Страница 123 из 138
«Забрал! – взмахнул руками Семёныч. – Потом онсекретарское добро присовокупил и ещё двух других коммунистов,которых раньше на фронт забрали…»
Семёныч быстренько треснул свой стакан, заел бутербродом ссалом и дорассказал историю про Блинка.
«Потом немцы, когда пришли в Лопатино, его первогоповесили за связь с партизанами. То есть, донёс на него кто-то, чтоон это самое…»
«Иди ты! – ахнул Сакуров. – А что, здесь и партизаныводились?»
«Да, тут их целая армия была, - горделиво выпятилсяСемёныч. – А я у них был связным…»
«Ври больше, - сказал Жорка, закуривая сам и угощаяВарфаламеева. – Немцы посмотрели, какая здесь дыра, и через месяцпосле оккупации Угаровского района всей кодлой свалили наВолгу».
«Нет, ну чё он всё портит?! – стал заводиться Семёныч. –Нет, вы лучше держите меня, а то я за себя не отвечаю!»
За зиму Константин Матвеевич поправился на пятькилограммов и разбогател ещё на четыреста пятьдесят долларов. Онсделал ремонт «фольксу», перестелил доски в спальной, купилкой-какую одежду. Долларов сто ушли на подарки жгучей блондинке иеё детям. Последнее время блондинка стала просить Сакурова отвезтиеё в Москву с целью посетить тамошний не то ночной клуб, не тонедавно открывшийся Макдоналдс. Но к тому времени КонстантинМатвеевич реализовал все яблоки, припасенные с осени, и делать емув Москве до следующих поросят было нечего.
А ещё зимой на него наехали местные менты. Кто-то грабанулодин за другим три магазина в районе, и менты шарили по округе. Такони заглянули в Серапеевку. В то время в Серапеевке случилсяМироныч, и менты первые зашли к нему. И Мироныч, не мудрствуялукаво, показал на Жорку и Сакурова, как самых подозрительных. Вобщем, пришлось устраивать внеплановую вечеринку, на которойприсутствовал и Мироныч.
«Костя, миленький, а что я мог им сказать? – объяснялсяпьяненький старый мерзавец, глядя на Сакурова ясным взором. – Жоркаизвестный профессиональный убийца, потому что за так раньше орденане давали, а вы тут без году неделя, поэтому откуда я знаю, можетевы подломить магазин или нет? Вот я и решил проявить партийнуюбдительность… На всякий случай…»
«Голову бы тебе оторвать, - подсказал Жорка, - на всякийслучай…»
«Вот именно», - подумал Сакуров, подливая ментам первачаиз неприкосновенных запасов.
«На изготовление самогона лицензия есть?» - цеплялисьменты.
«Нету».
«Литр с собой»
«Договорились…»
Летом всей деревней били Жукова, пойманного на воровствемолочного алюминиевого бидона у вековух.
«А ещё бывший коммунист!» - приговаривал Семёныч, пинаяповерженного ворюгу.
«Все теперешние воры – бывшие коммунисты», - поддакивалГриша. Он привёз жену в деревню, ходил за ней, как за малымребёнком, и пахал на огороде, как угорелый. Пенсия у Гриши быламаленькой, а лекарства для жены кусались, чем дальше, тем больней.В целях экономии Гриша делал уколы жене сам и продолжал запиватьнахаляву так, что по утрам у него тряслись не только руки, но и всёостальное туловище с головой в придачу. Однако Гриша не пропустилни одной охоты и рыбалки, поэтому выпивающие в компании с нимодносельчане иногда закусывали карманными карасями или жилистыми отперелётной жизни утками.
В начале лета Сакуров насмерть поругался с вековухами,которые задолбали его своей простотой, швыряя сорняки и остальноймусор на его участок. Затем привалила учительница с внуком. Внукотъел за истекший календарный период приличную харю и даже непоздоровался с Сакуровым.
«Он теперь у нас в Англии живёт, - извиняющимся тономобъясняла потом учительница, - занимается верховой ездой, каквторая супруга нового мэра Москвы, и большим теннисом, как БорисНиколаевич. По-русски он теперь совсем не говорит. Представляете,каково мне? Ведь я преподаю физику с математикой…»
«Сочувствую», - бурчал Сакуров и норовил отделаться отстарой грымзы, но не тут-то было.
«Костя, вы бы меня очень выручили яйцами, салом, картошкойи хлебом, который я забыла купить вчера в городе».
«Извините, я опаздываю на приём к японскому императору, ау меня ещё парадное кимоно не глажено», - грубо пресекалпоползновения старой грымзы Сакуров и уходил спать.
Потом к учительнице приехал её сват со своей академическойсупругой. Супруга валялась в гамаке, а сват с внуком ещё с вечерастали собираться на рыбалку. Сначала Сакуров хотел предупредитьгостей о неприятности, поджидающей их с внуком учительницы там, гдеони собирались рыбачить, но потом, памятуя презрительное к себеотношение, передумал. Вот и пошли сват с внуком в тот единственныйзаповедник, который недавно приватизировал глава местнойадминистрации. Вернулись оба спустя самое непродолжительное времябез рыбы и удочек, внук убрался в бабкину избушку, а сват прилёг нараскладушку возле гамака и долго жаловался своей супруге нанелицеприятное с ним обращение каких-то хамов, не пустивших его свнуком поудить рыбу на какой-то занюханный пруд.
«Ты же знаешь, Гертруда, что я, как заядлый рыболов, немогу пропустить ни одного удобного водоёма, чтобы не добыть семьена завтрак свежей рыбы! – обиженно визжал преуспевающий столичныйадвокат. – Мы кушали красноглазую плотву из Женевского озера,разнопёрых окуней из Балатона, полосатых карликовых пескарей изЛаго-Маджоре (145), и нигде никто не запрещал мне ловить рыбу! Атут, в этой Богом забытой дыре, какое-то хамло велит мне сматыватьудочки и убираться подобру-поздорову только потому, что какое-тодругое хамло приватизировало их местный пруд! А когда яотказываюсь, мне грозят оружием, забирают наши снасти и обещаютспустить собак, если мы сами не уберёмся!»
«Пожалуйста, тише, Славик, - низким голосом увещевалазаядлого рыболова его академическая супруга, она же аферистка из«Внешакадембанка (146)», - тебя вся деревня слышит…»
«Пф-ф! – презрительно пыхтел Славик. – Пусть слышит изнает, что это хамло у меня ещё попрыгает! И пусть только попробуютне вернуть мне моих удочек!»
«Вернут, как же! – мысленно злорадствовал Сакуров, снаслаждением перекуривая на виду столичной пары. – Тут тебе неЖеневское озеро, тут своих крохоборов, охочих до красноглазойплотвы, довольно».
Вот так, за склоками, трудами, пьянками, короткимиперерывами на отдых и постоянными мыслями, поскакало вперёд время.Сакуров продолжал не пить, он избегал пьянок, отвлекающих его оттрудов праведных, но не пропустил ни одной, способной помочь емускоротать время во время хворей, когда домашние дела валились изрук, или сильной непогоды, когда из избы не стоило высовывать носадаже за дровами. Ещё пьянки выручали в такие периоды вялоговремяпрепровождения, когда наступал ранний зимний вечер, скотинабыла покормлена, а во всём районе – в целях экономии электроэнергии– отключали свет.
В принципе, во время отключения света можно было слушатьрадио от батареек, но до Угаровского района доходило только трипрограммы: радио России, «Маяк» и «Юность». При этом радио Россииопустилось до полной антисоветчины, перемежаемой рекламойсомнительных лекарственных препаратов, «Маяк» превратился вкакой-то междусобойчик бездарных комментаторов, а «Юность» почтивсё время своего эфира транслировала совершенно дубовое техно.Поэтому слушать вышеупомянутые радиопрограммы в полной темноте былоещё хуже, чем штопать носки или пытаться читать «Замок» Кафки присвечах.
Когда свет включали и Сакуров удирал из «пьянствующей»избы домой, он включал ящик, чтобы посмотреть, как там в остальнойстране. И ничего хорошего не видел. Став спокойнее относиться кпоказу на экране всякого дерьма из жизни страны, КонстантинМатвеевич не перестал сопереживать происходящему. Однако теперь онуже не кипятился, не надрывал нервы и не ощущал в себе желаниязарезать какого-нибудь теледеятеля или его спонсора, какого-нибудьАбрамовича, Чубайса или Гаврилу Попова. Но, слушая всякуюкраснобайствующую сволочь вроде Попова или господина Смоленского(147), бывший морской штурман с лёгкой иронией думал о том, чтовиноваты в дерьмовых метаморфозах не сволочи, а дураки, каковыедураки одни были бескорыстные, а другие – корыстные. Первыеголосовали за Попова, как за надёжу охреневших от беззаботноймирной жизни интеллигентов, вторые прикидывали разбогатеть спомощью заведомо жуликоватой нечисти вроде Смоленского, Мавроди илигоспожи Соловьёвой.