Страница 125 из 138
- Открывай, тебе говорят, считаю до одного! – снова заоралмуж блондинки и надул всех, потому что шарахнул в дверь из своегозлокозненного образа без всякого предварительного счёта.
- Мудак! – завизжала блондинка, путаясь полными белыминогами в надеваемых джинсах. – Кто дверь чинить потом будет?!
«Ни хрена себе – чинить, - панически подумал Сакуров иломанулся в окно, придерживая в руке брюки и футболку. – А если быпопал?»
Он мельком посмотрел на дырку в двери величиной с кулак,понюхал пороховой дым и, вынося на своей многострадальной шкуреосколки вагонного стекла, таки вывалился из купе. Сакуров пребольноврезался в крупный щебень на обочине железнодорожного пути, но, незаостряя на порезах и ушибах внимания, рванул в посадку.
- Ещё один мудак! – завизжала вдогон ему блондинка. – Ктоокно потом чинить будет?!
- Танька, открывай, сука, дверь, а то считаю ещё доодного! – продолжал бушевать невидимый муж.
«Он что, дальше считать не умеет?» – думал бывший морскойштурман, улепётывая с помощью босых ног и голых локтей череззаросли лесопосадки в сторону Серапеевки. По пути он надел брюки,футболку и порадовался тому факту, что сегодня хлебный вагончикзадержался на их станции, иначе, тронься он в путь, бежать до домупришлось бы в разы дольше. А так как дело случилось ранней весной,когда ещё не весь снег сошёл, то ой-ё-ёй!
Первым делом Сакурова засёк бдительный Жорка.
- Здорово, сосед! – загоготал контуженныйинтернационалист. – А я и не знал, что ты по утрам бегомзанимаешься!
- Жорка, - крикнул на ходу Константин Матвеевич, стуча отхолода зубами, - сейчас за мной будет один мужик с обрезом, так тыего задержи.
- Не вопрос, - легко отмахнулся Жорка. – Только ты сам,как оденешься, приходи ко мне. И не забудь прихватить горючего. Ато у меня граммов триста в запасе, не больше…
Пришлось пожертвовать тремя литрами первача. Два усидели вкомпании с ревнивым мужем жгучей блондинки, один он унёс с собой.Потом в деревню прибежал какой-то пацан и отдал Сакурову егоостальные вещи с запиской от любовницы.
«В следующий раз не приходи, а потом – можно», - писалалюбовница.
- Ну, как там? – неопределённо спросил КонстантинМатвеевич.
- Вечереет, - солидно возразил пацан и стрельнул уСакурова сигарету. Они покурили, поговорили о видах на лето иурожай, потом пацан выразил неодобрение стремительно деградирующемуместному народному образованию в виде училки по русскому илитературе, которая повадилась брать на лапу натурой за хорошиегодовые отметки, испросил у хозяина пять долларов за хлопоты иотвалил.
Второй скандал организовал Мироныч.
Но сначала он хитростью выведал примерный день забоясакуровских свиней и стал врать про это время, будто собираетсяотъехать в бывший Свердловск.
«Да, Костя, поеду, проветрюсь сам, проведаю могилкиблизких своих, посмотрю дом, в котором раньше жил, потому что какоймой возраст? – брюзжал старичок. – Щербатая, знаете ли, не загорами, так что надо попрощаться с близкими, посмотреть на места,где родился и вырос…»
«И когда собираетесь, и сколько пробудете?» -растрогавшись до слёз, уточнял Сакуров, прикидывая оставить старомупроходимцу, не чуждого ничего человеческого, оковалоксвежекопчёного сала. Килограмма на полтора, не меньше. Потому чтощербатая у того не за горами, а челюсть новая. В общем, жалко, еслищербатая вдруг придёт за Миронычем, а тот новую челюсть так насакуровском сале и не опробует.
«Пусть трескает, - думал расчувствовавшийся беженец, - ато потом ещё сниться будет…»
«После Великого Поста, - обещал старичок, - уже и билетывзял. Обратно тронусь не раньше 10 мая, потому что День Победы,сами понимаете, а у меня в Свердловске ещё пара-другая сверстниковосталась. Ведь тоже всю войну прошли, грех праздник сообща неотметить…»
«Золотые слова», - шмыгал носом дурак Сакуров и прибавлялк планируемому оковалку ещё и копчёные рёбрышки.
Тем временем подошла пора забивать очередную партиюсвиней. За два дня до этого – аккурат кончился Великий Пост –Мироныч душевно со всеми распрощался и якобы отвалил в бывшийСвердловск.
«Это хорошо, - прикидывал бывший морской штурман, готовяськ мероприятию, - во-первых, не будет путаться под ногами,во-вторых, так приятней будет ему гостинцы поднести…»
Однако Мироныч расстроил все его благотворительныенамерения. Старый хрен проигнорировал поездку в город детства,отрочества и юности. Он также отказался от посещения могил предковс родственниками. Больше того: Мироныч наплевал и на встречуветеранов, ровесников и земляков. Зато он ровно неделю сидел, невысовываясь, в своей городской квартире. В это время КонстантинМатвеевич при помощи Жорки, Семёныча и Варфаламеева завалил свиней,разделал их и большую часть свинины разложил в столитровые кадушкина засолку. Эти кадушки бывший морской штурман добыл в бывшемсовхозном цеху по засолке огурцов. Он спустил их в погреб, где ужепо колено стояла ледяная вода, и, пока свинина засаливалась, свёзпостную её часть на продажу в Москву. Там, потратившись наветеринаров, место на рынке и на милицейский рэкет, КонстантинМатвеевич выручил триста долларов чистой прибыли и прибыл вдеревню. На следующий по прибытии день, встав ни свет – ни заря,бывший морской штурман зарядил коптильню первой порцией – двадцатькилограммов – свинины и стал разводить огонь под боровом. В этовремя в деревню нагрянул Мироныч. И привёз его на папиной тачкеВанька. С ними припёрлась Аза Ивановна, новая Ванькина жена и еёвеликовозрастная дочь.
«Ба, какие люди! – услышал Сакуров голос Жорки. – И как вывсе в такую маленькую тачку поместились?!»
Жорка тоже встал ни свет – ни заря, потому что хотелопохмелиться, и первый нарвался на сюрприз в виде прохиндеяМироныча и его вспомогательной шоблы. К тому времени к местудействия подползли Семёныч с Варфаламеевым, имевшие аналогичные сЖоркиными намерения. Ну, в смысле опохмелиться.
«Что за херня?» - в натуре перепугался слабохарактерный –по сравнению с нормальными чисто русскими людьми – Сакуров.
Он хотел сбегать посмотреть, но, памятуя о возможностиворовства коптящегося мяса из обжигающе горячей трубы неизвестнымилюдьми из числа соотечественников, остался на месте, мучительноожидая объяснения странного шума, происходящего на деревенскойулице в районе его дома.
«Мироныч! А ты разве не в Свердловске?» - послышался в этовремя голос Семёныча.
«Здравствуйте, Аза Ивановна», - влился в образовавшийсяхор голосов интеллигентный Варфаламеев.
«Ой, ну что вы, в самом деле!» - взвизгнула какая-тонезнакомка.
«Слушай, Вань, хороша у тебя падчерица!» - гоготалЖорка.
«Так, теперь самое время посмотреть, как там нашасвинина», - дребезжал Мироныч.
«Что делать?» - панически заметался вокруг коптильниСакуров. Он уже понял, как их всех надул старичок и мечталотделаться хотя бы половиной копчёного мяса. Но его снова выручилЖорка. Он не пошёл за всеми к коптильне, придержал возле себяСемёныча, что-то ему сказал, а потом они присоединились костальным.
Остальные – Сакуров и Мироныч с кодлой – ужеразогревались. Дело в том, что Константин Матвеевич решил несдаваться без боя и с порога в зубы обругал старичка Миронычасволочью. На что Мироныч возразил «гнусным жуликом» и «подлымнеплательщиком долгов». Варфаламеев в перебранку не встревал. ЗатоМироныча шумно поддержала его кодла.
«Как не стыдно!» - надрывался Ванька.
«Нет, в самом деле!» - поддерживала его новая жена.
«Ай-я-яй!» - приговаривала великовозрастная падчерица.
«Да если бы я не сторожил ваших свиней на откорме! –голосил Мироныч. – Что бы вы сейчас коптили?!»
“Where you store your money and fuel? (150)” –по-английски спросил Жорка. Кодла насторожилась, но ни черта непоняла. Варфаламеев понял с полслова и посветлел лицом. Сакуровпонял с грехом пополам и стал мучительно соображать: как быть? Онне хотел говорить даже Жорке об основном хранилище баков. Поэтому,подумав минуту-другую, сказал ему, где лежит ключ от избы и провыездную куртку, где во внутреннем кармане лежали давешние тристадолларов. О самогоне Константин Матвеевич не сожалел. И сдал местоего хранения без заминки. Впрочем, заминка вышла с английскойречью. Но Жорка его понял, подхватил под мышку Семёныча и отвалил.Варфаламеев, которого не позвали, пригорюнился и проводил парустрадальческим взглядом.