Полужизни

В общем, история получалась до нереальности нелепая. Итак, в 1982 году Мэри Трелиз убили в доме номер пятнадцать по Мегсон-Кресент. В 2008 году, через двадцать шесть лет, в том же самом доме поселилась другая женщина с тем же именем — оторопь брала уже от этого.

А что произошло между этими датами? Какая история?

На собеседовании молодая женщина сталкивается с мужчиной и влюбляется с первого взгляда. Пишет о нем роман. Потом они встречаются на фотосессии для проекта «Таймс». Женщина наверняка решает, что их опять свела судьба! Вскоре она появляется на закрытом показе, предваряющем первую выставку любимого, и видит картину под названием «Убийство Мэри Трелиз». Сперва женщина не уделяет картине особого внимания, но время идет, и безответная любовь перерастает в одержимость. Женщина нанимает частного детектива, который сообщает: отчим художника сидит в тюрьме за убийство некоей Мэри Трелиз. Разумеется, женщина вспоминает картину, на которой убийцей представал другой человек. Этот факт был не очевиден — графически насилие не изображено, — а скрыт, да так искусно, что женщина считает себя единственной догадавшейся.

Для знающих толк в подобных историях не секрет: главными героями, которые в одиночку добираются до сути вещей, могут стать только лучшие из лучших. Это прекрасно для самомнения, но больную психику не вылечит. После неудавшегося самоубийства женщина написала автопортрет, изобразив себя мертвой, с петлей на шее. Она видела себя такой или считала, что лишь такого вида заслуживает?

Чарли вспомнила Рут Басси. Бедняжка отчаянно хотела полюбить себя: купила книгу, делала упражнения, но так и не повесила на стену ни одной своей фотографии. Сама Чарли последние два года на свои фотографии старалась не смотреть и фотографироваться пореже. Как же сильно нужно ненавидеть себя настоящую, прошлую и любую будущую, чтобы изобразить сломленной и изуродованной смертью?

«Это лишь моя фантазия? — недоумевала Чарли. — Нет, я не придумала женщину, которая ненавидит себя, несмотря на огромные деньги, возможность нанимать частных детективов, покупать произведения искусства и все что пожелает. Несмотря на настоящий талант и высоты, которых достигла бы, если бы жила не прошлым, а будущим. Но она не может, и в этом ее трагедия. Она героиня истории о прошлом и панически боится ее окончания. Поэтому и плетет козни, скрывает правду, искусно бросает подозрительные намеки, заставляя играть с собой в прятки. Ей нужно, чтобы игра затянулась, ведь когда прятки закончатся, у нее не останется ничего».

«Эйден Сид твердо уверен, что убил вас».

«Нет, не меня».

Она умеет создавать интригу и придумывать имена несуществующих людей. Как бы она ни звалась, чем бы ни занимала свое время, она останется мастером слова и искусной рассказчицей.

Мартой Вайерс.

* * *

— Насколько я понимаю, детектив-констебль Даннинг приедет лично и привезет ордер.

— По обоим пунктам «да», — ответил Саймон.

Он не баловал Ричарда Беделла, заместителя директора школы Виллерс, искренностью и не пытался опровергнуть его предположение о том, что они с Даннингом работают сообща. Замдиректора был в джинсах, толстовке и мокасинах и, самое удивительное, моложе Саймона, которому приходилось напоминать себе, что он разговаривает не со старшеклассником, по чистой случайности оказавшимся в кабинете отца. Размером кабинет не уступал актовому залу обычной школы. Саймон никак не мог устроиться на вычурном диванчике глубокого сливового цвета и едва не кричал: иначе Беделлу, который сидел с противоположной стороны бежевого ковра, застилавшего паркетный пол, было не услышать.

На одном краю огромного стола высились стопки истрепанных тетрадей — красных и темно-зеленых, толстых и тонких, — на другом теснились кружки и телефоны. Саймон насчитал три телефона — все стационарные! — и шесть кружек, две желтые в темно-синюю полоску, с логотипом школы. На ковре чернела паутина проводов — казалось, чтобы отделить принадлежащие компьютеру, принтеру или факсу, потребуется не меньше года.

— Я прошу лишь показать мне дорогу к Гарстед-коттеджу! — взмолился Саймон. — Не пожелает мисс Трелиз со мной разговаривать — ее воля, подожду Нила Даннинга с ордером. Но попытаться следует. Я ведь уже объяснял, что беспокоюсь о ее безопасности.

— А я уже объяснял вам, детектив-констебль Уотерхаус, что представителей вашей профессии Мэри не желает ни видеть, ни слышать. Даже на возможность встречи с полицией она реагирует болезненно, и я не допущу… — Беделл осекся. Его гримаса напомнила Саймону подавленный зевок. — Попробую разложить по полочкам. — Судя по интонации, замдиректора считал, что оказывает гостю любезность. — Вот уже много лет Иган и Сесили Вайерс невероятно щедры к нашей школе. В отличие от Итона, Мальборо и большинства частных школ, Виллерс не располагает значительными денежными ресурсами, которые можно использовать в трудные времена. Если тенденция не изменится и число учениц, а с ним и величина доходов продолжит сокращаться, Виллерсу придется туго. Нам жизненно необходима поддержка таких семей, как Вайерс, благодаря которой у школы появился собственный театр, прекрасное, ультрасовременное здание! — Замдиректора воздел к потолку руки, словно предлагая Саймону представить катастрофу, которой избежал Виллерс, заполучив вожделенный театр. — В качестве ответной любезности мы предоставляем Гарстед-коттедж, где может спокойно работать Мэри. В свете всего этого, хочу задать вопрос, который уже задавал вашему лондонскому коллеге Даннингу: так ли необходим ордер и связанные с ним действия? Не стану скрывать: Игану и Сесили это не понравится!

— Мистер и миссис Вайерс так заботятся о Мэри Трелиз? — удивленно спросил Саймон.

Лицо Беделла превратилось в маску.

— Что, простите?

Саймон повторил вопрос.

— У детективов не принято обмениваться новостями? — подначил Беделл. — Я уже объяснил констеблю Даннингу всю специфику ситуации!

Саймон не сразу сообразил, как реагировать, и Беделл тотчас это заметил.

— Если не возражаете, я сделаю один звонок. Даннинг ведь не упоминал о вашем приезде!

— Мой жетон вы видели! — отчеканил Саймон, решив, что попадет в Гарстед-коттедж, даже если придется связать Беделла телефонным шнуром. — Даннинг объяснял, что желает побеседовать с Трелиз об убийстве?

Беделл зажмурился и не открывал глаза добрых пять секунд.

— Нет, не объяснял… Это катастрофа, самая настоящая катастрофа!

— Вы имеете в виду — для жертвы, да? Ее звали Джемма Краудер. В понедельник вечером убийца застрелил ее в собственном доме, а потом выбил ей зубы и вместо них вставил крючки для картин.

Беделл поморщился и, потирая переносицу, встал из-за стола.

— Прошу вас, поверьте мне на слово. Не отрицаю, Мэри женщина со странностями, гениальность, как известно, даром не дается. Но обвинять ее в убийстве… Нет, это чересчур!

— Я никого ни в чем не обвиняю, — парировал Саймон. — Мы лишь хотим задать несколько вопросов ей и еще паре человек. Об обвинениях пока речи нет.

— О-о… — удивленно протянул Беделл.

Похоже, обвинение Мэри в убийстве и некросадизме удивило его меньше, чем отсутствие обвинений в ее адрес. «Любопытно, — подумал Саймон. — «Гениальность даром не дается» — девиз отвратительный. Так за гениальность нужно платить? Чем? Человеческими зубами?»

— Я знал: однажды случится нечто подобное.

— Знали, что Трелиз станут допрашивать в связи с убийством?

— Нет, конечно, нет! Что за нелепость?! Я лишь знал, что однажды возникнут проблемы. Я ведь получил эту ситуацию по наследству — Мэри, семью Вайерс, Гарстед-коттедж. Если бы соглашение заключали при мне, я бы воспротивился: порой деньги отступают на второй план. И что теперь? Теперь нам впору брать на полную ставку специалиста для разбора родительских жалоб. Если свежие новости получат огласку, дерьмо, извините за выражение, лавиной хлынет…

Причитания замдиректора казались Саймону ерундой, хотя картинка, которую он нарисовал, решительно не нравилась. Беделл буравил глазами стол и вертел в руках телефонную трубку.