Полужизни

— Вы не хотели убивать Эйдена? — удивляется Чарли. — Вы же в грудь ему целились.

— В плечо. Я вообще не хотела стрелять, но он не желал…

— Чего не желал?

— Не желал признаваться, что любит меня! — кричит Мэри. Визг сменяется птичьим клекотом, потом хрипом — даже слушать страшно.

— Врачи «скорой помощи» должны войти сюда, чтобы помочь Эйдену и Рут, — спокойно говорит Чарли. — Марта, вы ведь не станете им мешать?

— Марта мертва!

— Вы же не хотите их убивать, сами говорили…

— Что меня ждет, если сделаю, как вы просите?

— Тюрьма. Но в тюрьме вы сможете заниматься живописью. Или литературой, если угодно. Я позабочусь, чтобы вам создали условия, обещаю! Но сначала бросьте пистолет!

— А мои картины? Те, что на Мегсон-Кресент, что будет с ними?

Пауза. Какая долгая… Почему они молчат?

— Ничего, — наконец говорит Чарли. — Они дождутся вашего освобождения. Вас обязательно освободят, поверьте…

— На сколько меня посадят?

— Лет на пять, учитывая смягчающие обстоятельства.

— Врешь! Пять лет за убийство и два покушения? Давай честно! На сколько меня посадят?

— Часть картин вам позволят взять с собой, — говорит Чарли, и на сей раз я слышу в ее голосе страх. — Я постараюсь, чтобы…

— Так все картины с собой взять нельзя? Вы же видели, сколько их! — У Мэри дрожит голос. — В камере не поместятся! Я не смогу взять их с собой!

— В тюрьмах разные условия и удобства разные. И вообще, камеры — это прошлое, особенно для женских тюрем. Некоторые заключенные живут в отдельных комнатах, некоторые — с соседями, но места всем достаточно.

— Совсем как в жилых корпусах Виллерса!

— Да, Мэри, — кивает Уотерхаус. — Мы оба позаботимся, чтобы вам хватило места для картин.

— Вы оба врете! — Голос Мэри звучит куда спокойнее. — Ладно, вы тут ни при чем. — Лица Мэри я не вижу, но, когда ее голос раздается снова, чувствую, что она улыбается. — Ну, Марта, на этот раз без ошибок! Не промахнись!

— Не-ет! — кричит Чарли Зэйлер.

— Боюсь, что да!

Марта спускает курок.

28

12/03/2008

— Если ничего лучше не придумаем, уголовный суд даст нам от ворот поворот, — посетовал Пруст, катая по столу кружку с надписью «Лучшему дедушке на свете». Массивная ручка периодически ударялась о деревянную поверхность. — Главная проблема в том, что Эйден Сид любит признаваться в несовершенных убийствах. Он ведь до сих пор не дал вразумительного объяснения, зачем говорил, что убил одну женщину, если на деле убил совсем другую?

— Эйден Сид еще в тяжелом состоянии, сэр, — сказала Чарли. — Фактически от его имени говорила Рут Басси. Я при этом присутствовала и удостоверяю: с ее версией Сид полностью согласен. Он пожалел, что признался Басси в убийстве. Взять за него ответственность по прошествии стольких лет у него не хватило смелости, и, выяснив, что за именем Мэри Трелиз скрывается Марта Вайерс, он изменил план. Чистосердечное признание превратилось в ложное, легко опровергаемое. Понимаю, сэр, такое объяснение вам не по вкусу, но оно вполне логично.

— Если вы так считаете, сержант Зэйлер, примите мои соболезнования.

— Это мы уже проходили, — буркнул Саймон.

— Не все разделяют ваше мнение, сэр.

Пруст гневно взглянул на Чарли, как на подлую предательницу.

— Даже если примем объяснения Сида и Басси вкупе с измененным признанием Сида, а Лен Смит будет стоять на своем, получится настоящий заплыв против течения, — вмешался Сэм Комботекра.

— Уголовный суд заплывы против течения не уважает. Вам, сержант, это известно не хуже моего. Там любят ходить под парусом, чтобы дул попутный ветер.

— Верно, — с несчастным видом кивнул Комботекра, — в их глазах Лен Смит убийца, но не лгун.

— Он не убийца! — отрезал Саймон.

Что там видят чужие глаза, его не интересовало, особенно после событий прошлой недели. Практически все казались идиотами, хотя звание и послужной список формально свидетельствовали об обратном. Корал Милуорд так желала повесить убийство Джеммы Краудер на Стивена Элтона, что потратила бог знает сколько времени, доказывая несостоятельность «подозрительно надежного алиби». Разумеется, оно было надежным: Элтон говорил правду.

Со слов своего коллеги Саймон знал, что Элтон регулярно пользовался услугами проституток обоих полов. «Везучий говнюк, ни дня без случки, и не приедается: сегодня так, завтра эдак», — с завистью вздыхал Колин Селлерс. В ночь убийства Джеммы Элтон действительно сначала наводил порядок в Доме Друзей, а потом навестил одну из своих «любимиц», шестнадцатилетнюю Шарду, которая с тремя другими проститутками-нелегалками снимала квартиру в Севен-Систерс. Алиби Элтона очень напоминало мотив: Джемма Краудер знала о его «маленькой слабости» и грозила обнародовать ее на квакерском собрании, если тот не станет беспрекословно ей подчиняться. Иначе говоря, Элтон был домашним рабом. Он имел глупость заявить Милуорд, что не раз мечтал убить Джемму, но не убивал «только из-за сильной любви». «Железный довод!» — без тени улыбки воскликнул тем утром Селлерс.

Мэри Трелиз допросить не успели, хотя она в подробностях описывала Рут «встречу с лондонскими детективами». Ложь, чистой воды ложь! Даннинг и звонил, и стучал в дверь дома номер пятнадцать по Мегсон-Кресент, но ему не открыли. Когда он наконец получил ордер, Мэри Трелиз и Рут Басси уже уехали в Гарстед-коттедж. Все это Саймон выяснил у детектива Кевина Протеро, нового члена команды Милуорд, которому она поручила «подбирать сопли», в частности, общаться с такими, как Саймон и Чарли.

С прошлой среды Милуорд переговорила с Саймоном лишь раз, по телефону. Не извинившись, она объяснила, что сперва подозревала Элтона, и привела доводы, словно их несостоятельность еще не доказали. «Спасибо» прозвучало холодно и как бы между прочим. Саймон же в первую очередь хотел услышать именно «спасибо» и пару слов о том, что они с Чарли рисковали жизнью, чтобы помочь расследованию.

— Так, что нам известно? — резюмировал Пруст. — Лен Смит с законом никогда не дружил — алкоголик, домашний тиран, асоциален, а Сид чист как стеклышко.

— Именно поэтому любой разумный человек поверит Сиду, а не Лену Смиту, — парировал Саймон. — У Лена Смита не было мотива убивать Мэри Трелиз!

Вот тебе и «Добро пожаловать обратно на службу!». Саймон не ожидал, что тотчас окунется в гущу событий, как всегда, будет отстаивать свою правоту, и, как всегда, в меньшинстве. Пруст далеко не дурак и, разумеется, понимал, какие вольности позволяли себе Чарли и Саймон — ни рапортов, ни докладов, ни официальных разрешений.

Когда вызвали к начальству, Чарли с Саймоном не сомневались: грядет выволочка. Пруст не уволит и не отстранит от службы тех, кого газеты превозносят как героев, однако за свои грехи и раздутый эгоизм придется расплачиваться еще долго.

По пути в кабинет шефа оба отрепетировали прощальные речи. Но когда Пруст как ни в чем не бывало заговорил о делах, не только Саймон с Чарли, но и Сэм Комботекра онемел от удивления.

— Саймон, у Лена был мотив убить Мэри Трелиз, — проговорил Комботекра. — Она целый год подвергала Эйдена сексуальному насилию.

— Каков ублюдок: убил женщину за то, чем сам годами занимался! — воскликнул Пруст.

— Смит воспринимал это иначе, — покачал головой Комботекра. — Эйден принадлежал ему. Никто другой не смел к нему прикоснуться. Мэри Трелиз тоже принадлежала ему и посмела его разозлить. Я отлично понимаю, почему он мог ее задушить.

— Мог, но не задушил, — напомнил Саймон.

— Каждую ночь Трелиз дожидалась, когда Смит уснет, — продолжал Комботекра, точно не услышав последнюю фразу, — и лезла к Эйдену. Смит считает, что воздал ей по заслугам, и гордится содеянным. «Я убил бы любого, кто тронет моих детей!» — заявил он мне. С тех пор как посадили, он каждому встречному то же самое повторяет.

— Такие «поборники нравственности» плевать хотят на своих детей! — убежденно произнесла Чарли. — Воспитывать не желают и не могут, только об убийстве трепаться горазды!