем.
- Обрыв над Днепром,
Стою и думаю так:
Нет, я не сокол! – причитал в это время Варфаломеев,закрыв глаза и размахивая пустым стаканом. Это характерное японскоехокку якобы от самого Басё, но в переводе спившегося штурманадальней авиации, Варфаламеев предварил кратким описанием одного изпериодов жизни великого японца, который сотворил данное хокку послезавязавшейся переписки с Тарасом Шевченко.
- Есть, чтоб вы знали, в Москве такая станция метро,«Сокол» называется, - прекратил литературные чтения Семёныч иприступил к собственному повествованию, словно включился послеспециального звукового сигнала. Варфаламеев слегка догнался иприготовился слушать Семёныча, а Жорка снова отвлёк Сакуровачастной беседой.
- Я тут всё прикидываю, как бы денег заработать, - сказалон Сакурову, - но ничего путного в голову не лезет. Побираться побывшим однополчанам надоело, орден я пропил, спекулянт из меняникакой, а в киллеры сам не хочу. Что же делать?
- А как насчёт огорода? – поинтересовался Сакуров.
- Насчёт огорода я и толкую, понимаешь?
- Не понимаю.
- Тогда слушай сюда. Есть тут бывшая шахта, открыли её ещёдо революции, но при Сталине её законсервировали, какстратегическую. При Хрущёве снова открыли, как удобную для нуждблизкой Москвы. Потом снова законсервировали, потому что уголькончился. В общем, медных проводов там – немереное количество. Еслиполтонны соберём – можно будет сдать за хорошие деньги. А на этиденьги можно будет арендовать грузовик и отвезти урожай в Мурманск.Там мы толкаем урожай, покупаем свежую селёдку, бочки, соль и везёмсюда. По пути селёдка засаливается, и мы её тут толкаем.
- Перспективно, - воодушевился Сакуров. – Вот тольконасчёт шахты и медных проводов сомнительно: поди, там кроме насжелающих, как собак нерезаных?
- Ну, с конкурентами мы как-нибудь разбазаримся, -самоуверенно возразил Жорка, - а сегодня мы с тобой должны забрусом сгонять. А то неохота, чтобы жена лишний раз визжала. Я,кстати, у Мироныча специальные клещи одолжил, а подходящая тележкау меня есть своя.
- Обязательно сгоняем! – обрадовался Сакуров.
- Так, пацаны, расходимся по домам! – повысил голосЖорка.
- Некультурный ты человек! – упрекнул Жорку Семёныч, выпилсамогонки, закусил, закурил и продолжил: - А через три остановки от«Сокола», чтоб вы знали, будет станция метро «Речной вокзал»...
Перед тем, как перейти к «Речному вокзалу», Семёныч неполенился живописать окрестности станции метро «Сокол», что ему,как бывшему таксисту, удалось вполне.