Страница 129 из 138
Когда кончилась икра, начались проблемы с кормом дляскотины. Растениеводы резко прекратили принимать самогон, так какот жадности стали кодироваться, а что может быть ужаснейзакодировавшегося русского стяжателя сельской ориентации? Другимисловами, корм вместе с долларом тоже подорожал в четыре раза.Словно для его производства стали применять американские удобренияи труд американских специалистов, требующих адекватной оплатыадекватной валютой за их американские потенции.
«Вот сволочь, - кряхтел Сакуров, - это ж почём мне теперьпридётся продавать свинину?»
Да тут ещё Мироныч с Ванькой. Они долго доставалиКонстантина Матвеевича. Пока тот не озверел и не пообещал ихреально поубивать. Жорка присутствовал и дал пару раз в пятакВаньке. А Мироныча они с Сакуровым взяли за воротник, подняли иподвесили на подходящий сук. И, когда старичок стал задыхаться, аВанька – приходить в себя, Жорка спустил старого мерзавца на землю,а затем погнал поджопниками папу и сына к их избе. Погоняя, Жоркастрашным голосом пообещал исполнить угрозу Сакурова лично.
«И ни хрена мне за вас, козлов, не будет! – орал онвдогонку. – Потому что я контуженный! Так что лучше больше нелезьте!»
С тем поползновения Мироныча в сторону Сакуровских свинейи прочего натурального хозяйства прекратились. То ли адвокатМироныча к тому времени успел отъехать в места более хлебные,нежели Угаров, то ли Жорка действительно напугал старого отморозка.Но, скорее всего, Мироныч, как всякий безбоязненный русскийчеловек, испугался не угрозы прибить его, а того, что Жорка, такизавалив старого козла, потом не ответит ни за козла, ни за еголиквидацию. Очевидно, Мироныч представил себя сидящим на том светеи пребывающим в полной уверенности, что виновник его безвременнойкончины продолжает безнаказанно разгуливать по осиротевшему участкубывшего советского директора, собирать ставшие ничейными плоды иягоды, а также во всеуслышание хаять старичка, который ещё мог воткак пожить и переделать вот сколько полезных дел для повышениясобственного благосостояния. Представив такое безобразие, Миронычузаранее стало так обидно, что он решил больше не искушать судьбы ввиде контуженного Жорки, озверевшего от продолжительной жизни вРоссии Сакурова и его свиней.
«Надо же, - удивлялся Сакуров, готовя очередную порциюсвинины на продажу и не имея путающегося под ногами престарелогоодносельчанина, - подействовало…»
Впрочем, последнее время у него не путались под ногами ниЖорка, ни Семёныч, ни Гриша с военным. Жорка повадился шастать поиздательствам, где его продолжали мытарить за сто пятьдесятдолларов гонорара за каждую новую книгу, Семёныч заболел, Гришастал подолгу пропадать у своей младшей дочери, а военный нашёлкакую-то работу. И если отсутствие Жорки и Гриши с военным Сакуровапочти не волновало, то за Семёныча он почему-то переживал.
«Чёрт его знает, - думал бывший морской штурман, загружая«фолькс» коробками с мясом, - никогда не болел, и выглядит в своисемьдесят лет на шестьдесят, не больше, а последний месяц почти издома не выходит…»
Впрочем, долго переживать не приходилось, посколькуподжимали дела и время. Константин Матвеевич мотался в Москву,долбился в огороде, заготавливал дрова, занимался вечным ремонтомподворья и так, промеж суеты, узнал страшную весть о том, чтоСемёныч болен раком.
Короче говоря, коньяк, купленный Сакуровым в первые днидефолта по старой цене, избежал участи быть реализованным по новойцене. Его также не пришлось ни обменять, ни презентовать вечноголодным (и жаждущим) российским ментам. Дело в том, что Семёнычумер через два месяца после вынесения приговора. Врачи попыталисьсделать ему операцию, Вовка дал Угаровским врачам штуку долларов,но операция, как заявил опытный Гриша, дело только ускорила. Иувезли Семёныча под басовитые завывания Петровны на ближайшееместное кладбище, потом были шикарные поминки, организованныебогатым Вовкой, Сакуров напился как свинья, а на следующий день онис Жоркой, Петровной, Гришей, Миронычем и военным начали похмелятьсяконьяком. И ушёл он в считанные три дня. Потом пришёл чередсакуровскому самогону, затем он распечатал заветный тайник сдолларами, чтобы затариться новой партией коньяка, потому чтоконьяк ему пить понравилось больше, чем самогон или водку. Ипонеслось. Потому что горе, мерзкая погода, хорошая компания иработать надоело так, что о ней даже думать тошно становилось, нето, что работать. К тому времени у Сакурова ничего из живности,кроме кур, не было. Припасов в виде копчёной свинины он не держал,поэтому оживившийся Мироныч стал между делом – между пьянками –подъезжать к односельчанину насчёт яиц. Имея в виду дальнейшиепоходы на Сакуровских кур и его копилку. Но Жорка был начеку и кактолько старый безбоязненный мерзавец начинал свои поползновения,бывший интернационалист делал зверское лицо и страшным голосомспрашивал: «Помнишь?» В ответ на напоминание Мироныч злобнощерился, временно отставал от Сакурова, но норовил компенсироватьсяна дармовом коньяке и дармовой закуске. Поэтому большую частьмероприятий Мироныч проводил или под столом «заседаний», или водном из пустых сараев, куда его сносили от греха подальше, потомучто старенький Мироныч мог обмочиться и испортить очередноезастолье неприятным запахом. Жуков к тому времени совсем пересталходить, и врачи настоятельно рекомендовали ему завязывать с новойрусской водкой, от которой уже у двух миллионов россиян случилисьразные заболевания вен, провоцирующие гангрену. Но Жуков продолжалпить и скоро ему оттяпали правую ногу. А Константин Матвеевичдопился до нового свидания с домовым. Случилось это ровно черездесять суток после начала запоя. Стояла поздняя осень, был ясныйморозный вечер, в этот день Константин Матвеевич только опохмелялсяи в компании одного только Жорки. Гриша снова уехал к младшейдочери, военного отправили в какую-то служебную командировку,Петровна отвалила в Москву погостить, а Мироныча, после того как онспьяну раскокал дома фарфоровую статуэтку, его рачительная АзаИвановна отправила в наркологический диспансер на принудительноелечение от старческого алкоголизма.
«Да, блин, - ныл поддатый Сакуров поддатому Жорке, -подвёл меня Семёныч, дальше некуда. Боюсь, я из этого запоя уженикогда не вынырну…»
«Да брось ты, - утешал друга бывший интернационалист, -вот допьём сегодня твой коньяк, опохмелимся, как следует, изавяжем. Кстати, какого хрена ты самогон не делаешь?»
«Надоело», - отмахивался бывший морской штурман.
«Что, денег до хрена накопил, коль коньякомпробавляешься?»
«До хрена – не до хрена, но кой-что имеется…»
«Ты, вот что, принеси-ка свой капитал мне, а я его отвезув Болшево, отдам жене, и ни хрена с твоими деньгами не сделается.Ладно?»
«Ты собираешься в Болшево?» - икнул КонстантинМатвеевич.
«Да, завтра».
«Что ж, принесу. Да, что там, на кладбище у Семёнычаслучилось?»
«Петровна говорила, что у него спёрли чугуннуюограду…»
«Лихо!»
Сакуров снова икнул. Ограду Семёнычу Вовка сделал знатную,с вензелями, пиками и шарами. Говорил, что нанимал лучшихмастеров.
«Да, ушла ограда по пятьдесят центов за килограмм вместе сковаными херувимами и прочей дорогой работой», - вслух ответил намысли односельчанина Жорка и накапал в стаканы.
«Что ж, за Семёныча», - грустно молвил КонстантинМатвеевич.
«За него», - неожиданно всхлипнул Жорка.
«Э, брат, совсем ты расклеился, - приговаривал себе поднос бывший морской штурман, спотыкаясь по дороге от Жоркиной избы ксвоей, - вот это опохмелились, называется…»
Константин Матвеевич уже отдал Жорке большую часть своихденег, и теперь собирался заглянуть во двор, где стоял «фолькс».Упав два раза по пути, Сакуров наконец вылез во двор.
«Какого хрена мне его смотреть? – пришла в голову пьянаямысль, инициированная несильной болью от падений. – Надо было сразув постель…»
Константин Матвеевич прислонился к опорному столбу ибессмысленно уставился на микроавтобус. «Фолькс», словно живой,укоризненно мерцал чистыми стёклами и целыми фарами. Сакуров неездил на нём пьяный, а стрезву ухаживал за машиной так, какдомашний кот ухаживает за своими яйцами. Поэтому машина былачистенькой и блестела даже в свете неполной луны и огромных звёзд.Впрочем, избыточный блеск её лакированных частей мог вполнепомститься пьяному Сакурову, как помстились ему колеблющиесяочертания «Фольксвагена», откидной верх и роллс-ройсовский радиаторс серебряной крылатой фигуркой на нём.