Полужизни

— Мисс, вы не против «Радио-2»? Или хотите послушать музыку, песенки какие-нибудь? Диски у меня есть.

Песенки… Сразу вспоминается «Долог путь до Типперери» Джека Джаджа. Подобные песни я слушала в школе, заучивала наизусть и тихо ненавидела.

— Лучше радио, — отвечаю я.

— На спинке моего сиденья карман, а в нем школьный журнал, — говорит водитель. — Свежий выпуск. Заскучаете — посмотрите, как живет счастливая часть общества.

Как живет счастливая часть… Одна часть души умирает, другая обречена на полужизнь…

Я достаю «Инсайдер» и начинаю листать. В основном здесь фотографии учениц в желтых блузах и бордовых блейзерах. Стоят, где группами, где в ряд, и улыбаются. Каждая фотография посвящена какому-то достижению — рекордной сумме, собранной для благотворительного фонда, победе на состязании по ораторскому искусству. На следующих снимках девочки в желтых спортивных костюмах и купальниках держат в руках кубки. А вот и Клэр Дрейзи, вчера она встретила нас с Мэри. Клэр тоже в спортивном костюме. Под снимком написано, что она не только директор по административно-хозяйственной части, но и тренер школьных команд по нетболу и синхронному плаванию.

Дальше фотография современного здания, шестигранника с белыми стенами и высокими окнами. Уже собираюсь перевернуть страницу, но взгляд цепляется за имя Сесили Вайерс. Здание назвали ее именем. В комментариях приводятся слова Сесили, выпускницы Виллерса, о том, что они с супругом любят искусство, поэтому и пожертвовали огромные деньги, благодаря которым воплотилась мечта школы о собственном театре и драматической студии. Пять строчек текста я проглатываю быстро, а потом долго смотрю на них, словно они могут сообщить что-то новое о Марте.

Странно, что Сесили назвала здание не именем Марты, а своим.

Уже собираюсь положить «Инсайдер» обратно в карман сиденья, но натыкаюсь на что-то любопытное внизу последней страницы. Не может быть! Почудилось? Нет, там действительно написано «Гондри», только контекст мне совершенно непонятен. Руки, спину, шею покалывает, словно меня тычут иглами и булавками.

Я перечитываю коротенький текст. Все-таки Гондри не такая распространенная фамилия, как Уилсон или Смит, потому взгляд и зацепился. Отложив журнал, я достаю из сумки список проданных картин, который дала Мэри. Вот она, миссис С. А. Гондри, проживающая в Уилтшире. А это что? В списке скрыт еще один сюрприз. Адреса я сперва даже не прочитала, слишком потрясли девять имен, а сейчас вижу, что картину «Всех милее» купила Рут Марджерисон, у которой такой адрес: Гарстед-коттедж, Авеню, Реклесгем. Это ведь коттедж Мэри! Я недоуменно смотрю на список. Кстати, почему он написан от руки? Почерк знакомый, хотя бы по изогнутой «М» в «Марджерисон»…

Сбитая с толку и подавленная, я откашливаюсь.

— Простите, пожалуйста!

Водитель тотчас выключает радио.

— Да, мисс?

— В журнале написано про какой-то конкурс талантов…

— Да, его проводят ежегодно в первую субботу после Дня святого Валентина. Сейчас много разговоров о том, чтобы ввести в школе совместное обучение, но директриса и педсовет против. Считается, что без мальчишек девчонки учатся лучше, но скажите это самим девчонкам! А у отдельных родителей позиция такая: хочет доченька мальчиков — предоставьте ей мальчиков в комплекте с хорошей едой и отдельной спальней. При мне тут такое говорят, — водитель хихикает, — у директрисы бы уши завяли! Девчонки-то уверены, что деньги могут все, и зачастую они правы, но педсовет ни в какую. Понятно ведь, кому влетит, как только успеваемость ухудшится!

Так и хочется крикнуть: «К делу, давай ближе к делу!»

— Сами понимаете, в День святого Валентина девчонкам особенно грустно и горько. — Водитель скребет затылок. — Конкурс веселый, его и задумывали, чтобы местные красавицы не вспоминали о валентинках, которые никто не дарит. Понятно ведь, школа в глуши, знакомых мальчишек раз, два и обчелся. Жалко даже! Но конкурс девочки обожают, он единственный «внутренний», то есть колледжи соревнуется друг с другом. Большинство конкурсов межшкольные — девчонки выступают одним фронтом. Это в них с первого дня вдалбливают: Виллерс — большая счастливая семья, которой нужно служить верой и правдой. Семья впрямь счастливая, с удовольствием дочек бы туда отправил, но обслуживающему персоналу предоставляют хорошие скидки, а таксистам — нет.

Колледжи… Я перечитываю короткий абзац: «В этом году впервые за всю историю Конкурса талантов, посвященного Дню святого Валентина, победу одержал Гондри, в сумме набравший 379 очков. Поздравляем! Шикарный праздничный завтрак по традиции состоится в столовой Гондри 1 марта, в субботу. Никаких лазутчиков (девчонок, учителей и учительниц) из других колледжей! В прошлые годы проколы случались, но на сей раз мы настроены решительно!»

Мысль бредовая, но вопрос я все же задам.

— Случайно не знаете, сколько всего колледжей в школе?

— Конечно, знаю! О Виллерсе мне известно почти все. Я даже…

— Так сколько? — Пытаясь успокоиться, я смотрю на розовую шею водителя.

— Сейчас посчитаем! — Он ударяет пальцем по рулю, мысленно перечисляя колледжи. Ударов девять… Невероятно, это просто невероятно! — В общей сложности девять!

Названия колледжей водитель произносит с удовольствием, даже с любовью, точно имена дочерей, которых никогда не отправит в Виллерс. Ему невдомек, что с каждым новым названием ледяные щупальца страха все плотнее смыкаются вокруг моего сердца…

— Аббертон, Бландфорд, Гондри — он в этом году выиграл Конкурс талантов. Вот уж не ждали, там же все спортсменки! Дарвилл, Марджерисон — эти два для заучек-интеллектуалок! Элстоу, Уиндес — там упор на пение и театральное искусство, поэтому местные каждый год победы ждут…

Названия я знала и без него, только разве от этого легче? Меня бросает в пот, блузка липнет к спине. Только сейчас вспоминаю, как выразилась Мэри: «Кто они, нам так и не объяснили. Странно, да?» «Не объяснили», вероятно, учителя, а «нам» — наверняка ученицам. Девочкам не объяснили, в честь кого названы колледжи. Думаю, в честь реально существовавших людей.

— Так, на чем я остановился? Ах да, на Гондри! Потом Хиткот — Марджерисон я уже называл, — там якобы труднее всего учиться, Родуэлл и Уиндес. Уиндес-пиндес, как говорят девчонки.

Пробка рассасывается. Транспорт едва движется, но с каждой секундой скорость растет, и вскоре между машинами появляются просветы.

— Слава богу, поехали! — радуется водитель.

— Пожалуйста, остановите! — прошу я. Пока он перечислял названия колледжей, ситуация кардинально изменилась.

— Это шоссе, мисс. Здесь нельзя останавливаться! Вы в порядке?

— На обочину можете съехать?

— Если хотите, могу. — Впервые за все время таксист оборачивается. Лицо у него такое же розовое, как шея, на пухлых щеках веснушки, седые усы плавно переходят в окладистую бороду. Не лицо, а находка для художников, такое богатство цвета и текстуры!

В памяти всплывает написанный Мэри портрет Марты Вайерс — белая короста на губах, пятна на подбородке… Воистину, у смерти свои цвета и текстура!

Я вцепляюсь в подголовник водительского сиденья и хватаю ртом воздух. Теперь ясно, на том портрете… Боже всемогущий!

— Мисс, вы в порядке?

— Не совсем. Пожалуйста, остановите на аварийной полосе.

— Здесь опасно. Скоро станция техобслуживания, там и остановлю.

Пятна на подбородке Марты Вайерс… Я решила, это синяки или какая-то вытекшая изо рта жидкость — кровь или рвота. Мелкие детали я не рассматривала: жуткий гротеск действовал отталкивающе.

Вероятно, на подбородке были и кровь, и синяки, но под нижней губой было кое-что еще, карамельного цвета, формой напоминающее кость. Родимое пятно!

Я вспоминаю разноцветные брызги на куче растерзанных картин, коров, мычащих на лугу за Гарстед-коттеджем; Мэри, медленно кружащую у кучи уничтоженных картин, и ее дикий, звериный стон…

— У вас есть сотовый? — спрашиваю я таксиста. — Я оплачу звонок…