Страница 117 из 138
«Вот так вот, - удручённо думал бывший морской штурман,возвращаясь из Москвы на «фольксвагене» домой без долларов и пилы,- теперь уже в обменниках стали жулить. Ну и народ…»
С тех пор Сакуров менялся только в отделенияхсбербанка.
Потом накатило лето, его сменила осень, затем снованавалилась зима со всеми своими снегами, морозами, оттепелями изавирухами (128). Ельцин продолжал пить, Черномырдин продолжалэкономить, Чубайс заработал свой первый миллиард, Алабин, главаУгаровской районной администрации, порешив ещё несколько человек,прибрал к рукам местный мясокомбинат. Семёныч допился до белойгорячки, и гонялся по деревне за Петровной с солёным огурцом вруке. Та бегала-бегала, орала-орала, а когда увидела, что Семёнычгоняется за ней не с пистолетом, а с огурцом, накостылялаблаговерному по шее и сдала его в наркологический диспансер. А таккак местные наркологи, равно как нейрохирурги, дантисты, окулисты ипедиатры давно перешли на натуроплату (смотри про экономногоЧерномырдина), то экспресс-лечение Семёныча в наркологическомдиспансере обошлось глупой Петровне в три мешка картошки и стодолларов из неприкосновенных запасов. А вот для полной выпискивздорного Семёныча потребовалось присутствие его крутого сына,который работал в таком месте, где зарплату выдавали своевременно.Дело в том, что местные наркологи не рассчитывали получить с женыпациента больше картошки, но когда та сама притаранила(воспользовавшись, кстати, машиной Сакурова) сто баков,призадумались. Но ненадолго, и огорошили глупую бабу таким резоном,что, дескать, маловато будет, потому что они не только вылечилиСемёныча от белой горячки, но и закодировали его от пьянства,курения и прочей наркотической зависимости, включая женщин лёгкогоповедения, на всю оставшуюся жизнь. В общем, наркологи отняли уСемёныча штаны, документы и стеклянный глаз, пообещав вернуть всёэто после выписки, каковая выписка произойдёт тогда, когда Петровнаподгонит ещё триста долларов. Или хотя бы сто двадцать.
Короче говоря, пришлось ждать Вовку.
Потом Семёныча торжественно встречала вся деревня.
Семёныч, несмотря на пожизненную кодировку, напился в деньвыписки до состояния риз. Петровна же предусмотрительно уехалапогостить к сыну.
И вот снова наступила весна. Петровна к тому временивернулась в деревню и при каждом удобном случае ругала Сакурова,почему-де этот мерзавец не возит ей из Угарова хлеб, молоко,подсолнечное масло и всё остальное, необходимое для еды помимокуриных яиц и картошки с морковкой. Сакуров вяло отговаривался тем,что никто его ни о чём не просил. И что, самое смешное, ему никтони разу не дал денег на приобретение требуемых продуктов. ОднакоПетровна ругалась ещё пуще.
И, пока они так препирались, выяснилось, что в этом годуникаких пастухов с их молодняком на откорме не будет. Дело в том,что последний председатель акционерного общества, в которомработали Мишка с Витькой, терпел-терпел, да и порезал весь наличныйскот на хрен. Больше того: он снял с себя полномочия руководителяакционерного общества и открыл цех по пошиву мелкого трикотажа ввиде спортивных трусов и полосатых тельняшек.
«Это хорошо, что Мишка с Витькой накрылись, - прикидывалвечно занятой Сакуров, - а то надоели до смерти… Да и скотина всюдулезла, одних изгородей сколько делать приходилось… И, может быть,наши пить меньше будут, потому что раньше что ни забой тёлки, тограндиозная пьянка…»
Тут он, конечно, ошибся, потому что ни Жорка, ни Семёныч,ни Варфаламеев пить меньше не стали. Мироныч пил наравне со всеми.В госпитале, где он всех достал, ему поправили не только зрение, нои всё остальное пошатнувшееся от неуважения поросячьего бизнесменаСакурова здоровье. А также сделали новую челюсть и подарили чемодансписанного постельного белья. А может, он его сам спёр и теперьпредлагал всем желающим за недорого.
За весной, как правило, последовало лето. Сакуров крутилсякак угорелый. Темпы инфляции стали сбавлять резвость. Затокомбикорм и зерно подорожали. А так как бывшее совхозное, нынеакционерное, стадо приказало долго жить, то Сакурову приходилосьездить за комбикормом в соседний район и покупать его за нормальныеденьги у тамошнего акционерного общества. Тем временем в садахзрели яблоки, и Константин Матвеевич рассчитывал толкнутьтонну-другую на Московских рынках. Но легко сказать – толкнуть –если их ещё надо было собрать. Однако бывший морской штурман неленился, он мотался в бывший совхозный сад, откупался отслучавшейся там охраны первачом, собирал яблоки и возил их вМоскву. Вместе с Сакуровым в сад мотался Виталий Иванович. А иногдаВиталий Иванович мотался один на своём велосипеде, потому что невсегда ему случалась оказия с односельчанином. В саду ВиталийИванович грузился как верблюд и еле тащил свой велосипед, чтобызатем свезти яблоки на Угаровский рынок и там толкнуть их почти забесценок. Но Черномырдин продолжал экономить, поэтому ВиталиюИвановичу, не имеющему возможности ездить с товаром в богатуюстолицу, годилась в хозяйстве каждая копейка. Тем более что у негосидело на руках четверо внуков, один безработный зять и однанезамужняя дочь-бесприданница.
Так Виталий Иванович и надорвался. Вернее, помер.
Случилось это аккурат после яблочного спаса.
Вечером Виталий Иванович притащил очередной мешок яблок, аночью с ним случился удар. О смерти односельчанина Сакуров узнал отСемёныча. Тот припёрся к Сакурову часов в пять утра и радостносообщил трагическую весть.
«Сплю я, понимаешь, а ко мне в окно кто-то стучит! –захлёбываясь от восторга, повествовал Семёныч. – Ну, думаю, сейчаспристрелю, заразу! Смотрю, а там Нинка – и в голос! Караул, кричит,Виталя помер! Помоги, дескать, Алексей Семёныч, свезти покойногокормильца на городскую квартиру!»
«Свёз?» - севшим от трагического потрясения голосоммашинально поинтересовался Сакуров.
«Свёз!» - не сбавляя веселья, сказал Семёныч.
«Я не пойму – чему ты радуешься?» - наконец удивилсяКонстантин Матвеевич, ощущая в немеющих от тяжелого постоянногофизического труда руках не то озноб, не то оторопь.
«Да кто радуется? – осклабился Семёныч. – Это я к тому,что не фиг было надрываться. А то вишь, развёл хозяйство, каккулак, да ещё по садам не уставал шарить. Что, мало ему было? Тывот тоже, гляди, где-нибудь перевернёшься, за деньгамигоняясь-то…»
«За какими таким деньгами? – стал заводиться бывшийморской штурман. – Я тебе сейчас пятак начищу, падла!»
«Давай лучше помянём покойного», - дружелюбно возразилбывший почётный столичный таксист и достал из кармана пластиковуюлитровую бутылку, честно заработанную за утреннее беспокойство итранспортные услуги специфического свойства. То ли Семёныч не смогдобудиться Варфаламеева, дрыхнувшего в своей избе без задних ногпосле вчерашней пьянки и трёх хокку, сочинённых во время оной, толи он хотел подкузьмить Сакурова: зачем, дескать, Нинка прибежалане к тебе за микроавтобусом, а ко мне за простой легковухой? Аможет, он снова поругался с Гришей и Жоркой? Или, памятуя сухойзакон Сакурова, решил съесть литр Нинкиного самогона один? Но, какоказалось, у Семёныча образовалась небольшая нужда в буксировочномтросе, тормозной жидкости и бензине, и он решил воспользоватьсяслучаем.
Смерть Виталия Ивановича слегка потрясла только Жорку.Остальные восприняли известие с философским похреновизмом чисторусских людей, придумавших пословицу про своего соотечественника поимени Максим (129). Причём данный похреновизм оказался наиболеегуманным проявлением соседских чувств по поводу столь печальногособытия, поскольку некоторые односельчане откровенно – как Семёныч– злорадствовали. Что, дескать, допрыгалси?
Поминали Виталия Ивановича почти всей деревней. Потомупочти, что Сакуров и женщины на поминках отсутствовали, зато быливоенный и Толян, родной брат вдовы. Нинка заблаговременно передалачерез него деревенским мужчинам, чтобы не тащились на поминки вгород, а ждали угощения на месте. Вот мужички и ждали. А Нинкаприслала с оказией пять бутылок водки и кое-что из закуси.Руководила застольем Нинкина мать, престарелая бабка Калинина. Исначала всё было чинно, но после третьей мужички стали чокаться, аМироныч запел. Военный ни к селу, ни к городу вспомнил о том, какВиталий Иванович завидовал ему по поводу горы дармового кирпича иштабеля такого же леса, а Варфаламеев принялся декламировать новыехокку, якобы от самого Басё и якобы переведённые буквально на днях.Талян начал рассказывать про своё криминальное прошлое. Семёнычу,который считал себя самым крутым авторитетом в деревне, это непонравилось, и они с Толяном слегка подрались.