Страница 13 из 138
«Я ли это сказал? – с вялым изумлением подумал Сакуров. –Поди, не поймёт ни хрена…»
- Чего изволите? – действительно не понял или простоприкинулся дураком Фома.
- Ну, это… не должен ли я на днях крякнуть?
- Не должен, - успокоил Сакуров Фома. – А что касаетсяособы почище, так домовому проще общаться с живым человеком чем,скажем, высшему духу, обитающему в верхних или даже среднихэмпиреях. Всё, знаешь ли, должно совершаться по установленномурегламенту и согласно субординации.
- Я сейчас с кровати упаду! – воскликнул Сакуров. – Этокакая среди вас субординация?
- Какая надо.
- А кто главный?
- Кто надо.
- Ну, ты, блин, чичероне хренов! Может, хоть объяснишьсянасчёт разницы между душой и духом первозданным? А то я сегодняхрен с два усну, пока не узнаю, чем это я так отличаюсь отнормальных людей?
- Ну, это, пожалуй, можно. Вить ты не вор?
- Не вор.
- Не завистник?
- Не завистник.
- Не стяжатель?
- Не стяжатель.
- И души человеческой ради выгоды не губитель?
- Ради выгоды – ни в коем случае!
- Всяких тягот испытав, подлости человеческой отведав, неозлобился?
- Нет.
- Не клеветник, лукавый обманщик, сластолюбец идвуличник?
- Нет, нет, нет и ещё раз нет.
- И гордыня тя не обуяет?
- Какая на хрен гордыня!
- Вот и прямая тебе дорога в наше братство.
- Иди ты! – испугался Сакуров. – А говоришь, что я недолжен крякнуть?
- Все крякнут, но со временем.
- Со временем – это когда? Меня интересует моё время.Когда крякнет Мироныч – мне до лампы.
- Твоё время суть миг в летописи мироздания, обратнаясторона какового есть целая вечность, преходящая изполустатического состояния в ускоряющуюся последовательностьмгновений, - сказал Фома.
- Чтоб ты треснул! – разозлился Сакуров. – Если мы с тобойо такой же ерунде и раньше трепались, то я сам себя не понимаю!
- Раньше мы трепались о всяком, но особливо о нашемжитье-бытье, - повторил Фома.
- Нашем – это чьём? Я про своё бытьё, например, всё и безтебя знаю.
- Да нет, мы о нашем.
- О вашем? – уточнил Сакуров.
- Да.
- Ну и что интересного ты рассказал мне про вашежитьё?
- Всякое. В частности, рассказывал я тебе про моих коллег,кои с тобой по соседству хозяйство ведут. Да о недругах ихних,каковые им в этом хозяйстве мешаются.
- Ну? Продолжай. Ведь я всё равно ни черта не помню изтого, что ты мне в прежние разы рассказывал. Тем более что вмифологии я не силён, но послушаю про неё с удовольствием.
- А вот мифологию ты зря сюда путаешь, - обидчиво возразилФома, - потому что она не причём. Есть, конечно, в ней кое-какиепохожие на нашу деятельность толкования, но и только.
- Ну чё ты к словам цепляешься? – возразил Сакуров. – Мневедь всё едино: что мифология, что теософия, что теория большоговзрыва или ещё чёрт знает что, - я ни в чём таком особенно недогоняю. Короче, начинай поливать про свой быт и быт своих коллег сихними недругами, но начинай по порядку, с крайней избы, где живётстарый хрыч Мироныч. Неужели и ему домовой по штату полагается?
- Домовой во всяком жилье полагается, - терпеливо пояснилФома.
- Если во всяком – то вас тьма! – воскликнул Сакуров.
- Да, нас порядочно.
- Так что там про Мироныча?
- Есть у него домовой по имени Кирьян, вот кому жисть – нежисть, а сплошная малина.
- Это ещё почему?
- Да потому что ему в его хозяйстве ни один злыдень немешается.
- Что ты говоришь, - пробормотал Сакуров. – И почему ему,Кирьяну твоему, ни одни злыдень в хозяйстве не мешается?
Константин Матвеевич примерно знал ответ, но хотелуслышать его от домового.
- Правильно соображаешь, - сказал Фома. – Ваш Мироныч самтакой выдающийся злыдень, что другим в его избушке делатьнечего.
- А у Жорки есть злыдни?
- Навалом.
- А у меня?
- И-и! Раньше, конешна, пока дом в запустении пребывал,злыдни его стороной обходили. Потом учуяли тепло, а в нём хорошегочеловека и стали поселяться.
- Вот спасибо.
- Да не за что…
- А у кого ещё их много?
- У Варфаламеева.
- Ясно… Кстати, такой вопрос: что лучше, прямиком угодитьв ваше сомнительное братство в виде какого-то первозданного духаили просто на тот свет в виде обычной души?
- Да уж лучше к нам, а то ведь в виде души, оно того.Сначала, тоись, тута будешь сорок дён болтаться, опосля в судилищепокантуес-си, откуда ещё неизвестно, куда тебя определят: то ли врай, то ли в ад, то ли в какую-нибудь реинкарнацию.
- Ну, ты и наговорил, - совсем уже сонно молвил Сакуров, -однако со злыднями я не согласен.
- Это как? – спросил Фома.
- А вот так. Уволю на хрен, а то развёл тут всякуюсволочь…
- Да вить это не наша вина, ежели где какой злыдень, а тои целая их свора в какой-никакой избе заведётся, - принялсянеторопливо оправдываться Фома, а Сакуров почувствовал, чтоначинает по-настоящему засыпать. Если, конечно, он уже не заснул, итеперь ему не снится, что он засыпает по-настоящему. А Фома в этовремя продолжал бухтеть: – Это всё от самих людей зависит. Витьзлыдни, они производство дьявольской епархии, и они не лезут туда,где живёт какой-нибудь человечек, коему сам главный нечистыйблаговолит. Но ежели ты не сумел главного нечистого к себерасположить, то – беда! Да… А вот нам, в отличие от злыдней, веленос нашего верха жить везде при всяком человеческом жилье, независимоот того, живёт ли там протеже главного нечистого, или его глупыйнепочитатель. Однако…
«Однако пить бросать надо, - в который раз подумалСакуров, проваливаясь всё глубже и глубже в долину снов иотчуждения от реальной жизни, - иначе я точно договорюсь с этимдомовым до дурдома…»
Ночью Сакуров снова куда-то летел, снова видел прекрасныйгород в виде грандиозной террасы, спускающейся к морю. Это море,пока Сакуров летел вдоль городской прибрежной зоны, показалосьСакурову изумительно чистым. Но затем, когда он долетел до первыхдебаркадеров грузового порта, он стал замечать на воде пятна мазутаи целые плавающие острова мусора. В это время самолёт решилприводниться, и на Сакурова напали акулы.
Глава 7
На следующее утро Сакуров завязал с пьянством. Семёнычхитро промолчал, Виталий Иваныч посмеялся, Жорка (тем же утром онприехал из своего Подмосковья) и Варфаламеев отнеслись спониманием, а Грише и Миронычу это было по барабану. Дело в том,что Сакуров жил крайне бедно в долг на Жоркины деньги, он не могничего дать Миронычу в обмен на его дрянной самогон или напоить нахаляву Гришу. Впрочем, эти два односельчанина тоже малоинтересовали Сакурова. К тому же пришла пора сеять морковь, свеклу,разную зелень, а там, глядишь, и наступала пора картофельных работ.Тут Сакурова выручила Жоркина жена-сказочница. Она навезла всякихсемян, два дня визжала на Жорку, тот тоже бросил пить и занялсяогородом.
- Слышь, сосед! – позвал он Сакурова. – На вот тебеполовину моего семенного фонда, трудись.
- Да куда столько? – удивился Сакуров, принимая у Жоркиворох пакетов.
- Нормально, - отмахнулся Жорка, достал из карманателогрейки дорогие сигареты, угостил Сакурова и закурил сам.
- Слушай, - проявил непривычное любопытство Сакуров. –Тебе хватает пенсии или жена хорошо зарабатывает?
- Фигню она зарабатывает, - отмахнулся Жорка и замолчал.Трезвый, он не любил говорить. А Сакуров тоже не стал напрягатьсядальше. Впрочем, как-то спьяну Жорка рассказывал, что кое-кто изего однополчан приподнялся. Поэтому можно было предположить, чтокое-кто из тех, кто приподнялся, не забывал Жорку и подогревал егов финансовом выражении.
- Я вижу, тебе этой весной трактор не понадобится, -заметил Жорка.
- Я думаю, нет, - сказал Сакуров. – А вы ждёте?
Он имел в виду деревенских, которые всем скопом каждуювесну хлопотали насчёт трактора. Хлопоты эти выражались походамидруг к другу и разговорами о том, что неплохо бы трактор где-нибудьраздобыть. Семёныч ходил вместе со всеми и намекал на отсутствиетормозной жидкости. Да и бензина тоже. Его намёки единодушноигнорировались, а разговоры насчёт трактора продолжались. Кончалосьтем, что Семёныч швырял картуз оземь и ехал на запасном бензине всовхоз, откуда вскоре возвращался на бровях. Следом за ним пыхтелкакой-никакой тракторишка, а тракторист был тоже на бровях. Потомпроисходила обще деревенская свара за право первой пашни, потомучто тракторист работал строго за водку, которую норовил выпитьсразу по получении. Поэтому крайнему светила роль гостеприимногохозяина, вынужденного предложить свой кров для ночлега в жопупьяному трактористу. Который только на следующее утро, и толькоопохмелившись, мог вспахать крайний участок. В общем, право первойпашни, как правило, доставалось Семёнычу. А потом, какполучится.