Страница 130 из 138
«Что за херня», - подумал Константин Матвеевич, моргнул,увидел прежний «фолькс» и решил потихоньку ползти к кровати.
«Кормилец ты мой», - слезливо подумал Сакуров, наверняказная, что он уже не купит новых поросят для продолжениясельскохозяйственной коммерческой деятельности, но сначалапропьёт-проест оставшуюся часть денег, потом порежет кур, а затемначнёт толкать барахло и предметы, пока не придёт очередьмикроавтобуса.
- Мяу! - сказала одна из кошек, запутавшаяся в пьяныхногах хозяина.
- Да иди ты! – буркнул бывший морской штурман и не злоподдал кошке ногой.
- Мр-мяу, - сказал один из котов, тоже пытаясь запутатьсяв тех же ногах.
- Да идите вы все! – воскликнул Константин Матвеевич исунулся в избу. Из-под его неуверенных ног брызнули в разныестороны остальные кошки, а одна назидательно возразила:
- Что ж ты, старче, так нализалси?
- Тебя не спросил, - огрызнулся бывший морской штурман и,снимая на ходу одежду, прямиком направился к кровати.
- И то, - согласилась кошка (или это согласился кот), - мылюди маленькие.
- Фома, ты что ли? – не удивился Сакуров, залезая пододеяло.
- Мы-с.
- Так ты же не люди, - лениво сказал Сакуров.
- Однако бывши таковыми в приемлемые времена.
- Не понял…
- Насчёт приемлемых времён?
- Угу…
- Я имею в виду те времена, каковые приемлемо относились кнашему телесному существованию в их пределах, но за границей коихнашего существования сначала не было, а потом оно кончилось.
- Узнаю старого доброго Фому, - пробормотал КонстантинМатвеевич. – Однако в итоге нашего с тобой общения я почему-топришёл к выводу, что человеком-то ты никогда не был.
- А то и не был, - не стал кочевряжиться старый добрыйФома. Перестав путаться под ногами Сакурова в виде кота или кошки,он сидел в своём углу невидимый и беседовал с хозяином избы так,словно они не расставались на очень долгое время. И Сакурову,беседующему с ним, показалось, будто Фома свистит на манер чайника,или чревовещает на манер дракона.
«Банзай», - вспомнил бывший морской штурман тепло-молочныйрассвет с кисельными берегами адекватной расцветки.
«Банзай», - ответил из невидимого угла невидимый Фома.
«А как там Сакура?» - поинтересовался Сакуров.
«А то ты не знаешь», - ухмыльнулся двуличный домовой.
«Да знаю», - неуверенно ответил Сакуров, не испытав приэтом никаких юмористических спазмов по поводу той простой истины,что к моменту его новой встречи с домовым давнишний саженец якобыяпонской сакуры превратился во вполне заурядную вишню, скупоплодоносящую раз в три года. Впрочем, ему никогда не было смешно оттого, как его когда-то надули.
«Ни черта ты не знаешь», - неожиданно возразил невидимыйФома.
«Ни черта я не знаю», - индифферентно согласился Сакуров,и его первоначальная неуверенность заметно усилилась. А недавняяжелезная осведомлённость на тему теперешней вишни вместо сакуры вего огороде поколебалась воспоминаниями былого и прошлого. КогдаСакуров в начале своей сельскохозяйственной деятельности пилгорькую и ждал сказочного (или белогоряченного) чуда от хилогодеревца, заявленного лукавым русским продавцом саженцев японскойсакурой. И когда он видел повторяющиеся сны, во время которых всёшёл и шёл к какой-то (или какому-то) Сакуре и никак не могприйти.
«Слушай, а на хрена тебе тогда вообще сдалась сакура?» -поинтересовался Фома и принялся отчаянно чесаться.
«А то ты не знаешь», - передразнил домового Сакуров.
«Могу предположить, что посадил ты её как символ японскогопохреновизма к русской действительности, - сказал Фома. – И рослаона у тебя первое время в виде некоей пограничной декорации междублаженным полузабытьем и омерзительной архиреальностью».
«Ну, ничего себе», - промямлил Константин Матвеевич иподумал о том, что последние несколько фраз домовой выговорил многокультурней прежних своих речей и даже каким-то другим голосом.
«Ась?» - моментально отреагировал Фома и снова принялсячесаться.
«Гляди, бока не протри», - буркнул Сакуров.
«Небось», - снова съёрничал домовой.
«Что, опять блохи?» - спросил Константин Матвеевич.
«Да нет у меня никаких блох, - огрызнулся Фома, - это я отбессонницы…»
«Что-то новенькое я слышу: чесаться от бессонницы…»
«Всякому своё, - возразил домовой. – Одни от неё детейделают, другие – разные симфонии сочиняют, третьи – термоядерныепакости открывают, четвёртые – с домовыми вожжаются».
«Если четвёртый пример про меня, то я пас, - вялоусмехнулся Константин Матвеевич, - потому что я давно сплю…»
«И вижу сон про то, как мы с Фомой отправляемся к Сакуре»,- закончил за Сакурова Фома и вылез из своего угла.
«В каком-то виде он сегодня передо мной предстанет?» -подумалось Сакурову, он поморгал в темноте и увидел пожилогояпонца, беззубо улыбающегося над ним.
«Ничего, что я сегодня без вставной челюсти?» – спросиляпонец голосом Мироныча.
«Это что, кошмар?!» - перепугался Сакуров.
«Нет, ну до чего некультурный человек: если иностранец,так что, сразу кошмар?» - возмутился японец голосом Семёныча.
«Час от часу не легче», - пуще прежнего запаниковалСакуров, не зная, чего ему бояться больше: общения с живымМиронычем или с усопшим Семёнычем?
«Где больше правды?
Во сне или наяву?
Всё иллюзия…» - заговорил японец голосом Варфаламеева.
«Иди ты!» - только и возразил Сакуров. И как-то вдруг, безвсяких переходов, очутился на том месте, где он был в последнемсвоём сне перед генеральной завязкой. Вернее сказать, КонстантинМатвеевич успел подзабыть вышеуказанное место из последнего снаизвестной эпической серии в деталях, но в общем всё сходилось.Аматэрасу стояла в углу сонной панорамы так, что восходящее солнцекасалось её головы. Руки японская богиня держала на уровне плеч, иполучалось, будто она не просто льёт свет, но прядёт его луч залучом.
«Так, прапрабабушка первого японского императора по имениДзимму при деле, а где сам?» - подумал во сне Сакуров, вспомнивкраткий урок японский мифологии от Варфаламеева.
Сам, кстати, продолжал сидеть в своей клумбе и выращиватьСакуру. Как именно он это делает и что конкретно там произрастает,Сакуров ещё не видел, но заранее проникся благоговейнымпочтением.
«Однако интересная получается штука, - снова подумалСакуров. – Богиня Аматэрасу (155) стоит прямо под солнцем, но еёвидно так, словно солнце и не является источником света вовсе. Хотясвет от него распространяется реально. Вот, например, солнце чутьприподнялось, и граница освещаемой им территории отодвинуласьдальше…»
Сам он находился и не на свету, и не во тьме, а где-то втретьем месте, но конкретно напротив и богини, прядущей свет, исолнца, поднимающегося из-за спины богини. Поэтому Сакуров и не могпонять, почему он отчётливо видит богиню, в то время как солнцедолжно было его реально слепить.
Одновременно Сакуров обратил внимание на тот интересныйфакт, что по мере подъёма солнца над невидимым горизонтом и самабогиня как бы становилась выше. И освещаемая территория увеличиласьсоответственно, а Сакуров стал видеть копающегося на клумбе первогояпонского императора много отчётливей. Продолжая находиться междусветом и тьмой, бывший морской штурман мог поклясться, что видиткаждую складку одежды, каждую деталь причёски и даже выражение лицазанимающегося своим делом праправнука японской богини солнца,однако, если бы его попросили рассказать об одежде, причёске иливыражении лица известного персонажа, весьма затруднился бы. Так же,как затруднился бы описать растущую на глазах Сакуру. Хотя,разглядев её и процесс стремительного роста чудесного деревца, ужене просто переполнился вышеупомянутым почтением к авторитетам иатрибутам японской культуры, но впал в благоговейный экстаз.
А солнце приподнялось ещё и ещё, и Сакуров залюбовалсявынырнувшими из чернильной тьмы новыми фрагментами фантастическоголандшафта. Тут были и причудливые коричневые горы, чьи гребнилубочно топорщились фиолетовыми лесами, и неожиданные между этимигорами изгибы серебряных ручьев и голубых рек, и изумрудные междугорами и ручьями поймы, пестрящие самыми причудливыми цветами.