Страница 127 из 138
«Это где?» - не отставал Гриша.
«От Гренландии сразу направо», - объяснял просвещённыйвоенный.
«Если ехать из Аляски», - уточнял Жорка.
«А медных гильзов там достать можно?» - продолжал нудитьГриша.
«Эх, Варфаламеев!» - продолжал рыдать Семёныч.
«Блин, кто теперь хокку Басё переводить будет?» - подливалмасла в огонь или сыпал соль на рану Жорка.
«А я сына тоже за границу отправил, - высказывалсявоенный. – Потому что тут по дороге машины ходят, а они – того! Ну,думаю, проводником собаки работать не хочет, пусть лучше вПриднестровье едет. Там у меня дом от родителей остался, и участок– почти пятьдесят соток. А кукуруза в Приднестровье какая! Во какаякукуруза! Такой кукурузой птицу кормить – первое дело! ВПриднестровье куриные яйца: я те дам! Куриное яйцо разобьёшь – такжелток жёлтый, не то, что у этих…»
В переводе на нормальный русский язык дело со старшимсыном военного выглядело следующим незамысловатым образом.Вернувшись из армии, сын военного долго не мог устроиться наработу, пока его не взяли в какую-то местную охрану проводникомсобаки. Но платили на этой работе мало, поэтому сын военного,бывший пограничник, кинулся искать дополнительных заработков. Онорганизовал небольшую шайку и пошёл с ней на дело. Вернее, набольшую дорогу. Там сын с шайкой стали тормозить проходящие фуры инапрягать их водителей на пошлину за проезд по якобы их, сына ишайки, участку дороги. Когда военный прознал про внеурочные занятиясына, он накостылял ему по шее и отправил на историческую родину, вПриднестровье, каковой край славится высокопродуктивными сортамикукурузы и прикладным – на кукурузном корму – птицеводством.
По окончании марафона Жорка два дня отлёживался в своейизбе, а потом поехал в Болшево. Там он получил три пенсии ивернулся в деревню почему-то трезвый. Зато Жорка притаранил двелитровые бутылки водки с закусью и пьянка возобновилась. К той пореМироныч выздоровел и прибежал в деревню. Пили, в общем, без хокку,к отсутствию которого стали привыкать, но под балалайку. Сакуров жев это время отсутствовал: он поехал продавать в Москву поздниеяблоки. А у Семёныча, как назло, треснула рессора. Поэтому, когдакомпанейцы съели водку, Жорка решил сгонять в город за добавкой насвоих двоих. Он взял сидор, полторы пенсии и пёхом попёр в Угаровпо железнодорожной колее, связывающей бывший металлургическийкомбинат и их станцию. А так как снег уже выпал, то по пути Жорка иподмёрз, и подустал. Поэтому он первым делом освежился в ближайшейзабегаловке, и только потом пошёл в какой-то коммерческий ларёкзатаривать сидор бухлом и закусью. Затариваясь, Жорка случайнопознакомился с двумя мужиками, а один из них оказался Жоркинымпочти однополчанином, потому что служил в составе ограниченногоконтингента войск в Афганистане в середине восьмидесятых. Почтиоднополчанин зазвал Жорку в гости, Жорка напоил – накормил всюсемью нового знакомца плюс соседку по лестничной площадке, хромуюинтеллигентную старушку. Старушка вела умные беседы, от водки неотказывалась и напоминала Жорке, что они в какой-то мере с нимколлеги. В том смысле, что оба увечные.
Потом Жорка вырубился, потому что ему подмешали в его жеводку какой-то дряни, а когда очнулся, ему предложили по-хорошемууносить ноги. Потому что интеллигентная Жоркина коллега уже пошлаза милицией, так как телефонов поблизости не имелось. А когдаЖорка, проверив содержимое карманов и сидора, стал бузить на темувозвращения ему хотя бы части вышеупомянутого содержимого, на негонабросилась вся семья его почти однополчанина.
«Я, конечно, мог бы навалять им всем по шеям, да там былребёнок, - рассказывал потом Сакурову пьяный Жорка. – Ты бы видел,какие у него были глаза, когда я только пришёл к ним и дал емусамый обыкновенный апельсин. Нет, не мог я при этом ребёнке валятьпо шеям его мамаше, бабке и папаше…»
«Возьми вот себе немного жратвы с выпивкой, - бормоталрасчувствовавшийся Сакуров, - но денег не проси – не дам, потомучто…»
Сакуров хотел сказать, что всех голодных детей России им сЖоркой всё равно не накормить, но промолчал, представив мальчикашести лет с большими горящими от счастья глазами при виде самогообыкновенного апельсина в собственных руках, а не за стекломвитрины коммерческого магазина.
Ещё год пролетел, как беспокойный сон в летнюю ночь,проведённую в паршивом вытрезвителе со сломанной вентиляцией.Сакуров заработал радикулит и четыреста долларов. Летом очередногогода снова били Жукова, пойманного на краже куска чугунного рельсаиз погреба Гриши. Этот кусок Гриша сам в своё время спёр нажелезке, когда чугун меняли на сталь, и с помощью него усилил крышупогреба. В описываемые времена чугун подорожал, и его стали тыритьдаже друг у друга. Жуков, когда его побивали односельчане, вопил отом, что зачем де бить невиновного?
«Так ты не виноват? - удивлялся Жорка. – А кто тогда?»
«Китайцы, суки! Это они у нас чугун скупают!»
«А ещё партийный!» - надрывался Семёныч, пинаяповерженного ворюгу.
«Да когда это было!» - оправдывался Жуков.
«Значить, теперя медных гильзов надо ждать от китайцев, -делал вывод Гриша, - потому что давеча в Корневом сняли все медныепровода…»
«Как бы наши не поснимали», - высказывал общее опасениеСакуров.
Жукова он не бил, но в потехе косвенно участвовал.
«Вот этот и снимет», - не унимался Семёныч.
«Поддай ему ещё», - басила Петровна.
«Да как же их не снять, - кряхтел Жуков, - когда закилограмм меди дают по целому доллару? (153)»
«Ведь сам же будешь сидеть без света, сволочь!» - оралЖорка.
«Ему что – он всё равно не зимует…»
Через месяц после побоев Жуков охромел на обе ноги. И сталгрозиться, что подаст в суд на односельчан, если те не выкатят емудва литра водки и сто долларов. В общем, очередная пьянкапроисходила в традиционном составе плюс охромевший Жуков.
«У меня есть такой знакомый адвокат, что я вам всемпокажу, если вы мне не дадите сто долларов!» - храбрился пьяныйЖуков.
«Вы за свои ноги можете требовать много больше, чем стодолларов, Алексей Макарович, - подличал Мироныч, в известной потехене участвовавший, - а адвоката я вам дам своего, поэтомукомпенсацию мы потом поделим…»
«Хрен вы что будете делить, - обещал Жорка, – посколькуохромел он от хреновой водки, а не от нашей выволочки. У меня водворе все алкаши уже второй год хромают. А некоторые похромали –похромали, и – до свиданья. Уехавши, то есть, вперёд ногами…»
«Да, теперя от водки много людей мрёть, - согласилсяпьяный Гриша. – Раньше горели, а теперя травятся. У мене кум давечав Москву ездил. Дочь у него тама где-то в Черёмушках. Погостил, вобчем, пора к бабке возвращаться. Ну, он и возьми в дорогучетвертинку в каком-то супермаркете. Сел в автобус, выпил и –готов. Бабке-то каково? Ведь ждала кума свово хозяина из Москвыживого с гостинцами, а получила дохлого без ничего, потому чтогостинцам какие-то добрые люди ноги приделали. Да ещё и в расходпопала: ведь ехать куме в деревню, а как в деревню с покойником? Вместный автобус её с покойником заместо багажа не пустили, вот ипришлось куме брать частника втридороги…»
«Вот именно – горели! – загорелся при напоминании былогоЖорка. – Съест человек литра два нормальной водки, чиркнетнеосторожно спичкой, прикуривая, и загорится. А теперь достаточнорюмки дешёвого метанола, чтобы примитивно отравиться и поехать вморг…»
«В том-то и дело, что в морг кума не взяли, - не сшибся сосвоей темы Гриша, – хотя кума сразу туда захотела. То есть, онарешила сдать туда свово крякнувшего кормильца. И, как получила егос рук водителей автобуса «Москва – Угаров» без всяких гостинцев идаже без новых ботинок, так прислонила его к столбу и побежала настанцию звонить в скорую. Ну, лишь бы самой кормильца в деревню невезти, а чтобы скорая свезла его в морг. Но скорая пошла в отказ,потому что за жмуриками они, дескать, уже давно не ездять. А ещёсказали, что в морге всё равно местов нет, так как половина моргана ремонте, а другая половина в аренде у банановыхкоммерсантов…»