Полужизни

— Если Смит хотел и хочет плевать на Эйдена Сида, с какой радости ему тянуть за него срок? — спросил Пруст.

— Смиту было не наплевать, — покачал головой Саймон. — Многие тираны-насильники любят своих детей.

— А по-моему, тут элементарный стыд! — возразила Чарли. — Брат и сестра Эйдена хором твердят, что после смерти их матери Смит распоясался окончательно. Обычный хулиган, агрессор с неуравновешенной психикой. Жена умерла, срываться стало не на ком, и он «переселил» в свою спальню Эйдена. В свою спальню и в свою постель… Однажды ночью в той постели была задушена Мэри Трелиз. Как бы Смит объяснил полиции, что юный пасынок делил постель с ним и его подружкой? Такому, как он, проще за несовершенное убийство сесть! — Чарли с отвращением скривилась. — Когда умерла Полин Сид, Эйдену едва исполнилось двенадцать. Представьте, каково двенадцатилетнему мальчишке спать с отчимом? Смит же побоями угрожал…

— Брат с сестрой подозревают, что Смит начал насиловать Эйдена сразу после смерти их матери, — добавил Саймон. — Остановить отчима они не пытались, во-первых, потому, что ни в чем не были уверены, во-вторых, оба его панически боялись. К счастью, в силу возраста терпеть им оставалось лишь несколько лет, потом они могли уйти из дома.

— Эйдену повезло меньше, — с горечью сказала Чарли. — А брат с сестрой — сволочи, сбежали при первой же возможности, бросив братишку на произвол судьбы! Конечно же, Смит насиловал Эйдена, но даже если нет, они знали, как живется брату. Зачастую Смит держал его взаперти — одному-то скучно! Приводить домой друзей Эйдену запрещалось категорически, а вскоре и друзей не осталось. С каждым годом Эйден все больше замыкался в себе, а кому интересны угрюмые молчуны?

— Вряд ли Эйден рвался приводить друзей. Кто на месте двенадцатилетнего паренька захотел бы показывать приятелям «общую» спальню? «На этой кровати сплю я и мой отчим…» — ужас, да и только! — О нежелании водить домой приятелей Саймон знал не понаслышке. Сам он до смерти стеснялся бесконечных ликов Девы Марии и чересчур консервативных родителей.

— Так или иначе, Эйден Сид очень дорог Смиту, — вмешался Комботекра. — За двадцать шесть лет Сид ни разу его не навестил, но Смит лелеет надежду, что однажды это случится. Во время нашей с ним беседы он не раз просил передать это Эйдену, а о других приемных детях словно забыл. Если согласиться с версией Чарли и Саймона, получается, таким образом Смит пытается заверить пасынка, что и дальше намерен лгать в его спасение. Спасает-то он себя, но, надеясь на примирение, хочет убедить Эйдена в обратном.

— Сержант, неужели вам так легко заморочить голову?! — рявкнул Пруст. — До появления Уотерхауса и сержанта Зэйлер вы пели совсем другую песню! «Передайте Эйдену, я никому не позволил бы его обидеть. Никогда не позволял и впредь не позволю». Мы же с вами решили, что речь об убийстве Мэри Трелиз!

— А если истолковать его слова буквально? — предложил Саймон. — Из фразы «Никогда не позволял» еще можно понять, что Смит задушил Трелиз, но как насчет «впредь не позволю»? Сейчас Смит в жизни Эйдена не участвует, как же он «не позволит обидеть»? Разве он остановил пулю Марты Вайерс? Упоминая будущее, Смит заверяет пасынка, что и дальше готов его выгораживать.

— Учтите, Уотерхаус, речь идет о не обремененном интеллектом алкоголике. Вряд ли его заботит точность собственных высказываний.

— Смит не прикасался к спиртному более двадцати лет, сэр, — напомнил Комботекра, и Снеговик еще громче застучал кружкой о стол.

— Сэр, я с вами не согласен, — храбро заявил Саймон. — По-моему, Смит очень точно выразил свою мысль. Он сообщает пасынку, что тайну не выдаст, хотя непосвященные видят в его словах лишь признание в убийстве Трелиз — такой вывод вы и сделали. Нельзя утверждать, что житель муниципального района не способен выдать фразу «с двойным дном».

— Но ведь Смиту известно, что Сид добровольно признался и больше не желает скрывать правду. Разве это не повод призадуматься? — спросил Комботекра. — Я слышал, как он говорит о Сиде, единственный из присутствующих здесь слышал. — Комботекра смущенно оглядел коллег. — То есть лично, из первых рук. Эйден для него — свет в окошке. Ясно, Сид не желает иметь с отчимом ничего общего, но Смит живет надеждой на примирение. Саймон прав, Смит отнюдь не глуп и понимает: после стольких лет Эйден признался, потому что захотел. Так зачем хранить ставшую ненужной тайну?

— Без малого тридцать лет, проведенных в вонючих тюрьмах, Смит считал, что защищает Сида, — проговорил Саймон с фальшивым терпением, хотя понимал: коллеги видят его насквозь. — Ладно, допустим, элемент корысти тоже присутствовал: признаваться, что сожительствовал с юным пасынком, ой как не хотелось. Но о чем думал Смит все эти годы в камере? Наверняка сочинил совсем другую историю, в которой представал самоотверженным героем. Брат и сестра Эйдена говорили, как он любил их младшего братишку — души в нем не чаял!

— Именно так они мне сказали, — кивнул Комботекра, — и Кэрри Гатти тоже.

— Гатти — гнусный лжец! — прошипела Чарли, и Саймон прикрыл рот рукой, чтобы спрятать ухмылку. Чарли буквально взбесилась, выяснив, что, по словам Гатти, досье на Сида и Басси он передал ей добровольно. Гатти категорически опроверг и другое ее заявление: мол, сержант Зэйлер не права, на момент встречи в пабе «Лебедь» он знал, что Марта Вайерс официально сменила имя на Мэри Трелиз. Очевидно, терять лицо Гатти хотелось не больше, чем Лену Смиту.

— Допустим, Смит скажет правду и вместо него посадят Эйдена, к чему это приведет? — спросил Саймон и взглянул на Комботекру. — Сэм, у тебя дети, ты запрещаешь им делать то, что они обожают, лишь потому, что знаешь, как лучше, а они нет?

— Или Смит хочет считаться убийцей Мэри Трелиз, — предположила Чарли. — Он задушил подружку, когда та лапала его малолетнего пасынка! Такой вариант делает его героем и в собственных глазах, и в глазах тех, кто его окружает с начала восьмидесятых. Чем угодно ручаюсь: Смит действительно насиловал Эйдена. Вероятно, не мог устоять перед соблазном, а потом ненавидел себя, особенно если по-настоящему любил Эйдена. А если твердить миру и в первую очередь себе, что насильница — Мэри Трелиз, тогда он почти безгрешен, верно?

— Вот именно! — воскликнул Саймон. — Взгляните на эту историю иначе: Смит годами насиловал пасынка, потому что после смерти жены впал в черное отчаяние. Потом завел новую подружку, Мэри Трелиз, билетершу из кинотеатра, так плотно сидевшую на спиртном и героине, что двоих ее детей отдали под опеку государства. Смит привел ее в дом, в свою спальню, но и Эйдена не отпустил. Третьим в свою кровать уложил…

— Живого человека, ребенка игрушкой сделал! — подсказала Чарли.

— Игрушкой или нет, но отпускать мальчика Смит не собирался. Возможно, с появлением Трелиз сексуальное насилие прекратилось, но бедняга Эйден еженощно видел, как они развлекаются. — Саймон знал: Чарли провоцирует его, развивая сексуальную тему, и чувствовал себя ужасно, этакой бактерией под микроскопом.

— Вы же читали показания брата и сестры Сида, — куда миролюбивее начала Чарли, и Саймон понял, что едва не сорвался на крик. — Эйден выскальзывал на лестницу, чтобы избавиться от мучителей, но отчим голым выходил из спальни и тащил его обратно. В общем, Смит ввел правило: место Эйдена в постели. Брат и сестра Сида видели такое не раз.

— Смит утверждает, что не мог заснуть без Эйдена, — заглянув в блокнот, криво усмехнулся Комботекра. — Его якобы мучил панический страх, вероятно не исчезнувший даже с появлением Трелиз.

— Жаль, не получится брата и сестру Сида за решетку усадить! — посетовал Пруст. — Хотя бы за то, что жертвами себя выставляют. Когда в доме появилась Мэри Трелиз, оба были почти совершеннолетними и практически уже вещи собирали. Могли ведь в полицию заявить? Запросто! Нет, им было проще заглядывать на чай с кексом, горестно вздыхать и идти своей дорогой.

— Думаю, чай с кексом в том доме заменяли дешевый сидр и героин, — заметила Чарли.