Полужизни

Зажмурившись, я вспоминаю сцену в лондонском отеле, когда поведение Эйдена изменилось до неузнаваемости. «Всякий раз, когда друг добивается успеха, во мне что-то умирает», — написал он Марте Вайерс. Неужели он так подло обошелся с Мэри из зависти к ее таланту?

— Я вернулась в Гарстед-коттедж, увидела открытую дверь и стала звать Эйдена, — тихо продолжает Мэри. — Он не отвечал. Я искала, искала и в итоге нашла его здесь. Сперва я ничего не поняла, хотя знакомые детали в куче мусора заметила тут же. Недоумевать долго не пришлось: Эйден объяснил, каков расклад. Планом моего уничтожения он гордился безмерно, назвал акцию шедевром. — Мэри обходит вокруг сияющего красками «могильника». — Никакой выставки не было, мои картины в Лондоне никто не видел. Эйден взял их — с моего, кстати, разрешения — и одну за другой уничтожил. Из-за моей поездки в Лондон и ослиного упрямства план осуществился не полностью, ведь планировалось это… — Мэри пинает «могильник» и стонет от боли, у которой есть собственный, пугающий меня голос. — Вот такой сюрприз ждал меня в конце выставки вместо чека из галереи.

— Прости! — шепчу я. Теперь понятно, почему Мэри не продает свои работы, хранит их дома и никому не доверяет.

— Я стояла над этой кучей, всхлипывала, умоляла объяснить, почему он так поступил, а Эйден тем временем выложил сюрприз номер два — список проданных картин, но не поддельный, а настоящий, с его выставки в «Тик-таке». Девять фамилий, начиная с Аббертона, принадлежали покупателям картин Эйдена, а не моих.

— Новые картины, — бормочу я больше себе, чем Мэри, — вот почему на них контурные фигуры без лиц: те люди ненастоящие!

Вот откуда Эйден знал, что Мэри напишет девять картин. Знал, как назовет те восемь, что последуют за «Аббертоном».

— Люди, купившие картины Эйдена, наверное, настоящие, — равнодушно говорит Мэри.

— Почему, почему он так поступил?

— Эйден не объяснил. Это было хуже всего. Сказал только, что его просто тошнило, когда в ресторане я поставила творчество выше личного счастья. Мол, это верх напыщенности. К тому моменту я занималась живописью менее года и уже считала ее смыслом жизни. Живопись — единственное, что меня тогда интересовало. Ничего не изменилось…

Мое замешательство Мэри принимает за недоверие.

— Если хочешь, я назову тебе причины его поступка. Когда Эйден перешел к угрозам, я быстро поняла, каков расклад. Прежде чем уйти из этой комнаты и моей жизни, он схватил меня за шею, сжал так, что я мысленно попрощалась с жизнью, и прошипел: «Больше не напишешь ни одной картины, ясно? И как Марта умерла, никому не расскажешь. Если выясню, что ты нарушила любой из запретов, в следующий раз в петле будешь болтаться ты!» — Мэри содрогается. — Отныне никто не мог разрушить его карьеру. Он свято верил, что станет знаменитостью и нам с Мартой ему не помешать.

— Но ведь Марта совершила самоубийство! — лепечу я.

— Эйден мог ее спасти, — напоминает Мэри. — Но когда позвонил в «скорую», было уже поздно. Представь, если бы об этом узнали! Из-за его трусости и слабости погибла молодая талантливая писательница, у которой была вся жизнь впереди. Разумеется, Эйден не желал огласки.

— Но ведь к тому времени ты целый год молчала. Если бы Эйден не уничтожил твои картины, ты не стала бы…

— Эйден возненавидел меня задолго до смерти Марты. Он не простил писем, которые я писала ему, когда он работал в Тринити и пудрил Марте мозги. Я же насквозь его видела и всегда знала: он трус, он не способен решить свои проблемы и заставляет страдать других. Показать, как он меня ненавидел? Смотри же!

Мэри выскакивает из комнаты и несется наверх, в свою спальню. Я следом. Спальня завалена одеждой настолько, что пола не видно, и пропахла табачным дымом. Все ящики исцарапанного комода из красного дерева выдвинуты. Из нижнего ящика Мэри достает листок и вручает мне:

— Вот, пожалуйста, список картин, проданных на выставке Эйдена.

Список написан от руки, но разобрать несложно.

— Видишь, как называется последняя в списке?

— «Убийство Мэри Трелиз», — с ужасом вслух зачитываю я.

— Это первая угроза. Эйден с удовольствием рассказывал, что на картине нет ни меня, ни убийства как такового. Ему по вкусу провокационные названия, которые покоя не дают, думать заставляют. Теперь понимаешь, зачем он признался копам в убийстве? Это часть игры, начатой много лет назад.

Последние фразы доносятся словно издалека, мое внимание приковано к имени, которое я никак не ожидала увидеть. Сол Хансард. Одну из картин купил Сол. В графе «Покупатели» обозначены Аббертон, Бландфорд, Гондри и так далее, а еще Сесили Вайерс и некий мистер Кэрри Гатти.

— Теперь ты понимаешь, почему Эйден хочет меня убить? — безжизненным голосом спрашивает Мэри. — Писать перестала не я, а он. Разве Эйден оставит это безнаказанным? — По щекам Мэри катятся слезы. — Я очень старалась, чтобы он не узнал, — не выставляла картины, не продавала, почти никому не показывала. Всеми силами хранила тайну, но Эйден узнал. Благодаря тебе! — Мэри сжимает мою руку. — Не обижайся! Ты ни в чем не виновата. — Ее ногти впиваются в мою ладонь. — После разрыва с Эйденом я снова и снова писала его портрет: как он выглядел, когда раскрыл себя. Завершив очередную работу, я кромсала и добавляла к этой куче. Это и есть моя выставка, — грустно говорит Мэри. — Моя единственная в жизни выставка.

Стук сердца отдается в ушах. Я вчитываюсь в имена покупателей картин Эйдена. Если поговорю с ними, что-нибудь прояснится? Помогут они понять, какой Эйден на самом деле? Меня охватывает непреодолимая физическая потребность встретиться с этми людьми. С кого начать, ясно. С моего друга Сола Хансарда.

Я перехватываю взгляд Мэри.

— Сейчас вызову такси, — говорит она.

Объяснять ничего не нужно: Мэри все понимает.

22

5/03/2008

— Если отталкиваться от предположения, что Эйден Сид задушил неизвестную в доме номер пятнадцать по Мегсон-Кресент, то Краудер убил не он, — заявил Саймон. Он купил себе и Чарли по бутылке пива, хотя Чарли дважды просила водку с апельсиновым соком. — Почерк совершенно разный.

— Так ведь и ситуации разные, — напомнила Чарли. — Одно убийство непредумышленное, другое — тщательно спланированное.

Саймон ответил не сразу.

— Не утверждаю, что ты ошибаешься, потому что веских доказательств у меня нет. Только… Разумеется, я никогда не убивал, но вряд ли убийства сродни готовке: сегодня греешь консервы в микроволновой печи, завтра — на плите. Думаю, для большинства убийц существует лишь один способ — это либо часть важного ритуала, либо единственный осуществимый. Тот, кто может вспылить и под влиянием момента задушить женщину, не станет пользоваться холодным бездушным пистолетом. Пройдет запал, и такой человек вообще убить не сможет. Стрелок, наоборот, стремится к полному контролю над ситуацией. Удушение для него слишком рискованно: вдруг жертва сопротивление окажет или, чего доброго…

— Вероятно, — перебила Чарли, — вероятно, все это правильно в отношении большинства убийц, но так же вероятно и то, что один из них, назовем его Эйденом Сидом, убивает разными способами. Да и кто сказал, что убийцы душат только в запале? Такое и спланировать можно.

— По словам Милуорд, их подозреваемый не Сид, — покачал головой Саймон. — Поэтому рассмотреть стоит и такую версию: Трелиз убила Краудер из ревности к Сиду или из-за «Аббертона». Нам известно, что Трелиз не выставляет свои картины и никого к ним не подпускает. Также известно, что она нападала на Рут Басси, подругу Эйдена Сида…

— Ну-у, сейчас скажешь, что Трелиз одержима. Нет, даже для тебя это слишком за уши притянуто!

— По-твоему, Эдем Сэндс из романа Марты Вайерс не кто иной, как Эйден Сид? — поинтересовался Саймон.

— Определенно. Я позвонила в Тринити-колледж. Марта Вайерс числилась среди соискателей должности, которая в итоге досталась Сиду. Они встретились на собеседовании, как Эдем Сэндс и та девушка из романа.