Страница 114 из 138
«А всё-таки, как ни верти, простому крестьянину много хужевезде, чем простому коммерсанту, адвокату или журналисту, -возвращался к истокам Константин Матвеевич, сворачивая наУгаровский большак, - но почему такая сволочная несправедливость?Ведь крестьянин, в конце концов и грубо говоря, кормит остальноечеловечество. Он кормит, а ему взамен – пожизненная каторга безвыходных, отпусков и Пулитцеровских премий. Наверно потому, чтокрестьянин всю жизнь на свежем воздухе, а банкиры – только во времяотпусков. Да, дорогого нынче стоит свежий воздух…»
Глава 53
Купив телевизор, Сакуров, наверно, погорячился. Нет, какчеловек организованный и сознательный, бывший морской штурман непялился в ящик за счёт того времени, которое требовала его плотнаясельскохозяйственная деятельность. Также телевизор не отнимал унего и того времени, что требовалось для чисто домашних работ типаготовки пищи, осеннего консервирования, постирушек и уборки стопкой. Зато всё оставшееся время – за исключением пяти часовобязательного сна – Сакуров торчал у телевизора. Короче говоря,Константин Матвеевич совсем перестал читать.
«Это я зря, - корил себя бывший морской штурман, таращасьв ящик и стараясь угадать слово в новомодном шоу «Поле чудес», -эдак я совсем деградирую, если вместо книг буду смотреть сериал«Коломбо». Хотя «Коломбо» много лучше, чем про богатых, которыетоже плачут…»
Впрочем, такую муру как «Поле чудес» и прочие ток-шоуКонстантин Матвеевич перестал смотреть довольно скоро, потому чтопонял, насколько пустые это и совершенно бездарные телепередачи.Зато ему нравились разные круглые столы с участием всяких известныхроссийских деятелей, начиная от журналистов новой волны и кончаязаслуженными деятелями от различных отраслей знаний и практическойдеятельности. Эти деятели говорили так умно и так значительно, что,слушая их, Сакуров как бы приобщался к их ареопагу (114). Темболее, что, слушая передачу, Константин Матвеевич мог мысленнооппонировать тому или иному её участнику. Особенно горячо оноппонировал Черкизову, Сванидзе и Познеру (115). Да и как неоппонировать, когда те так распоясались в антисоветской чернухе,что сравнивали Советский Союз с одним большим концлагерем, аСталина ставили в один ряд с Адольфом Гитлером.
«Нет, я могу допустить, что Сталин был порядочным злодеем,но какая на хрен аналогия с Гитлером? – мысленно возражал Сакуров.– И потом: Гитлер инициировал войну, унёсшую более пятидесятимиллионов жизней, а Сталин Гитлера таки завалил. И не надо мнепудрить мозги про ведущую роль Жукова и наш героический народ.Ясное дело, он героический, да и Жуков – гигант военной мыслиизрядный, однако нет в истории таких примеров, чтобы войныподобного масштаба, как Великая Отечественная, выигрывалась спомощью одного только народа или одного только маршала. Вспомнить,хотя бы, Русско-Японскую войну 1905 года, когда и солдаты сматросами себя показали, и военачальники не подкачали. Однакостраной в те времена правил Николай второй, пьяница и головотяп, авоенным и адмиралтейским ведомствами ведали привычно – для России –вороватые чиновники. Вот они воруют, царю по барабану,Рожественский (116) прётся с эскадрой на подмогу, а японцы нашихколбасят. И пусть «Варяг» с «Корейцем» отличились беспримернымгероизмом, однако никакой от этого героизма пользы русской коронене образовалось…»
Тем временем, пока Сакуров мысленно спорил с непроходимоавторитетным Познером, в прения с ним же вступал какой-то учёныйдяденька. Однако дяденька прел как-то неубедительно, и всё времястарался высказать свою какую-то особую точку зрения, отличнуювообще от всех точек зрения всего мыслящего человечества. И, покаон пытался, на него дружно набрасывались сторонники Познера, ивскоре от дяденьки оставалась одна только его оригинальная точказрения, а прения в пользу Советского Союза и товарища Сталина –побоку.
«Вот оно – торжество нашей демократии! – торжествовалСакуров. – Ведь эдак лет через десять любой дурак будет думать так,как сейчас говорят Познер со товарищи! И всяк вышеупомянутый дураквозомнит, будто он сам до всего допетрил – и до одного большогоконцлагеря вместо Советского Союза, и до Сталина в роли ближайшегосподвижника Гитлера…»
Тут Константину Матвеевичу становилось невыразимо гнусно.Наверно, от бессилия в деле противоречия такой откровенной и наглойпознеровской со товарищи лжи. И пусть он тут им со всех силоппонирует, в ящике главными по-прежнему оставались Познер,Сванидзе, Черкизов и иже с ними.
«Но ведь неправда всё это! – негодовал про себя Сакуров. –Что, плохо было, когда ты мог без страха для жизни и здоровьяпоехать на поезде не то в Ужгород, не то в Нахичевань? Или, скажем,в Тбилиси с Ашхабадом? Или, поди, плохо было бесплатно учиться,лечиться и получать квартиры? Да, было плохо, но не нам, жившим втак называемой империи зла, а тем, кто по соседству сидел на мешкахс деньгами и трясся за их сохранность: а как бы местечковое быдло,наглядевшись на соседей за железным занавесом, не отняло бы этимешки, а хозяевам не накостыляло бы по шее…»
Пока Константин Матвеевич негодовал, слово за круглымстолом перешло к новому заседателю с академическим статусом. АСакуров, прислушавшись к его трёпу и всмотревшись в лица другихзаседателей, вдруг понимал, что ему разонравилось смотреть этипсевдоумные передачи. Бывший морской штурман, имеющий среднееспециальное образование против парада степеней с дипломами илауреатских званий на экране телевизора, вдруг начинал чувствоватьсебя истинным мудрецом перед лицом краснобайствующих долбоёбов. Адолбоёбы, числом семь мужиков и одна какая-то мятая баба, сидели слицами умными и хитрыми одновременно. И по их лицам казалось, будтоони прислушиваются к сказанному коллегой. Однако, когда начиналвыступать очередной заседатель, то сам характер его высказываниясвидетельствовал о том, что никого он ни хрена не слушал.Несомненно, какая-то общая канва, задаваемая или Познером, илидругим ведущим, каким-нибудь отпетым демократом последнего разбора,в процессе заседания, таки наблюдалась. Но и только. Весь жеостальной трёп, невзирая на парад степеней, образований и званий,происходил в совершенно спонтанном и анархичном формате. Ивыглядело это так. Сначала говорил ведущий и задавал тему. Тема,как правило, касалась очередного этапа общей кампании по«разоблачению» тоталитарного советского режима или что-то в этомроде. В общем, ведущий с порога в зубы начинал гадить туда, откудак нему притекло нынешнее благополучие. Затем начинали говоритьзаседатели. И вот тут выяснялось, что каждый из них положил хрен(или ещё что-то в случае мятой бабы) и на тему, и на своих коллегпо заседанию. Потому что, дорвавшись до эфира, всякий заседательноровил выложить своё наболевшее, взлелеянное и перезревшее,наскоро белыми нитками пристёганное к теме и совершенно несогласующееся ни с одним выступлением своих семерых коллег. Приэтом рожа у очередного выступающего заседателя, говорил ли он одезавуированной (117) интеграции в постиндустриальное обществомаргинальных социальных групп или о декрементной интерполяциипарасимпатических ганглий (118) сияла от восторга, словно данныйзаседатель говорил речь по случаю получения не то Нобелевскойпремии, не то подачки из фонда Сороса. Рожи остальных заседателейпри этом тоже светились, но не от радостного сочувствия речигениального соседа, потому что его, как уже говорилось выше, никто,кроме ведущего и дураков – зрителей, не слушал. Зато светилисьданные учёные рожи помалкивающих – до поры – заседателейхарактерным русским лукавством, и читалась на них – учёных рожах –одна – тоже характерная для большинства высокообразованных русскихинтеллигентов мысль: дескать, ты мели, Емеля, твоя неделя, но вотпогоди, что я-кося выдам!
«Ну и дела, - удручённо вздыхал бедный честный труженикСакуров, наконец-то прояснив истинную сущность истинных русскихинтеллигентов, - а я-то дурак, уши развесил. А они… А они, вместотого, чтобы сообща или хотя бы дружной группой хотя бы в три человека словесно навалять Познеру, тут полной муднёй занимаются…Но чего я удивляюсь? Не была бы наша интеллигенция такой склочнобестолковой (119), не верховодил бы сейчас тут Познер…»